Хищные вещи века - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 14

• Предыдущая
• 14/39
• Следующая

Я шел медленно, держась в тени деревьев. Изредка мимо прокатывали машины. Одна машина остановилась, водитель распахнул дверцу, перегнулся с сиденья, и его стошнило. Он вяло выругался, вытер рот ладонью, хлопнул дверцей и уехал. Он был немолодой, краснолицый, в пестрой рубашке на голое тело. Римайер, наверное, спился. Это случается довольно часто: человек старается, работает, считается ценным работником, к нему прислушиваются и ставят его в пример, но как раз в тот момент, когда он нужен для конкретного дела, вдруг оказывается, что он опух и обрюзг, что к нему бегают девки, что от него с утра пахнет водкой... Ваше дело его не интересует, и в то же время он страшно занят, он постоянно с кем-то встречается, разговаривает путано и неясно, и он вам не помощник. А потом вы охнуть не успеваете, как он оказывается в алкогольной лечебнице, или в сумасшедшем доме, или под следствием. Или вдруг женится – странно и нелепо, и от этой женитьбы отчетливо воняет шантажом... И остается только сказать: «Врачу, исцелися сам...»

Хорошо бы все-таки отыскать Пека. Пек – жесткий, честный человек, и он всегда все знает. Вы еще не успеете закончить техконтроль и выйти из корабля, а он уже на «ты» с дежурным поваром Базы, уже с полным znaniem дела участвует в разборе конфликта между командиром Следопытов и главным инженером, не поделившими какой-то трозер, техники уже организуют в его честь вечеринку, а замдиректора советуется с ним, отведя его в угол... Бесценный Пек! А в этом городе он родился и прожил здесь треть жизни.

Я нашел телефонную будку, позвонил в Бюро Обслуживания и попросил найти адрес или телефон Пека Зеная. Мне предложили подождать. В будке, как всегда, пахло кошками. Пластиковый столик был исписан телефонами, разрисован рожами и неприличными изображениями. Кто-то, видимо, ножом глубоко вырезал печатными буквами незнакомое слово «СЛЕГ». Я приоткрыл дверь, чтобы не было так душно, и смотрел, как на противоположной, теневой стороне улицы у входа в свое заведение курит бармен в белой куртке с засученными рукавами. Потом мне сообщили, что Пек Зенай, по данным на начало года, обитает по адресу: улица Свободы, 31, телефон 11-331. Я поблагодарил и тут же набрал этот номер. Незнакомый голос сообщил мне, что я не туда попал. Номер телефона правильный и адрес тоже, но Пек Зенай здесь не живет, а если и жил раньше, то неизвестно, когда и куда выехал. Я дал отбой, вышел из будки и перешел на другую сторону улицы, в тень.

Поймав мой взгляд, бармен оживился и сказал еще издали:

– Давайте заходите!

– Не хочется что-то, – сказал я.

– Что, не соглашается, стерва? – сказал бармен сочувственно. – Заходите, чего там, побеседуем... Скучно.

Я остановился.

– Завтра утром, – сказал я, – в десять часов в университете состоится лекция по философии неооптимизма. Читает знаменитый доктор философии Опир из столицы.

Бармен слушал меня с жадным вниманием, он даже перестал затягиваться.

– Надо же! – сказал он, когда я кончил. – До чего докатились, а! Позавчера девчонок в ночном клубе разогнали, а теперь у них, значит, лекции. Ничего, мы им еще покажем лекции!

– Давно пора, – сказал я.

– Я их к себе не пускаю, – продолжал бармен, все более оживляясь. – У меня глаз острый. Он еще только к двери подходит, а я уже вижу: интель. Ребята, говорю, интель идет! А ребята у нас как на подбор, сам Дод каждый вечер после тренировок у меня сидит. Ну, он, значит, встает, встречает этого интеля в дверях, и не знаю уж, о чем они там беседуют, а только налаживает он его дальше. Правда, иной раз они компаниями бродят. Ну, тогда, чтобы, значит, скандала не было, дверь на стопор, пусть стучатся. Правильно я говорю?

– Пусть, – сказал я. Он мне уже надоел. Есть такие люди, которые надоедают необычайно быстро.

– Что – пусть?

– Пусть стучатся. Стучись, значит, в любую дверь.

Бармен настороженно посмотрел на меня.

– А ну-ка, проходите, – сказал вдруг он.

– А может, значит, по стопке? – предложил я.

– Проходите, проходите, – повторил он. – Вас здесь не обслужат.

Некоторое время мы смотрели друг на друга. Потом он что-то проворчал, попятился и задвинул за собой стеклянную дверь.

– Я не интель, – сказал я. – Я бедный турист. Богатый!

Он глядел на меня, расплющив нос на стекле. Я сделал движение, будто опрокидываю стаканчик. Он что-то сказал и ушел в глубину заведения. Было видно, как он бесцельно бродит между пустыми столиками. Заведение называлось «Улыбка». Я улыбнулся и пошел дальше.

За углом оказалась широкая магистраль. У обочины стоял огромный, облепленный заманчивыми рекламами грузовик-фургон. Задняя стенка его была опущена, и на ней, как на прилавке, горой лежали разнообразные вещи: консервы, бутылки, игрушки, стопы целлофановых пакетов с бельем и одеждой. Двое молоденьких девчушек щебетали сущую ерунду, выбирая и примеряя блузки. «Фонит», – пищала одна. Другая, прикладывая блузку так и этак, отвечала: «Чушики, чушики, и совсем не фонит». – «Возле шеи фонит». – «Чушики!» – «И кресток не переливается...» Шофер фургона, тощий человек в комбинезоне и в черных очках с мощной оправой, сидел на поребрике, прислонившись спиной к рекламной тумбе. Глаз его видно не было, но, судя по вялому рту и потному носу, он спал. Я подошел к прилавку. Девушки замолчали и уставились на меня, приоткрыв рты. Им было лет по шестнадцати, глаза у них были как у котят – синенькие и пустенькие.

– Чушики, – твердо сказал я. – Не фонит и переливается.

– А около шеи? – спросила та, что примеряла.

– Около шеи просто шедевр.

– Чушики, – нерешительно возразила вторая девочка.

– Ну, давай другую посмотрим, – миролюбиво предложила первая. – Вот эту.

– Вот эту лучше, серебристую, растопырочкой.

Я увидел книги. Здесь были великолепные книги. Был Строгов с такими иллюстрациями, о каких я никогда и не слыхал. Была «Перемена мечты» с предисловием Сарагона. Был трехтомник Вальтера Минца с перепиской. Был почти весь Фолкнер, «Новая политика» Вебера, «Полюса благолепия» Игнатовой, «Неизданный Сянь Ши-куй», «История фашизма» в издании «Память человечества»... Были свежие журналы и альманахи, были карманные Лувр, Эрмитаж, Ватикан. Все было. «И тоже фонит...» – «Зато растопырочка!» – «Чушики...» Я схватил Минца, зажал два тома под мышкой и раскрыл третий. Никогда в жизни не видел полного Минца. Там были даже письма из эмиграции...

– Сколько с меня? – воззвал я.

Девицы опять уставились. Шофер подобрал губы и сел прямо.

– Что? – спросил он сипловато.

– Вы здесь хозяин? – осведомился я.

Он встал и подошел ко мне.

– Что вам надо?

– Я хочу этого Минца. Сколько с меня?

Девицы захихикали. Он молча смотрел на меня, затем снял очки.

– Вы иностранец?

– Да, я турист.

– Это самый полный Минц.

– Да я же вижу, – сказал я. – Я совсем ошалел, когда увидел.

– Я тоже, – сказал он. – Когда увидел, что вам нужно.

– Он же турист, – пискнула одна из девочек. – Он не понимает.

– Да это все без денег, – сказал шофер. – Личный фонд. В обеспечение личных потребностей.

Я оглянулся на полку с книгами.

– «Перемену мечты» вы видели? – спросил шофер.

– Да, спасибо, у меня есть.

– О Строгове я не спрашиваю. А «История фашизма»?

– Превосходное издание.

Девицы опять захихикали. Глаза у шофера выкатились.

– Бр-рысь, сопливые! – рявкнул он.

Девицы шарахнулись. Потом одна вороватым движением схватила несколько пакетов с блузками, они перебежали на другую сторону улицы и там остановились, глядя на нас.

– Р-р-растопырочки! – сказал шофер. Тонкие губы его подергивались. – Надо бросать всю эту затею. Где вы живете?

– На Второй Пригородной.

– А, в самом болоте... Пойдемте, я отвезу вам все. У меня в фургоне полный Щедрин, его я даже не выставляю, вся библиотека классики, вся «Золотая библиотека», полные «Сокровища философской мысли»...

• Предыдущая
• 14/39
• Следующая