Звезда на одну роль - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 4
- Предыдущая
- 4/93
- Следующая
– Экспертиза? – уточнила Катя.
– Угу, – снова, как филин из дупла, ухнул Сергеев. – Именно. Ты-то у нас когда появишься?
– На той неделе обязательно. А когда точно будет экспертиза? – спросила Катя.
Она не успела услышать ответ. Там, в кабинете Сергеева, раздался телефонный звонок. Длинный, тревожный. Катя, даже находясь от него в нескольких десятках километров, поняла – что-то случилось.
– Подожди секунду, я переговорю по другому телефону.
Она терпеливо ждала. Что там еще такое? Вот Сергеев кому-то крикнул: «Этого не может быть! Да куда же вы смотрели!» Вот выругался.
– Извини. – Он тяжело, гневно дышал.
– Что, неприятности?
– Да черт их поймет всех! Вот денек-то!
– А что стряслось-то?
– Да эта, ну та, со стройки, о которой ты спрашивала…
– Красильникова?
– Это насчет нее мне сейчас звонили.
– Кто?
Сергеев молчал. Катя всей кожей ощущала, как он злится и как сдерживается.
– Что же с Красильниковой? Ты же сказал, несчастный случай.
– Вроде… да… – Он говорил это теперь совсем не так. Катя прекрасно умела разбираться в его интонациях. – Чертовщина там какая-то…
– Господи, да что?
– Я сам еще толком не пойму. Новости мне тут подбросили, да такие, что… Ладно, Кать, ты меня извини. Мне тут срочно отъехать надо. Звони, приезжай.
Она повесила трубку. Перед ее глазами было тело, увиденное ею на видеопленке. Мертвое, изуродованное тело. Что же там все-таки произошло? Что так внезапно могли сообщить Сергееву? Почему он уже не уверен, что это несчастный случай? Куда он так спешно сорвался?
Катя глядела на лист сводки. Итак, Светка Красильникова умерла. Светка умерла… Она вдруг с неожиданной ясностью вспомнила, как видела ее каких-то три месяца назад в маленьком студийном зальчике «Щуки». Тогда ставили «Синюю птицу» и Светка играла Молоко.
Катя закрыла глаза. 28 лет. Она была моложе ее на год. У нее были светлые льняные волосы, миниатюрная фигурка и нежная розовая кожа. Никто не давал ей больше двадцати двух. А звали ее Фарфоровая Кошечка. Да-да, именно такое прозвище дал ей Бен: Фарфоровая Кошечка. И вот Кошечка мертва…
Катя захлопнула папку. Часы на стене показывали без пяти минут шесть. Никита наверняка уже вернулся. Она заперла дверь кабинета и спустилась в розыск.
Начальник «убойного» отдела, тридцатичетырехлетний майор милиции Колосов Никита Михайлович, восседал за письменным столом и ругался с кем-то по белому телефону. Красный, желтый и малиновый телефоны на его подоконнике молчали. На столе среди бумаг валялось еще и пятое переговорное устройство: радиотелефон из трофейных .
– А я сказал тебе: делай так, как я сказал! – отрывисто бросал он в трубку команду за командой. – Нет, так все равно не пойдет.
Трубка возражала.
– А ты ему скажи, что это наша инициатива… Интересно, кто это моим орлам через мою голову может приказы отдавать? Кто? Ну-ка, повтори его фамилию. – Лицо Колосова скривилось от ядовитого сарказма. – Это для тебя он шеф, а для меня – дядя с улицы. Ты скажи ему, что я не разрешаю. Понятно, нет? Не разрешаю… Ах, он жаловаться в главк будет? А… с ним, пусть… – Ругательство застыло на губах Никиты – он увидел входившую в его кабинет Катю. – Ну, ладно. Лад-но! Да не ори ты, ко мне люди пришли. Лю-ди! Я ему сам потом позвоню. Какой у него номер? – Зажав трубку плечом, он быстро черкнул что-то на календаре. – Ладно, отбой.
Катя стояла, выпрямившись во весь свой 175-сантиметровый рост. Колосов махнул рукой.
– Присаживайся, чему обязан столь неожиданным посещением?
С Никитой Катя никак не могла найти нужный тон разговора. Колосов умел одну и ту же фразу произнести с десятью самыми различными нюансами. Иногда было трудно понять, говорил он серьезно или вешал лапшу на уши, в чем, по его собственному признанию, он был великим умельцем.
В первый раз, когда они познакомились, Катя вежливенько обратилась к грозному начальнику «убойного» отдела:
– Никита Михайлович, вы…
– Простите за нескромный вопрос, сколько вам лет? – осведомился вдруг Колосов.
– Двадцать семь.
– А мне тридцать два, – ответил он. – Я вам в отцы не гожусь, солидности еще не добрал. Так что зовите меня Никитой и на «ты», пожалуйста. Мы ведь коллеги, правда? – При этом в его зеленых глазах мелькнула какая-то искорка.
С тех пор они были на «ты», однако сердечности их отношениям это не прибавило.
– Из района только что приехал. Не ел еще даже, – пожаловался он. – Кофе хочешь?
В розыске нельзя быть строптивой: предлагают тебе кофе – пей не отказываясь. Просят разрешения закурить в твоем присутствии – разрешай, не кобенься. Розыск недаром считает себя солью земли, настоящими мужиками . А настоящие, как известно, любят повелевать. Не надо отказывать им в этом маленьком удовольствии.
– Только полчашки и несладкий, – сказала Катя. На самом деле она знала, что сейчас ей не удастся сделать и глотка. – Ты в Жигалово выезжал, да? – спросила она тихо.
Никита молча кивнул. Лицо его как-то сразу застыло.
– Ты их видел?
Он снова кивнул. Переложил трофейный радиотелефон на подоконник и взял оттуда жестяную баночку кофе и два подозрительно мутных на вид граненых стакана.
– Крови много? – спросила Катя.
Он обернулся.
– Крови много, Катерина Сергевна. Там двухкомнатная квартира. Дом сталинский, в самом центре, на площади. Стены – как в дзоте, потолки – четыре метра. Кухня просторная. В общем, квартирка что надо. Выгодная. – Он умолк, поболтал ложкой в своем стакане, размешивая сахар. – В меньшей комнате жили старичок со старушкой. Силины – пенсионеры. А в большой их дочь и внучка Леночка, трех годиков от роду… Там их всех и нашли. Девочке он разбил голову железным прутом. Она даже не успела проснуться.
– Кто он? Чистяков или Кочет?
Никита вскинул на нее глаза. В их зеленой глубине заплясал какой-то недобрый огонек.
– А, прочла уже. Быстро ты новости сечешь. А вот в этом, милочка, и загвоздка – кто! Их задержали на одной хате. И сразу же начали допрашивать. Взрослых они на себя берут, считай, что поровну делят. А вот девочку сваливают один на другого. Один на другого, – повторил он глухо.
– Брали-то со стрельбой? – осведомилась Катя как можно вкрадчивее.
– Что? – Он о чем-то думал.
– Брали со стрельбой или нет?
– Стреляли. – Это прозвучало так же невозмутимо, как у Саида в «Белом солнце пустыни».
– А подробности осмотра места… – Катя чувствовала, что наглеет все больше и больше.
Никита достал из ящика и бросил на стол пачку цветных фотографий.
– На. Любуйся. У Тимки Марголина «Полароид» был, он для музея нащелкал.
Катя взяла в руки первый снимок. Колосов молча наблюдал за ней. Затем отвернулся к окну.
Больше всего ее поразила не мертвая девочка, нет. Она лежала в кроватке, уткнувшись в подушку, всю в красных брызгах. Ее было плохо видно в ворохе постельного белья. Рядом с кроваткой валялся розовый плюшевый заяц. Нет, не этот заяц, не пропитанная кровью наволочка, а лицо старухи Силиной, лежавшей на ковре у самой внучкиной постели, вспоминалось впоследствии Кате чаще, чем она бы того хотела.
Старуха в папильотках и ситцевой ночной сорочке, желтой в синий цветочек. По ситцу расплылось несколько крупных бурых пятен. Старуха скрючилась, прижимая морщинистые руки к животу. Рот ее свело в немом крике.
Катя просмотрела снимки. Затем наклонилась, выдвинула первый ящик колосовского стола и убрала их с глаз долой.
– Они продали квартиру, да? – спросила она.
– Продали.
– Кому?
– Тот, кому они ее продали, уже успел тоже ее продать. Он загнал ее какой-то фирме, поставляющей в Москву овощи, с переплатой загнал. А сам уж пять дней как улетел на Глифаду.
– На Глифаде сейчас холодно, – заметила Катя. – Градусов пятнадцать всего, и море холодное.
– А ему чихать на море.
– Но почему они не уехали? Почему жили в квартире до сих пор?
- Предыдущая
- 4/93
- Следующая
