Темный инстинкт - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 2
- Предыдущая
- 2/107
- Следующая
– Чего предвестник, баба Лена? – Мещерский задавал вопросы с добродушным любопытством. Бабулю снова кинуло в пучину мистических символов.
– Надвигающихся событий, мой мальчик. Какие они будут, гадать не хочу – не знаю. Но что будут, я чувствую. Мы все скоро в этом убедимся.
– Этот сон – результат плотного ужина. Сама же говоришь – Зверева толстая, поесть любит. Вот и приснился кошмар с трупом.
– Труп – это как раз не самая важная деталь этого сновидения, – Елена Александровна откинула гладко причесанную седенькую головку на спинку кресла. – Еще Птолемей Эфесский в своем труде «О снах и событиях» указывал, что мертвецы обычно снятся к переменам погоды. И это проверено практикой.
– Ну да, к дождю. А что же тебя тогда в этом кошмаре так насторожило? Погоди-погоди, – Мещерский даже оживился. – Я сейчас вспомню, что она там еще перечисляла: гигантские муравьи… брр – пакость, багровый плющ, ванна, пила… И привидится же такое: расчленение жмурика. А по-твоему, какая в этом сне ключевая деталь? Ну что старичок Фрейд мог из всего этого извлечь?
Елена Александровна не отвечала. Мещерский подождал, потом взял письмо.
– И все же я прошу тебя, Сережа, съезди к Зверевой и погости у нее недельку-другую, пока там все не уладится. – Елена Александровна протянула руку и погладила внука по голове. – Она пишет, там соберутся родственники, ее друзья. Заодно и познакомишься с ними. И с новым ее мужем тоже. Думаю, это будет весьма интересно.
– Значит, это она родственников боится? Из-за завещания, да?
– Марина в своей жизни, а она была у нее трудной, никогда и ничего не боялась. Но у каждого из нас наступает момент, когда теряем ощущение реальности. И вот в такие периоды обращаемся к волхвам. Нас страшит свобода самостоятельного выбора. И все кажется, что кто-то – неважно, по кофейной ли гуще, по картам ли, звездам – укажет нам самый верный, самый безболезненный и легкий путь. Как будто это возможно! Но Марина не стала бы просить такой банальной и лживой подсказки. Она всегда все решала для себя сама – и в творчестве, и в жизни. И сейчас тоже решит… Бог даст. Но ей просто необходимо, чтобы рядом с ней оказался человек или люди, которые смогли бы успокоить ее тревогу и защитить ее.
– Да от кого защитить-то? – воскликнул Мещерский. – Ну скажи прямо: певица боится семейного скандала из-за завещания и хочет нанять кого-нибудь, например, телохранителя, который смог бы все это безобразие пресечь. Ну так, нет?
– Пусть будет так, если тебе проще именно этой фразой обозначить складывающуюся ситуацию. К слову, там чудесные места – Карелия, Ладога. Северный рай. Дача комфортабельная в сосновом лесу на берегу озера. Все равно ведь ты в отпуске, бездельничаешь.
– Мы с Кравченко хотели в Сочи махнуть на той неделе. У него тоже отпуск с понедельника.
Елена Александровна улыбнулась. Она преотлично знала Вадима Кравченко – закадычного приятеля своего внука.
– В таком случае поезжайте вдвоем. Тем более твой приятель профессионал в подобных делах, ты сам мне хвастался.
Мещерский снова поморщился. Кравченко, в прошлом кадровый офицер КГБ (а потом ФСБ), в настоящее время тянул лямку (за очень даже неплохие, как он выражался, бабки) начальника личной охраны у столичного бензинового короля Василия Чугунова, более известного в деловых кругах под кличкой Чучело. Однако его босс вот уже три месяца подряд как лечился от цирроза печени в частной клинике в Бад-Халле в Австрии. И намеревался пробыть там до самой глубокой осени.
Кравченко неотлучно провел возле него все лето, а теперь, сдав опостылевшее больничное бдение напарникам-телохранителям, приводил в порядок дела службы безопасности в московском офисе Чугунова. С понедельника же у него наступал законный отпуск.
Ну что ж, в принципе Вадька, если б захотел, смог бы составить ему компанию – Мещерский вздохнул и спросил примирительно:
– А что вдруг Зверева в такую глушь забивается – в Карелию? Что, другого места не нашлось для родственного съезда?
– Ну какая глушь? Там курорт, целебные воды. Раньше очень славились. Ее первый муж, ныне покойный, построил там дачу, считай что виллу, – это когда они Государственную премию получили за постановку «Царской невесты», – в кооперативе. Тогда, в семидесятых, весь Большой театр строил дачи в Прибалтике – в Эстонии, на Рижском взморье, в Клайпеде. А Зверева с мужем и еще некоторые остановились в Сортавале. Она пишет, там очень красиво: настоящая маленькая Финляндия. И дом превосходный, она его несколько лет назад перестроила. Туда время от времени наведывались дочь и сын, дети первого мужа от первого брака. А потом, – Елена Александровна снова улыбнулась, – Марина верит в особую благотворную ауру этого места. В этом доме она всегда чувствовала себя хорошо.
Мещерский не выдержал и снова хмыкнул. Престарелая дама посмотрела на внука с сожалением.
– Не смейся над старухой бабкой, о, она еще не выжила из ума. Дома, где мы живем, влияют на наши судьбы. Вот, например, кумир твоего детства Брюс Ли купил дом в Гонконге, предварительно не посоветовавшись с тем, с кем нужно. А потом что-то почувствовал. Что-то такое, понимаешь? Нехорошее. Пошел, спросил старых людей. А прогноз оказался самый мрачный: проклятое место. Но деньги уплачены, разве дом бросишь? Ну и остался. А что с ним стало, ты знаешь лучше меня. Далее: его сын Брендон Ли жил в том же доме. Как он кончил, какой нелепой и загадочной гибелью на съемках фильма – ты тоже читал, наверное. Так что… – Елена Александровна устало закрыла глаза. – А Сортавала очень тихое место: сосны, озеро, скалы, чайки. Из Питера добраться просто. Семья съедется туда на отдых, ну, заодно и дела должны решиться.
Мещерский хотел было спросить, зачем певице вдруг приспичило так срочно решать имущественно-наследственные вопросы и втягивать в это решение родственников, но вместо этого спросил совсем о другом:
– Ба, а у тебя ее записи есть? Хочется услышать ее голос. Ну, чтоб окончательно с тобой согласиться.
Старушка молча кивнула на столик в углу комнаты. Там стоял магнитофон-двухкассетник (подарок внука). Кассета была уже вставлена. Мещерский включил. Слушал молча.
– Это ария принцессы Эболи из «Дон Карлоса», – сообщила Елена Александровна наставительно.
Мещерский кивнул: Верди. Ария кончилась. Секунду было тихо, а затем с пленки зазвучал новый голос – высокий, чистый, кристально ясный. Совершенно иной по тембру и окраске.
– Неужели это тоже она? – Мещерский обернулся. – От таких низких нот к такому… Как она поет!
– Это не она поет.
– Не она? Я думал, что на этой кассете у тебя нет других певиц.
– Это не певица, – Елена Александровна тяжело поднялась из кресла. – Это «Пирр и Деметрий», редко исполняемая опера Скарлатти. И поет в ней редчайший голос – мужское сопрано.
– Мужское?! Но это… черт возьми, это же женский голос!
– Это поет Андрей Шипов. Восходящая звезда русской оперы. Муж Марины, с которым ты, надеюсь, скоро познакомишься.
Мещерский смотрел на магнитофон, недоверчиво вслушиваясь в нежные рулады, причудливое кружево сложнейшей колоратуры этого, как оказывается, не женского, но никак и не мужского, а какого-тоангельского голоса – небесного, абсолютно бесполого.
Прошло три дня. Теплым вечером, навевавшим мысли об ушедшем лете, Мещерский и Кравченко сидели в комнате отдыха на тренировочной базе охранной фирмы «Стальная лилия», где Кравченко по контракту консультировал группу выпускников.
Мещерский стал гостем «Стальной лилии» не впервые. И каждый раз его здесь чем-нибудь да удивляли. Однажды он наблюдал тренинг новичков. В зале для стендовой стрельбы дюжие молодцы занимались странной гимнастикой – быстро и резко приседали, прыгали, бежали на месте, а затем молниеносно выхватывали пистолет и по-ковбойски (несколько нелепо и картинно) палили по мишеням. Тренер пояснил тогда Мещерскому, что у новичков искусственно вызывается чувство страха: «Семьдесят приседаний – и достигается нужная степень возбуждения. Они должны победить страх. Таким образом мы готовим их правильно входить в перестрелку».
- Предыдущая
- 2/107
- Следующая
