Этрусское зеркало - Солнцева Наталья - Страница 28
- Предыдущая
- 28/71
- Следующая
– Наверное, ни то и ни другое. Рогожин стал много пить, а водка, как известно, меняет поведение людей не в лучшую сторону. И потом... эта его углубленность в этрусский мир давала о себе знать. Савва все больше и больше замыкался в себе, уходил в давно забытое прошлое: там ему было привычней и уютней, чем в настоящем. Да! Он мне звонил в начале лета... говорил о каком-то серьезном заказе. Был просто в восторге. «Я сделаю наконец то, о чем всегда мечтал! – так он сказал. – А потом и умереть не жалко».
– Он часто упоминал о смерти?
– Довольно часто, – кивнул Панин. – Это неудивительно, когда имеешь дело с загробной живописью. Этрусская культура оставила после себя одни некрополи. Кажется, они гораздо больше заботились о жизни на том свете, чем на этом. Почти как древние египтяне. Есть что-то жуткое и притягательное в этих погребальных культах... люди веками бьются над тайнами пирамид, раскапывают гробницы – как будто мертвые интереснее живых!
Сыщик полностью разделял недоумение Панина. Он не одобрял разорения погребальных сооружений, какими бы мотивами это ни оправдывалось. Однако сейчас его волновало другое.
– Рогожин не упоминал фамилии заказчика, не намекал, кто это? – спросил он.
– Нет. Его скрытность тоже немного меня задела, – признался Панин. – Как будто бы мы конкуренты! Но я быстро остыл. С моим заболеванием опасно накапливать обиды. Так что я от души пожелал Савве успеха.
– Я вас замучил своими расспросами, – улыбнулся Всеслав. – Позвольте еще один, и я откланяюсь. Кто в Москве интересуется этрусской культурой? Увлечение специфическое, согласитесь.
Художник добродушно рассмеялся:
– Даже не знаю, что вам сказать... Из профессионалов, кроме Саввы, никто такого не писал. А любители... тем более. Коллекционеры? Среди моих знакомых таких нет. Может быть, музейные работники, исследователи... Понятия не имею. Археологи могут интересоваться, почитатели заупокойных культов. Мало ли кто? К сожалению, это все, что приходит в голову.
Господин Смирнов тепло попрощался с Паниным. Художник, несмотря на мрачность творчества, произвел приятное впечатление.
С Каспийской улицы сыщик отправился за город, в Лозу. Нужно было узнать результаты вскрытия тела Рогожина и, если удастся, поговорить с Зыковым. Участковый из Ключей обещал сообщать Смирнову обо всех подробностях следствия.
Из общежития Ева поспешила на урок испанского к даме, проживающей в Богоявленском переулке. Во время занятий она с трудом заставляла себя не думать о Глебе и Алисе Данилиной. Из головы не выходила записка, оставленная девушкой перед уходом: «Отправляюсь в Страну чудес...»
Что именно такая особа, как Алиса, могла называть Страной чудес? Дом Конаревых в Серпухове? Не похоже. Снятое в деревне жилье неподалеку от стройки, где работает Глеб? Смешно. Модельное агентство? Можно предположить. С натяжкой.
Работа в агентстве не предполагает круглосуточного присутствия. Хотя... возможно, речь идет о длительной командировке. Например, девушек повезли представлять какую-нибудь коллекцию. Алиса не могла открыто заявить об этом своим домашним, поэтому написала записку и тайком уехала. Кстати, ВПОЛНЕ правдоподобная версия! Жаль только, что она в своих тетрадях не упомянула названия агентства. Ну, Глеб-то наверняка знает. Нужно его найти и спросить.
Кое-как закончив урок, Ева вызвала такси и поехала домой. Славки, конечно, еще не было. А обещал прийти к обеду! Подавляя недовольство, она поужинала в одиночестве и снова взялась за тетради. Вдруг среди случайных записей еще что-нибудь обнаружится?
Стройного и последовательного изложения Алиса не придерживалась. Часто выписанные из книг куски текста соседствовали с ее собственными записями, а стихи – с короткими заметками на различные житейские или философские темы.
Ева не была большим знатоком литературы и, если текст выписывался без кавычек и без указания имени автора, с трудом могла отличить его от откровений Алисы Данилиной. Приходилось полагаться на интуицию. Несколько отрывков показались Еве заслуживающими внимания.
...На покрытых лаком стенках глиняных сосудов отражаются язычки пламени. Никогда не думала, что это так красиво. Лица женщин, вырезанные из камня, улыбаются... Я выпила слишком много крепкого вина, красного... как кровь. Кружится голова, а на сердце легко-легко...
Я все еще не сожгла мостов, все еще оглядываюсь в нерешительности. Значит, выбор не сделан. Это очень утомительно – находиться на распутье. Кто вообще придумал необходимость выбора? Разве нельзя позволить себе и одно, и другое, и третье? Как бы славно было. И ни перед кем не нужно оправдываться, ни перед кем не нужно быть виноватой. Но отчего-то нельзя... Отчего-то мир так устроен, что, если получаешь одно, другое уходит.
Он смеется, глядит на меня сквозь пелену хмеля. Он тоже пьян или только я? Вино ударило в голову, смешалось с кровью... Все смешалось. Вокруг нас темнота – дикая, древняя ночь, полная огня и страсти. В темноте я его почти не вижу... только чувствую – он рядом. Все кружится... танцовщицы с чашами тоже пьяны...В черном небе горят звезды – я вижу их через отверстие в потолке, закидывая голову. Звезды проникают прямо в сердце... Это от них зажигаются все огни на земле, и сердечный огонь – тоже.
Он смотрит на меня, подает руку... я иду, или плыву, или лечу к звездам... я забываю себя... Он подает мне кусочек неба, бархатного на ощупь.
– Это подарок тебе...
На небе звезды, как и положено, – яркие, крупные звезды.
– Они твои...
Я ощущаю на шее холод и жар одновременно... Он осыпает меня звездами, и они ложатся на мою грудь... остывают, становятся прозрачными, блестят...
Из зеркала на меня смотрит языческая царевна – вся в сверкании звезд, ее волосы распущены по плечам, губы улыбаются... Так бы и не отпускала ее от себя.
Он смеется.
– Это магическое зеркало... Кто хоть раз в него заглянет... никогда отвернуться не сможет.
А потом началось страшное. Появился демон рогатый, набросился на красавицу в зеркале... Я закричала, начала отбиваться... но с демоном так просто не сладишь... Навалился, душит, рвет на части...
И вдруг все исчезло. И демон, и царевна языческая... остались только звезды. Что это было? Явь или сон?
«Какая странная запись», – подумала Ева. И вспомнила слова Кольки об Алисе. Как она ему сказала про зеркало? «У меня зеркальце есть, поглядишь в него... и все забудешь, кроме моей красоты». Может, она и вправду колдунья? А этот отрывок – описание бесовского шабаша? Может, модельное агентство и не агентство вовсе, а сборище каких-нибудь пособников дьявола?
Еве стало дурно. Она так погрузилась в свои мысли, что не слышала, как вошел Славка.
– Привет!
Она взвилась, с криком вскочила на ноги.
– Как ты меня напугал, Смирнов! Ф-фу-у-у... ну и денек сегодня.
– Уже не денек, а ночка, – улыбнулся он.
Ева чуть не заплакала от жалости к себе. Сидела, ждала его к ужину, а он явился за полночь, да еще и посмеивается.
– Где ты шляешься по ночам? – обессиленно падая обратно на диван, спросила она. – Сколько раз я просила тебя не подкрадываться?! У меня мог быть разрыв сердца!
– Я думал, ты спишь, боялся разбудить...
– Сплю? Со светом?!
– Дорогая, это твоя любимая привычка – уснуть с книгой в руках. Разве нет? Кушать хочешь?
Смирнов пошел на кухню, Ева, вздыхая, поплелась за ним.
– Я ездила в общежитие, где живет Глеб, – сказала она. – Его там нет.
– Так я и думал, – кивнул Славка.
Он достал из холодильника пиво, салат и котлеты.
– Подогреть? – спросила Ева.
– Буду есть холодными, – решительно заявил он. – Я так люблю.
– У тебя есть новости о Рогожине?
Смирнов жевал. Она поставила чайник, насыпала в чашку кофе.
– Патологоанатом сомневается по поводу смерти художника, – сказал сыщик. – Говорит, вроде никаких следов насилия на теле нет, только борозда от веревки на шее подозрительная, двойная.
- Предыдущая
- 28/71
- Следующая
