Московский лабиринт Минотавра - Солнцева Наталья - Страница 49
- Предыдущая
- 49/79
- Следующая
В комнате, где прощались с покойницей, в напольных вазах стояли огромные букеты лилий, любимых цветов Александры Гавриловны. От их запаха кружилась голова и слезились глаза. Никто не мог надолго задержаться у гроба, люди входили, выходили, перешептывались, поглядывали на невестку: греческую богиню в трауре и скорби.
Овдовевший господин Корнеев также не мог глаз отвести от Феодоры. Хороша, любушка-голубушка, в любом наряде! Платье из черного атласа обтягивало ее грудь и талию, а от линии бедер свободно падало складками; волосы надо лбом были убраны гладко, гипюровая накидка оттеняла матовую бледность лица, жемчужную розовость щек. Сознание его мутилось при виде опущенных ресниц Феодоры, синеватых теней на веках. Под полупрозрачным черным газом, закрывающим вырез платья, угадывалось ожерелье с опалом. Надела, душенька, не позабыла.
Сладкая истома разливалась в груди господина Корнеева от близости Феодоры, от одного ее присутствия. Дурманный аромат лилий смешивался с запахом ладана и растопленного воска от горящих свечей. Дыхание смерти смешивалось с дыханием страсти, и сия гремучая смесь создавала в сердце Петра Даниловича непередаваемое, неописуемое ощущение вершащегося на его глазах, в нем самом, а, возможно, и в ней чего-то потаенного, интимного, в котором не было и не могло быть ничего физического. Словно прямо в задрапированных черным и серебристым шелком комнатах его московской квартиры творилось жуткое, полное сладострастия мистическое действо, преображающее саму смерть. Она перестала казаться непоправимой и страшной, оделась в покров загадочного ухода...
«Мертвое тело в гробу – это уже не Саша, – подумал Корнеев. – Она ушла. Мы с ней попрощались! Любви не было, и за это нам следует простить друг друга. Может быть, последняя черта – вовсе не последняя...»
Он мельком бросил взгляд на Феодору и задохнулся от нахлынувшего чувства. Рядом с этой женщиной он готов идти по пути и жизни, и смерти. Ни то, ни другое его не испугает, если она ответит ему взаимностью. Ответит ли?
«Я принимаю в ней все, вплоть до желания добраться до моих денег?! – в изумлении спросил он себя уж в который раз. – Придется признать, что так и есть! Более того, я сам готов отдать ей то, чем владею. Я уже пресытился этими радостями, пусть и она пресытится. Мы с ней сможем преодолеть земное притяжение, позлащенное роскошью и удовольствиями, в которых есть так много для тела и так мало для души. Ведь придет же когда-то и наш час лилий... В ее возрасте она еще не успела этого понять. Я поделюсь с ней и своим богатством, и приобретенным опытом».
Петр Данилович боялся выдать себя, посему старательно избегал общества Феодоры. Пока не время. Похороны не помешают людям проявить любопытство и зоркость, заметить тончайшие нюансы, сделать сенсационные выводы и разнести их по всей Москве. Дескать, Корнеев на старости-то лет совсем свихнулся: пожирал взглядами молодую сноху, когда еще тело жены не остыло. Позор на его седую голову! А чему удивляться? Нынче везде и всюду наблюдается полное падение нравов!
У Феодоры смерть свекрови вызывала двоякое чувство. С одной стороны, Александра Гавриловна так и не смирилась с появлением в ее семье нежеланной невестки и до последнего дня оставалась непримиримым ее врагом. С другой, вдовство свекра приближало Феодору к цели. Ближайшая наследница корнеевских капиталов – законная супруга Петра Даниловича упокоилась с миром. Оставался сам Корнеев... Такое положение вещей ставило Феодору на опасную грань, когда занесенный меч должен либо рубить, либо опуститься и лечь в ножны.
Петр Данилович – она отдавала себе в этом отчет – играет с ней, как кошка с мышью. Он догадался о ее намерениях и всячески ее провоцирует. Смерть жены – очередная его провокация, правда, исполненная руками судьбы. Феодора оказалась на краю бездны и с трудом удерживала равновесие. Вдобавок господин Корнеев затеял с супругой сына скрытую любовную игру и немало преуспел в ней, как преуспевал во всем, за что брался.
Четырехугольник Корнеевых потерял один угол – Александру Гавриловну и превратился в пресловутый треугольник. Самую странную и неопределенную роль играл в нем Владимир. Он не выглядел ни скорбящим сыном, ни влюбленным супругом, ни деловым человеком, наследником капиталов отца. Это был образ светского льва, красавца-мужчины, блестящего кавалера, яркого представителя золотой молодежи – разочарованного, беспутного, циничного и беспринципного. Женитьба на Феодоре сделала его маску, под которой он появлялся на людях, еще более загадочной, еще более оригинальной и значительно прибавила ему очков.
По поводу жены молодого Корнеева ломались копья в некоторых кругах столичного бомонда. В шикарных гостиных, у каминов, среди эксклюзивной мебели из редких пород натурального дерева, за рюмкой изысканного коньяка звучали имена Феодоры и Владимира, обрастали сплетнями и слухами, тем более невероятными, чем менее достоверной была информация, которая просачивалась об этой экстравагантной паре.
Как ни кощунственно сие звучит, многие пришли на похороны Александры Гавриловны не столько проститься с покойной, сколько поглазеть на молодую супружескую чету в трауре. Такая удача выпадала не каждый день, и любопытствующие не могли упустить случай.
Феодора ощущала перекрестный огонь любопытных взглядов, удушающий запах лилий и пристальное внимание свекра, которое тот, впрочем, тщательно скрывал. Владимир то и дело брал ее за руку и выводил из комнаты, где стоял гроб, – подышать. Окна во всей квартире открыли настежь, по коридору гуляли сквозняки. Холодные прикосновения ладони и пальцев супруга приводили Феодору в дрожь.
Она с трудом гасила вспыхивающий в груди жар, списывала его на долгое отсутствие секса с мужем. Опал под черным прозрачным покровом жег ей кожу, словно горячий уголь. Он, казалось, впитывал любовную энергию бывшего владельца и пронизывал ею владелицу нынешнюю. «Жар любви» вполне оправдывал свое имя.
Церемония погребения свекрови показалась Феодоре пыткой. Стало бы ей легче, узнай она о том, что мучения испытывал еще один человек, Петр Данилович?
Прошли сорок дней. После пышных многолюдных поминок Корнеевы вернулись в Рябинки. Стояло лето. В садах пахло вишнями, яблоками. Над клумбами гудели пчелы. Грозовые дожди сменялись жарой.
Дом казался Феодоре погруженным в летаргический сон. Владимир то отлучался в город, то уходил на длительные прогулки, жену с собой не брал. Она пыталась расспросить его о Лешем холме, о стрешневских подвалах, о неприметной дверце в цокольном этаже, но каждый раз язык не поворачивался, губы словно судорогой сводило от взгляда мужа.
«Надо что-то срочно предпринимать, – думала Феодора. – Так и с ума сойти недолго. А сумасшедшим деньги ни к чему».
Мысль о деньгах не приносила прежней сладости, как и достаток, окружающий Феодору. Она запиралась в своей комнате, ложилась на кровать и созерцала безукоризненную лепнину на потолке: мастерски сделанные цветы роз, полураспустившиеся бутоны. Обостренный слух ловил пугающие звуки. Казалось, где-то в глубине, в недрах холма, на котором стоял дом, раздавались вздохи, стоны и шепот. Феодора зажимала уши, но звуки не прекращались. Они продолжали существовать в ее сознании.
На сорок третий день она не выдержала, уехала в Москву развеяться. Ильи не было: он повез хозяина кататься по лесным дорогам. По крайней мере, так сказал охранник. Феодоре пришлось вызывать такси.
После бесцельного блуждания по магазинам и выставкам вернулась она поздно, сразу пошла принимать ванну. Горячая вода с душистой пеной успокаивала, расслабляла. Возбуждение Феодоры улеглось, у нее слипались глаза.
– Что будет завтра? – прошептала она. – Послезавтра? Через неделю?
На сорок пятый день позвонил Петр Данилович, пригласил Феодору на речную прогулку. Разумеется, она не сказала Владимиру, куда собирается. Он скептически поджал губы, глядя на ее светлые укороченные брюки из хлопка, свободную блузку и шляпу. Феодора прятала глаза.
- Предыдущая
- 49/79
- Следующая
