Выбери любимый жанр

Московский лабиринт Минотавра - Солнцева Наталья - Страница 44


Изменить размер шрифта:

44

– Мальчик мой несчастный! – захлебывалась рыданиями госпожа Корнеева. – Дитятко неприкаянное! На кого я тебя покину?

Петр Данилович только вздыхал раздраженно, молчал, сжав зубы. Врачей возил к слабеющей супруге безотказно, лекарства покупал самые дорогие, цветы, деликатесы разные. Пусть хоть этим утешится убитая горем женщина. Господин Корнеев жене не перечил, но не разделял ее взглядов на воспитание сына, на жизненные ценности, на семейный уклад. Удивлялся, как незаметно превратилась скромная, работящая девушка Саша в капризную, кичливую и высокомерную даму, забывшую в своем снобизме о простоте чувств, которые не измеряются деньгами и положением в обществе.

В отличие от Александры Гавриловны, он полюбил невестку, но любовь эта, казавшаяся ему на первых порах отцовской, начинала его волновать совсем не по-родительски. Чем старательнее он загонял в глубь своей души некстати проснувшееся влечение к Феодоре, тем упрямее оно вылезало наружу, не желая прятаться. Редкие встречи с невесткой стали вдруг смыслом идущей к закату жизни господина Корнеева.

Приезжая к родителям, Владимир жену с собой не брал, не хотел расстраивать больную мать. Сидел у постели, не зная, о чем говорить. Молча целовал родительницу в бледную щеку, прощался до следующего раза.

– Брось ты ее! – смаргивая слезы, просила Александра Гавриловна. – Дай мне умереть спокойно. Найди себе нормальную девочку, женись, деток заведите, я хоть с того света порадуюсь, на вас глядя! Неужто ты любишь свою... эту...

Слово «жену» губы матери отказывались произносить.

Сын упрямо сдвигал брови, бледнел, качал головой. Не будет, мол, этого, не жди.

Мать отворачивалась, плакала. Больно ей было смотреть, какого парня она вырастила для этой перезревшей хищной бабенки. Господи-и-ии-и! За что ж караешь так жестоко?

Из города Владимир приезжал притихшим и каким-то присмиревшим. С Феодорой они встречались за столом, когда им доводилось вместе обедать или ужинать.

– У тебя все в порядке? – задавала она дежурный вопрос.

– Угу, – односложно отвечал супруг, продолжая витать в своих грезах.

– Как мама?

– Вряд ли она выздоровеет, – вздыхал Владимир.

Было видно, что его занимало нечто гораздо более важное, чем болезнь матери. Он словно постоянно решал какую-то трудную задачу, все меньше и меньше уделяя внимание текущей жизни.

– Ты когда-нибудь плутала в лесу? – однажды спросил Владимир. – Когда ходишь, ходишь и все возвращаешься на то же место?

– Не приходилось. Наверное, заблудиться не очень приятно.

– Это ужасное чувство, – признался он. – Оказаться оторванным от всего, чем жил раньше, словно выброшенным с корабля посреди океана. И найти дорогу назад невозможно. Пробуешь вернуться – не получается.

– О чем ты говоришь? – растерялась Феодора. – Куда вернуться?

– Надо все повторить! – не слушая, воскликнул муж. – Чтобы повернуть события вспять, надо помешать им свершиться... все переделать! Понимаешь? Переделать по-своему! Мне один экстрасенс говорил, что если тебе не нравится сон, надо вернуться в него и придумать такую концовку, которая тебе подходит. Тогда все встанет на свои места.

– Тебе приснился кошмар?

Владимир сверкнул на нее глазами, в зрачках мелькнуло безумие и скрылось за занавесом человеческого взгляда.

– Если бы! Явь бывает гораздо страшнее и непоправимее. А впрочем, ты права: я уснул и никак не проснусь. Наверное, есть только один способ... – Он вскочил и прошелся вокруг стола, делая странные жесты руками. – Только один! Ты выведешь меня из лабиринта, моя Ариадна? – Владимир опустился на колени перед Феодорой, обнял ее ноги. – Прости! Прости меня.

Она попыталась освободиться, но руки супруга крепко держали ее, словно железные клещи.

– Мне надо повернуть все назад, не позволить свершиться... – бормотал Владимир, не видя Феодоры. Он смотрел в зеркало, висевшее на стене в широкой золоченой раме, и зрачки его разгорались жутким огнем. – Дай мне нить! Дай...

«У него в кабинете хранится тот клубок, который я ему подарила, – подумала она. – Нить Ариадны! Что он несет? Рехнулся совсем!»

Владимир, казалось, уловил ее мысли: поднялся и сел за стол как ни в чем не бывало. На его лице не осталось и следа лихорадочного волнения. Как рукой сняло.

– Опять кофе без молока? – возмутился он в своей обычной манере. – Сколько раз можно повторять Матильде, чтобы подавала молоко?!

Он занялся едой, а Феодоре кусок не лез в горло. Владимир больше не замечал ее и не заговаривал с ней. Он перешел к сладкому и поглощал пирожные «наполеон» с завидным аппетитом, запивая их черным кофе. Потом вытер губы салфеткой, встал и отправился к себе.

Отчего-то Феодора вспомнила тот волосок, который она недавно прикрепила к двери в цокольном этаже. А что, если поговорить с местными жителями? Кто-нибудь в Рябинках должен знать историю своего поселения, окрестностей. Люди, которые всюду суют свой нос, есть везде.

«Не стоит откладывать беседу со старожилами, – решила Феодора, поднимаясь по лестнице наверх, в спальню. – Завтра же и прогуляюсь по деревне».

Утром она встала с назойливым желанием немедленно идти в Рябинки.

Владимир к завтраку не вышел. Феодора поковыряла вилкой омлет с шампиньонами, глотнула чаю... Матильда наблюдала за каждым ее движением, стоя напротив и притворяясь, что нарезает пирог.

– Чего уставилась? – сказала хозяйка, отставляя чашку. – Удав! Из-за тебя, того и гляди, подавишься.

Ни одна жилка не дрогнула на лице домработницы.

С беззаботным видом, весело напевая, Феодора прошествовала мимо нее – одеваться.

– Пойду прогуляюсь! – бросила она Матильде, застывшей, как изваяние. – И не прикидывайся, что не понимаешь!

Летние Рябинки поразили Феодору обилием сиреневых кустов, выпустивших несметное количество душистых кистей, высокой, сочной травой, лаем собак за заборами, невообразимой смесью запахов дыма из печных труб, молодой листвы, сладкого от пыльцы воздуха, навоза и мокрой грязи. На дороге стояли большие лужи, в которых отражались рваные, бегущие по небу облака.

Она осторожно обходила в своих модельных туфлях лужи, ступая по мало-мальски утоптанной тропке между глубокими полузатопленными колеями. Петр Данилович сделал правильный выбор, приобретая участок для поместья на возвышенности.

Сельсовет располагался на втором этаже единственного каменного здания с прикрепленным у входа трехцветным российским флагом. Полы были деревянные, недавно покрашенные, шаги посетителей гулко отдавались в коридоре. Феодора толкнула дверь с надписью «Бухгалтерия», на нее подняла глаза пожилая женщина в очках, с седыми, зачесанными назад волосами.

– У нас сегодня встреча с депутатом, – не здороваясь, заявила бухгалтерша. – Все уехали в райцентр, в дом культуры «Пламя». Кабинеты закрыты.

Феодора не придумала заранее, как ей представиться, и теперь молчала, глядя на старые письменные столы бухгалтерии, на видавший виды компьютер.

– Вы меня слышите? – повысила голос седая дама. – Никого нет, будут после обеда.

– Мне нужен человек, который занимается краеведением, – произнесла посетительница. – Есть такой?

– Бывший директор школы. А зачем он вам? – бухгалтерша посмотрела на нее поверх очков.

– Интересуюсь...

Пожилая дама склонила голову набок. Странные люди! Приходят, задают вопросы, а сами отвечать не хотят. Ну, бог с ними. За долгие годы работы бухгалтерша привыкла ко всяким посетителям – и скандальным, и стеснительным, и наглым, и робким, бедным и богатым. В основном к бедным, конечно. Эта разодетая мадам в золотых серьгах, оттягивающих уши, по-видимому, не знала нужды. Николай Емельяныч ей понадобился!

Бухгалтерша с трудом поднялась, уже неделю ее донимал застарелый радикулит, подошла к окну и жестом подозвала Феодору.

– Во-о-он тот дом, видите? – показала она на выступающую из густой зелени блестящую крышу. – Там он и живет, наш Николай Емельяныч. Лучше его здешней истории никто не знает. Он раньше, еще при школе, создавал отряды следопытов. Мальчишки его обожали! Некоторые до сих пор навещают, помогают, кто чем может, тем летом крышу перекрыли старику. Одинокий человек, жена давно умерла, сын на заработки подался, уехал на Север, и поминай, как звали. Даже не пишет! Спился, наверное: он смолоду любил к бутылке приложиться. И почему у хороших людей такие дети бывают?

44
Перейти на страницу:
Мир литературы