Черная вдова - Безуглов Анатолий Алексеевич - Страница 36
- Предыдущая
- 36/157
- Следующая
У переводчика даже челюсть слегка отвисла: сколько стоил косметический набор Орыси, Лев Владимирович знал.
— Были бы деньги, — усмехнулась она, потом уже серьёзно сказала: — А насчёт гостиницы я, возможно, обращусь к вам. Поможете?
— Да-да, — закивал работник «Интуриста», приходя в себя. — Какую пожелаете.
— Где-нибудь в центре. Получше, подороже…
Раньше, когда она задерживалась в столице проездом из Средневолжска, то радовалась койке где-нибудь в «Заре» или «Останкино» за ВДНХ. Но Сергей приучил её к роскошным номерам, и на другое теперь Орыся не согласилась бы.
— Непременно сделаю! — уважительно произнёс Лев Владимирович. — И лучше, если вы дадите знать заблаговременно. Я бы вас встретил. В моем распоряжении очень часто бывает авто, когда обслуживаю какого-нибудь бизнесмена или зарубежного общественного деятеля.
— А вот встречать не надо, — решительно отвергла предложение Орыся. — Тачка — самое милое дело. Ни от кого не зависишь.
Так называть такси приучил её тоже Сергей. Это слово, сказанное небрежно, также произвело впечатление на переводчика. Он склонил голову и развёл руками: как, мол, будет угодно.
За светской беседой с Львом Владимировичем Орыся не заметила, что тётя Михайлина, показав на неё, негромко спросила Гриня Петровича:
— Она что, артистка?
Сторожук затруднился с ответом. Зато Наталья Шалак с улыбкой сказала:
— Орыся у нас безработная.
Тётя Михайлина изменилась в лице, поохала и незаметно вышла.
Слово «безработная» Орыся услышала, но не знала, что оно относится к её персоне. Лев Владимирович увлёк её историей о том, как был переводчиком одного отпрыска короля с Востока, приехавшего к нам туристом. Малый замучил его, требуя повести в злачные места: дом свиданий, порнокинотеатры, на худой конец — бары со стриптизом.
— Я ему объясняю, что у нас нет подобных заведений, — рассказывал работник «Интуриста». — Предлагаю балет на льду, Театр кукол Образцова, Музей Пушкина. Третьяковка закрыта на реконструкцию… А он упёрся, малинки хочет. Скандалист, грозится прервать поездку… Представляете моё положение?
— Вполне, — кивнула со смехом Орыся.
— Так вот… — хотел было продолжить переводчик.
Но как он выкрутился из щекотливого положения, Орыся так и не узнала. На её плечо легла рука тёти Михайлины.
— Прости, дочка, можно тебя на минутку, — наклонилась она к Орысе.
— Да, конечно, — поднялась та.
Тётя Михайлина как-то нежно, по-матерински обняла её за талию, повела в соседнюю комнату через дверь, которая находилась рядом со стулом Орыси. Лев Владимирович, Наталья и ещё несколько человек невольно обернулись вслед.
Как только они переступили порог, канадская родственница горячо заговорила:
— Орысенька, милая, вот, прими от меня! — И старушка вручила ей точно такую же шубу, в какой приехала сама.
— Зачем? — удивилась Орыся.
— Я знаю, что такое быть без работы! Не дай бог! Продашь, это тебе немного поможет, — продолжала старушка с выражением искреннего сочувствия.
Орыся увидела в проёме двери любопытные лица переводчика, Наталки. Вспомнилось вдруг слово «безработная», сказанное сестрой.
«Какой позор!» — ударило в голову. К щекам прилила кровь, и Орыся буквально лишилась дара речи.
— Я понимаю, это мало, — засуетилась тётя Михайлина. — Погоди… У меня есть…
Она достала откуда-то доллары и стала совать в руки «бедной родственницы». Орыся машинально отстранилась, оглянулась. Ей показалось, что Лев Владимирович саркастически усмехнулся.
Орыся смутно помнила, что было дальше. Как она отшвырнула шубу, пробежала через комнату, сопровождаемая удивлёнными взглядами, как сорвала в прихожей дублёнку с вешалки, схватила шапку, мохеровый шарф и выскочила на улицу…
По дороге ехал самосвал. Она подняла руку. Шофёр, молоденький парень, тут же тормознул, проскользив юзом мимо. Орыся подбежала к машине, влезла в кабину. Видя, что на ней прямо-таки нет лица, шофёр испуганно спросил:
— Что с вами?
Орыся не ответила, неслушающимися пальцами расстегнула сумочку, вынула первую попавшуюся купюру — четвертной — и протянула парню:
— В Трускавец!
Он нахмурился, передёрнул рычаг скоростей.
— Спрячьте деньги. Так отвезу. Все равно по дороге.
Орыся кусала губы, глядела на проплывающие мимо нарядные дома и ничего не видела.
«Старуха спятила, что ли! — бушевало у неё все внутри. — Предлагать барахло, как какой-то нищенке! И кому — мне! Да я сама могу купить ей сто таких шуб!»
Но ещё больше злости было у Орыси на Наталку, что ляпнула про безработную.
Она вспомнила Льва Владимировича, их разговор и ужаснулась: что он теперь подумает о ней?!
Водитель, краем глаза наблюдавший за пассажиркой, осторожно спросил:
— Может, поделитесь, какая у вас беда?
Орыся молча помотала головой. И тут весь позор и стыд пережитого вылился истерикой. Слезы полились из глаз, смывая с ресниц тушь.
Когда она вышла из машины в Трускавце, шофёр проводил её таким жалостливым взглядом, будто она была тяжело больна.
Тётя Катя, увидев зарёванную хозяйку, всполошилась, бросилась раздевать.
— Оставьте меня в покое! — выплеснула на неё свою злость Орыся.
Зайдя в комнату, она громко хлопнула дверью и повалилась на кровать.
На следующее утро тётя Катя ходила по флигелю неслышно, как мышь, а в комнату хозяйки боялась даже заглянуть. Подойдёт тихонечко к двери, прислушается, не позовёт ли Орыся, и уйдёт в особняк заниматься своими делами.
В первом часу, прибрав в комнатах постояльцев и сменив постельное бельё, тётя Катя вошла во флигель с собранными у квартирантов деньгами. И у неё отлегло от сердца: Орыся сидела в кресле в накинутой поверх ночной сорочки норковой шубе. Крицяк знала: если та напялила подарок хахаля, значит, настроение в норме.
— Сергей не был? — встретила вопросом Орыся свою верную помощницу.
— Не был, не был, — успокоила её тётя Катя. — И не звонил.
Она хотела расспросить, как прошла встреча заграничной родственницы, но не решилась: захочет, сама расскажет.
Крицяк протянула хозяйке деньги — проверить, пересчитать. Но Орыся только отмахнулась. Положив выручку на стол и потоптавшись, тётя Катя вышла.
Орыся встала, потянулась, глянула на себя в зеркало и усмехнулась: видела бы её сейчас тётя Михайлина. Как ей идёт жемчужный цвет меха! Вчерашний эпизод показался мелким и глупым.
«И чего это я так психанула? — подумала Орыся. — Конечно, если бы не этот московский переводчик… Впрочем, да ну его! Возьму появлюсь в Москве, приглашу в самый шикарный ресторан, выставлю пить-есть рублей на двести, вот тогда узнает меня по-настоящему!»
От этих мыслей последние отголоски вчерашнего события растворились полностью, уплыли прочь. Ей вдруг нестерпимо захотелось видеть Сергея, мчаться куда-нибудь в его «Волге» или сидеть с ним в отдельном кабинете ресторана, где приглушённый свет и сигаретный дым рождают удивительную реальность, наглухо отгороженную и отличную от той, где люди живут склоками и завистью, мелочными заботами и повседневным рутинным трудом.
Глядя на своё отражение в трюмо, Орыся подумала: неужто это та, совсем ещё недавно неприкаянная, закомплексованная женщина, какой она была до Сергея?
Знакомы они полтора месяца, а как изменилась её жизнь, отношение к окружающим, а главное — к себе самой!
Красива она по-прежнему, может быть, даже стала лучше. А вот счастлива ли? Этого она определённо сказать не могла. Но уверенней стала и спокойней
— это точно. Может, в этом и заключается счастье?
Сергей словно снял с неё груз колебаний, чётко определил ценности, расковал как человека и как женщину. Он сказал: нужно забыть, что было прежде, и она постаралась забыть. Даже все фотографии сына сняла со стены (все, до единой!). Сергей сказал: не нужно ничего бояться, и Орыся перестала бояться. Разве что остался инстинкт самосохранения — не делать того, что вызвало бы гнев Сергея. Ну и житейское: как ни хотелось покрасоваться в норковой шубе, но в Трускавце Орыся ни разу её не надела. Зачем дразнить гусей? Вот поедет в Москву или ещё куда-нибудь — пожалуйста. Никто её там не знает.
- Предыдущая
- 36/157
- Следующая
