Черная вдова - Безуглов Анатолий Алексеевич - Страница 16
- Предыдущая
- 16/157
- Следующая
Ярцев замолчал, укладывая ружьё в футляр.
— Ну и? — нетерпеливо спросил Вербицкий, слушая Ярцева с большим вниманием.
— В октябре прошлого года хоронили Костюкова, директора «Лесных далей»… Представляешь, только что повесили на грудь вторую Звезду Героя, а он…
— О, Костюков был голова! — закивал Вербицкий.
— Что ты! Оставил хозяйство — любо-дорого посмотреть! Я сейчас забот не знаю! У меня главный агроном — хоть завтра в академики ВАСХНИЛ! А жилищный фонд! А культура! Не говоря уже о самом производстве!
— Так ты сам сюда напросился?
— А что оставалось делать? Ждать, пока дадут по шапке и предложат какой-нибудь колхоз поднимать?
— Что ж, ход правильный, — после некоторого размышления одобрил Вербицкий. — Отличный ход, ты на виду… Сам себе голова. Вокруг все с тобой здороваются каждый день, уважают. Понимаешь, знают, как говорится, в лицо. И сделать можно много хорошего. Главное — видишь результаты своего труда. А природа чего стоит! Так что живи себе на здоровье. — улыбнулся он.
— Радуйся жизни.
— Легко сказать, — вздохнул Ярцев. — Я из таких, кому подавай простор. Пусть область, но все же размах! Порох-то есть! А тут, как ни верти, понижение… даже снится, что я снова в Средневолжске. Ведь столько трудов там положено! Возьмите хотя бы квартиру — в центре, четырехкомнатная! Такую теперь не получишь. Потолки под четыре метра! Не могу с ней расстаться, и все тут!
— Это ты правильно сделал, что сохранил её за собой, не выписался, — одобрил Вербицкий. — Хотя дом у тебя тут — шикарный! Шесть комнат!
— Ну уж дураком меня не назовёшь, — усмехнулся Семён Матвеевич. — А в этой хатке, — он оглядел стены, — Злата прописана. Так что комар носа не подточит. Правда, она рвётся в Средневолжск — спит и видит!
— Говорила… Насколько я понял, ты считаешь это временным, так сказать, тактическим отступлением? — пристально посмотрел на приятеля Вербицкий.
— Мы предлагаем, а бог располагает.
— И все же какие планы?
— Ну, через годик хорошо бы сюда, — Ярцев ткнул себя в грудь, — Героя… Поможешь, а?
— Это можно. А потом?
— И дальше рассчитываю на дружескую помощь, — хохотнул Семён Матвеевич, однако не очень смело. — Верные люди тебе небось нужны? Я имею в виду Москву.
— Хочешь честно? — посуровел Вербицкий.
— Разумеется, — несколько напрягся хозяин.
— Когда ты ещё возглавлял облсельхозтехнику, я делал заход насчёт тебя в министерстве. В кадрах обещали поддержать. А тут вдруг — бац! Узнаю, что ты теперь в Ольховке. Ну сам подумай, как я теперь буду ставить вопрос? — Увидев, что Ярцев нахмурился, он добавил: — Понимаешь, должность — не проблема, а вот прописка, квартира…
— Неужели твой министр не может снять трубку и позвонить председателю Моссовета? — с надеждой посмотрел на приятеля Ярцев.
— Министров много, а председатель один. И потом, за кого просить? Директора совхоза?
— Насколько я помню, однажды один товарищ с должности директора совхоза попал прямо в кресло министра сельского хозяйства Союза, — серьёзно проговорил Ярцев и улыбнулся. — Но я, как ты понимаешь, в министры не набиваюсь.
— Ладно, вернусь в Москву, провентилирую, — пообещал Вербицкий.
— И на том спасибо, — обрадовался Семён Матвеевич. — Что это мы все обо мне да обо мне… Сам-то как живёшь?
— Жаловаться грех.
— Понимаю, — хитро посмотрел на Вербицкого Ярцев, — значит, правда, что тебя хотят в замминистры?
— Ну ты даёшь! — хмыкнул Николай Николаевич. — Действительно, разведка у тебя работает отменно! Ведь насчёт этого и в Москве-то в курсе лишь узкий круг.
— Выходит, скоро?
— Не знаю, не знаю… — ответил неопределённо Николай Николаевич. — В ЦК решается. Только прошу тебя, об этом пока…
— Ни-ни! — приложил обе руки к груди Семён Матвеевич. — Ни одной душе!
— Даже Злате! — поднял палец Николай Николаевич.
— Будь спокоен, — заверил Ярцев и радостно потёр руки. — Поохотимся мы с тобой на славу! Гарантирую!
В Кабанью рощу добрались не так быстро, как предполагали. Бульдозер хоть и расчистил дорогу, но для сугубо городской машины, какой являлась «Лада», она была нелёгкой. Семён Матвеевич, ехавший впереди, несколько раз останавливался, чтобы помочь увязавшему в снегу сыну. Однако эти помехи никому не испортили настроения: уж больно прекрасно было все вокруг — и погода, и торжественно-величественный лес, и ожидающие впереди удовольствие и отдых.
Наконец показался домик на берегу озера, а возле него — бульдозер.
— Как в сказке! — с восторгом произнесла Вика. — Избушка, дымок из трубы и укутанные снегом ели!
Встречать их вышел Рудик. Он помог отнести в дом сумки с продуктами и снаряжение для охоты.
— Солидно, — сказал Вербицкий, когда они зашли в «избушку».
Это был огромный сруб, разделённый перегородками на несколько вместительных комнат. Самая большая — нечто вроде горницы, только вместо русской печи — камин, отделанный чеканкой. В нем яростно пылал огонь.
На стенах висели шкуры медведя и крупного лося, рога которого были прибиты над входом. На полу лежал грубый палас. Из мебели — лишь простой стол и тяжёлые стулья из толстых досок.
Рудик выдал всем тулупы и валенки, что привело Вику в восторг.
— Можем играть трагедию, — заметил Глеб, когда они облачились в тулупы.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Вика.
— По-гречески козёл — трагос, — объяснил Глеб. — В Древней Греции во время праздников, или дионисии, как их называли, актёры разыгрывали представления. Одеты они были в козлиные шкуры. Отсюда и пошло название — трагедия.
— Так это же овчина! — засмеялся Семён Матвеевич, одёргивая на сыне тулуп.
— Да? — смутился Глеб и поправился с улыбкой: — Что ж, мы можем разыграть русскую трагедию. Не в козлиных, а в бараньих шкурах.
Ярцев-старший повёл всех посмотреть баню, которая стояла на самом краешке берега. А дальше простиралось плоское блюдо озера. До противоположного берега было километра три.
— Русская баня — это хорошо, — одобрительно отозвался Николай Николаевич, осмотрев предбанник, парилку и самоварную. — А то в Москве все помешались на саунах… И что прямо у воды, тоже здорово! Попарился — и сразу бултых в озеро!
— Так и задумано, — кивнул Семён Матвеевич. — У меня тут в августе отдыхал Элигий Петрович…
— Соколов? — удивился Вербицкий.
— Начальник управления? — уточнила Вика.
— Он самый, — ответил довольный Ярцев-старший. — Был в полном восторге от баньки.
— Кстати, — сказал Глеб, — знаете, как в России многие раскусили, что Лжедмитрий чужестранец?
— Интересно, — повернулся к нему Вербицкий.
— Потому что он не любил баню, — объяснил Глеб. — Об этом писал знаменитый учёный и путешественник Адам Эльшлегер, известный больше под именем Олеарий.
— Действительно, перефразируя Гоголя — какой русский не любит баню! — засмеялся Николай Николаевич. Он посмотрел на солнце и предложил: — Ну, Матвеич, махнём в лес? А то светило скоро закатится.
— Я готов!
Взяв ружьё и приладив к валенкам лыжи, они отправились в лес, сопровождаемые возбуждённой собакой.
Вика, чтобы не терять времени даром, тут же устроилась на берегу озера с этюдником. Глеб наблюдал за её работой. На бумагу ложились быстрые линии, штрихи, складываясь постепенно в пейзаж, который Ярцев видел перед собой. Девушка молчала.
— Не мешаю? — на всякий случай спросил Глеб.
— Нисколько… Даже люблю поговорить, когда пишу. — откликнулась Вика.
— Послушай, а тебе не будет скучно на Новый год с…
— Предками? — с улыбкой подхватила девушка.
— Начнётся «а помнишь?», «а вот в наше время», — сказал Глеб, у которого вдруг мелькнула мысль увезти Вику в Средневолжск; пусть гости, которых он пригласил к себе, знают, какие у него, Глеба, знакомства!
— Знаешь, надоели компании, суета… Так здорово встретить Новый год в деревне!
— Обычно ты где встречаешь? — поинтересовался Глеб.
— Где только не встречала! И в Доме кино, и в ЦДЛ, и в Доме работников искусств, и в Доме композиторов! Публика вроде разная и в то же время одинаковая. — Она криво усмехнулась. — Сплошные знаменитости, аж плюнуть некуда!
- Предыдущая
- 16/157
- Следующая
