Черная роза - Солнцева Наталья - Страница 8
- Предыдущая
- 8/145
- Следующая
Таблетки, выписанные вежливым доктором, помогли, но ненадолго. Беспокойство и страх на время отступили, чтобы возобновиться с новой силой. Нина решила заниматься записями Артура днем, а вечером делать какую-то другую работу. Это не получалось. Целыми днями она была занята подготовкой к вернисажу или прогулками, на которые ее приглашали то девушки, то месье Дюшан. Она побывала в Лувре, на площади Бастилии, в Латинском квартале, где они с Патрисией долго бродили по букинистическим магазинам и книжным лавкам.
– Смотри, – говорила Патрисия, – это знаменитый университет, Сорбонна. А вон там, на холме, гробницы Вольтера [6] , Руссо [7] , Гюго [8] … Ты читала Гюго?
– Конечно! – улыбалась Нина. – «Отверженные»! Кто же не читал? Жан Вальжан, Козетта и Гаврош… любимые герои моей юности.
Она вздохнула, возвращаясь мыслями к дневникам Артура. Никакие впечатления и красоты Парижа не могли по-настоящему отвлечь ее.
Обедали в маленьком кафе. Патрисия заказала луковый суп с сыром, бифштекс и кофе. Она уговаривала Нину попробовать улиток, но получила вежливый отказ.
– Такой деликатес мне не по вкусу, – засмеялась Корнилина. – Давай лучше возьмем пирожные.
Нина возвращалась домой под вечер, уставшая и разбитая. Жаннет кормила ее ужином, они немного разговаривали, и мадам Корнилина поднималась на второй этаж, в свою комнату. Ее ждали тетради с неразборчивыми записями, действовавшими, как наркотик. Она целый день думала только о том, как придет, зажжет лампу и примется переписывать каракули Артура.
– Опасное наваждение, – думала Нина, склоняясь над исписанными страницами. – Я становлюсь такой же одержимой, как Корнилин.
Иногда ей казалось, что это писал не Артур, что кто-то другой водил рукой художника. Особенно поразил ее сюжет картины, которая так и осталась ненаписанной. Она должна была называться «Магия [9] ». Вся композиция картины строилась вокруг образа Розы, – то ли символа, то ли просто Артуру нравилась форма этого цветка, замысловатая и пышная, полная обольстительных выпуклостей и изгибов, скрывающая сердцевинку, как последнюю неразгаданную тайну. Магический круг очерчивал темное пространство вокруг высокого мрачного трона, на котором угадывалась неясная фигура, утопающая в складках черного плаща. Круг вспыхивал красным, освещая трех коленопреклоненных рыцарей, закутанных в длинные бархатные плащи. На их лицах – черные маски. За пределами круга, в более светлом пространстве вьется всякая нечисть, – летучие мыши, крылатые уродцы, ведьмы, птицы с хищными клювами на человеческих лицах… Самое странное, что к центру картины тьма сгущалась, скрывая погруженные в нее фигуры и сам символ Розы, которая только слабо мерцала, как черная жемчужина в свете тусклой луны.
Это было не похоже на Артура. Нина, как никто другой, знала, что Корнилин никогда не рисовал безобразное. Он ненавидел некрасоту и несовершенство. Его гений – Аполлон, прекрасный, светлый и солнечный Бог гармонии и идеальных форм. Таковы были и картины художника, полные сверкающих красок, изящных линий, замысловатых узоров, великолепных мужских и женских тел, поразительных по красоте лиц, чудных животных, спелых плодов, блестящих тканей и драгоценностей. Любую идею, самую, казалось бы, мрачную или зловещую, талант Артура облекал в сияющие, нетленные одежды красоты, наполняя светом и любовью каждую деталь, какую бы смысловую нагрузку она ни несла.
Тем более странным и необъяснимым представлялось Нине его последнее видение, которое она тут же для себя окрестила «черной розой». К счастью, Корнилин не успел перенести на полотно эту мрачную болезненную фантазию ночи; его последний замысел не обрел жизни. Картина «Магия» так и не увидела свет.
Многое в записках Артура вызывало у Нины отторжение и протест, многое навевало жуть, а кое-что показалось просто бредом, проявлением психических отклонений. Возможно, расстройство психики начало развиваться у Корнилина вследствие алкоголизма. В последнее время он постоянно был пьян, днем и ночью. Нине не хотелось, чтобы художник остался таким в памяти многочисленных почитателей его таланта, и она твердо решила, что в статью войдет только то, что восхищает и нравится в Корнилине, и ей, и другим, – изысканные и прихотливые картины мира, раскрывающиеся с неожиданных, невидимых обычному глазу сторон, поклонение совершенству и космической гармонии, Красоте, как Царице Мироздания.
Особенно отталкивающее впечатление произвели на Нину странички дневника, посвященные кельтским преданиям и королю Артуру. Корнилин вообразил, что в нем время от времени проявляется дух легендарного короля бриттов [10] , прославленного рыцарскими подвигами в любви и на поле брани. Нина представила себе могущественного и бесстрашного воина, трясущегося от каждого скрипа двери, нервно озирающегося по сторонам, глотающего водку стаканами, и не удержалась от саркастической [11] усмешки. Как она ни любила и ни уважала Корнилина, ни ценила его талант, – это было уж слишком. Король Артур! Ни много, ни мало! Она горько рассмеялась, вспоминая небритое, осунувшееся от постоянного страха и лихорадочного возбуждения лицо мужа… Владыка Британии, который получил при рождении волшебные Силы от фей [12] таинственной земли Авалон, «лучший из рыцарей и величайший из королей», должно быть, переворачивался от возмущения в своем гробу!
Ночью ей приснился незнакомый туманный берег, неподвижная вода, и бесшумно скользящая по ней ладья с безмолвными гребцами, укутанными в саваны. Вдали виднелись синеватые горы, испуганно захлопала крыльями взлетевшая цапля, и снова все затихло в тишине и торжественности, нарушаемой только плеском весел…
– Что это? – спросила Нина Корнилина.
Она не знала, кто должен был ей ответить. В ладье она увидела неподвижно лежащего воина, одетого в золотые доспехи. Глаза его были закрыты, и он едва дышал.
– Король Артур свершает свой путь в бессмертие… – догадалась Нина.
- Предыдущая
- 8/145
- Следующая
