Сон в Нефритовом павильоне - Автор неизвестен - Страница 20

• Предыдущая
• 20/189
• Следующая

Осклабившись, правитель Хуан пригласил гетеру подняться в павильон. Только тут она бросила взгляд на него: на голове черная волосяная шляпа, на плечах халат алого шелку, перехваченный змеевидным поясом. Одной ногой уперся правитель в перила, в руке держит красивый веер. Глаза притуманены хмелем. Так и хочется смыть чем-нибудь этот омерзительный налет бражничанья и похоти!

Хун приблизилась к сановному Хуану, поклонилась и отошла к гетерам из Ханчжоу. Правитель подозвал ее:

— Почему это вы сбежали с пира в Павильоне Умиротворенных Волн? Нечестно так поступать!

Хун поплотнее запахнула ворот кофты.

— Почувствовала себя нездоровой. Надеюсь, мне можно простить это, хотя за мною не одна вина, а целых три: я, подневольная гетера, осмелилась присутствовать на пиру высокородного правителя, затем решилась судить стихи ваших поэтов, наконец, надерзила вам, отстаивая свой взгляд, вместо того чтобы угождать наместнику императора. Я очень виновата перед вами. Но ваше милосердие не знает предела. Как заботливая нянька, печетесь вы о судьбах своих подданных, пробуждаете в них самые благотворные порывы. И меня вы не обошли своей милостью: не наказали, а, напротив, преподнесли мне щедрые дары. Я у вас в неоплатном долгу!

— Забудем о том, что было, — замахал руками Хуан. — Сегодня у нас праздник, будьте с нами весь день и веселитесь от души!

С этими словами он предложил гостям пройти на корабль. Оба правителя, Хун, а за ними музыканты спустились к реке. Ветра нет, на тысячи ли — покой, над водной гладью парят белые чайки, чуть слышно напевает река свою извечную песню. Корабль отплыл на середину реки, и пиршество началось: взметнулись вверх кубки, замелькали палочки для еды. Правитель Хуан, выпив несколько бокалов вина, разгорячился, стукнул кулаком по столику и запел:

Повернувшись к Хун, он велел ей петь тоже. Но Хун запела свое:

Когда песня кончилась, правитель Хуан сказал:

— Вы ведь родом из Цзяннани и, верно, знаете историю праздника на воде?

Хун отвечала так:

— Слыхала я, что некогда у князя Хуай-вана из страны Чу был преданный сановник. Его оклеветали, и князь прогнал несчастного, поверив лжецам, а не честному человеку. Не в силах доказать свою невиновность, чистый душой и благородный помыслами сановник написал прощальное стихотворение и в пятый день пятой луны, взяв в руки огромный камень, бросился в реку. Потомки не забыли примерной его верности и отмечают день гибели, выплывая на середину реки, чтобы «спасать утопленника». А дух Цюй Юаня,[127] этого сановника, до сей поры блуждает по рекам и вопиет о бессердечности этого мира, шатает мачты кораблей сластолюбцев и негодяев, поднимает волну и требует отмщения.

Хуан уже сильно подвыпил и не понял половины того, о чем говорила Хун.

— Я живу при хорошем государе, вокруг меня много красивых девушек, я богат и знатен, мне смешны страдания Цюй Юаня! — расхохотался Хуан. — По левую руку от меня — прекрасные горы и река, по правую — красавица, другой такой не сыскать! Я засмеюсь — зашелестит весенний ветерок, я нахмурюсь — выпадет снег и иней. Для моих желаний нет преград — как захочу, так и будет! С какой же стати слушать мне жалостные слова о каком-то заблудшем духе?

И Хуан приказал музыкантам играть. Звуки музыки поднялись до небес, запестрели яркие наряды танцовщиц, словно вся палуба покрылась цветами. Правитель выпил еще и еще, вино ударило ему в голову, он хлопнул Хун по плечу и со смехом вскричал:

— Наша жизнь течет быстро, как эта река. К чему обременять себя грустными думами и заботами? Хуан Жу-юй — несравненный мужчина, ханчжоуская Хун — писаная красавица, они рядом среди красот природы — само Небо велит им соединиться!

Хун промолчала. Правитель, вконец потеряв власть над собою, приказал слугам спустить на воду маленькую лодку, а сучжоуским гетерам — усадить Хун на сиденье, устланное шелками. Взял красавицу за руку и сказал:

— Любезная Хун! Вы стойки, словно железо, но Хуан Жу-юй горяч, что огонь, — в моем пламени не выдержит ваша стойкость. Сегодня я поступлю, как министр Фань Ли,[128] который взял в лодку прекрасную Си Ши,[129] чтобы увезти ее и на всю жизнь обрести счастье!

Хун ничего не могла сделать, она была бессильна перед мерзкими притязаниями Хуана. Ничем не выдав своего отчаяния, даже не изменившись в лице, она только проговорила:

— Зачем вы, такой знатный вельможа, так открыто домогаетесь моей благосклонности, ведь я всего-навсего гетера, — неловко перед людьми. Не беспокойтесь, разве я осмелюсь отказать вам? Я прошу только об одном, чтобы мне дали цитру, и тогда я спою вам песню, развеселю вас и свою грусть разгоню.

Хуан отпустил руку Хун и радостно проговорил:

— Как не сказать, что вы очаровательнейшая из женщин! И самая красивая! В столице я пригляделся ко всем знаменитым девицам в зеленых теремах, ни одна из тех, кого я желал, от меня не ускользнула. Если бы и на этот раз вы продолжали противиться и не покорились мне, что бы я с вами сделал! Вы поступили мудро, переменившись ко мне. Пусть я не самый богатый вельможа в Поднебесной, но я любимый сын первого министра и пользуюсь неограниченным доверием государя. Значит, могу поселить вас в доме с золотыми украшениями и дать вам беспечальную жизнь.

Взяв цитру, он протянул ее Хун.

— Сыграйте что-нибудь, только повеселее! И направим нашу лодку к озеру Сиху.

Хун улыбнулась и для начала сыграла мелодию, которая словно бы рассказывала о множестве цветов, раскрывшихся в пору третьей луны от прикосновения весеннего ветерка; о девушке из Улина,[130] скачущей на быстроногом скакуне; под эту музыку ивы как будто закивали ветвями на берегу, у подножья холма, а воды реки заколыхались в танце. Правитель был в восторге; придвинувшись к Хун, он огляделся и вытащил из-под сиденья небольшой столик, уставленный винами и яствами. Он уже вожделенно потирал руки. А Хун опять тронула нефритовой рукой струны и повела другую мелодию, медленную и грустную, и показалось, будто струи дождя побежали по крапчатому бамбуку на реках Сяо и Сян,[131] будто холодный ветер принялся стонать над могилой Ван Чжао-цзюнь;[132] даже река Цяньтан стала другой, словно сетью дождя затянуло деревья на берегу, и послышался крик гусей у края неба. И все, кто был на берегу реки, загрустили, а гетеры из Ханчжоу и Сучжоу едва сдерживали слезы.

И тут Хун, сняв руку с малых струн, положила пальцы на большие, и полилась третья мелодия, мелодия горя. Она напоминала о том, как однажды на юге страны Янь музыка породила на заходе солнца слова мести и мститель принялся точить кинжал.[133] Почти у всех, кто слушал эту мелодию, перехватило горло от еле сдерживаемых рыданий.

• Предыдущая
• 20/189
• Следующая