Монастырь - Ширянов Баян - Страница 48
- Предыдущая
- 48/105
- Следующая
– Ну, зычара, – прапорщик повернулся к Николаю. – На вахту сам пойдешь, или пинками тебя гнать?
– Сам. – хмуро ответил Кулин.
– Эй вы двое, – теперь краснопогонник смотрел на «потерпевших», – вперед!
– Но, Черпак…
– Гражданин прапорщик! – поправил Черпак. – Базарить приказа не было. Шустро! Марш!
Николай попал обратно в толстую монастырскую стену. Но ему приказали идти не налево, откуда он вышел вместе с этапом, а направо. Там Кулина заперли в узком отстойнике и, буквально через несколько минут к нему пришел тот самый майор, который грозил шизняком при раскачивании автозака.
– Я – кум. – представился он. – Зовут меня Игнат Федорович. Фамилия – Лакшин.
– Кулин Николай Евгеньевич… – с безразличием на лице стал тараторить Николай, но кум прервал его:
– Этого пока хватит. Что случилось на плацу?
– Да ничего… – Кулин пожал плечами.
– А почему у одного вся морда раскровавлена, а другой кричит, что ты ему руку сломал?
– Так получилось…
– Ты что, отрицалово? – Лакшин озадаченно посмотрел на Николая. – Да нет. Не похож по виду. Рожа-то у тебя не блатная. Так что случилось?
Кулин насуплено молчал. Он пытался выстроить в уме такую схему, чтобы не подставить ни себя, ни тех зеков, что на него, по его же дури, наехали. Теперь он понимал, что невольно поступил правильно, выдерживая паузу.
– А хочешь я тебе все расскажу? – устало усмехнулся майор. – Ты ведь из Москвы? Можешь не отвечать. Твое дело у меня на столе. Там это есть, как ты понимаешь.
А эти двое ублюдков подошли к тебе и спросили: «Ты откель?» А ты так честно и ответил: «Из столицы, мол…» Тогда один из них, тот, что бритый как колено, и сказанул: «Прилетели к нам грачи, пидорасы-москвичи.» А ты принял это на свой счет и пошел в отмах. Правильно?
Наверное на лице Кулина отразилось все, ибо кум задорно рассмеялся.
– Да забудь ты про эту зековскую солидарность! – уже серьёзно продолжил майор. – Здесь не тюрьма – зона. Здесь другой закон – каждый сам за себя. Или за меня…
И кум выжидательно посмотрел на Николая.
– Я тебе честно скажу – мне бы хотелось видеть тебя среди своих помощников. Но увы, это невозможно.
Теперь Кулин не смог скрыть удивления и Лакшин, естественно, это не мог не заметить.
– Ты не умеешь врать. – вздохнул майор. – Твое лицо тебя выдает.
– Но я… – хрипло начал Кулин.
– Свободен. – тихо проговорил кум.
– Что?
– Иди. – Лакшин улыбнулся. – Ты что, думал я тебя в ШИЗО посажу за эту драку?
Николай кивнул.
– Нет. Но, поскольку ты уж сюда попал, я лишу тебя короткого свидания. Вынужден просто. Все равно иногородние ими не пользуются. А если я тебя в шизняк закрою – ты на меня озлобишься. И, в моем лице, на всю администрацию. А у выхода из изолятора тебя будет поджидать блатная команда. Подъем, то, сё… А мне не нужны здесь лишние блатные. Да и не сможешь ты им быть… Ты же случайный потюремщик.
– Гражданин, – это слово Кулин произнес каким-то чужим голосом, – майор… А как эти?..
– Которым ты кровь пустил? – по-домашнему улыбнулся кум. – Этих закрою.
– Но…
– Договаривай, не бойся.
– Тогда получится, что я их сдал…
– Вот ты как?!.. – кум покачал головой. – Да, эту твою доброту из тебя тут быстро выбьют.
– Это не доброта, – осмелился возразить Николай. – Считайте, что забота о завтрашнем дне.
Теперь Лакшин с уважением посмотрел на этапника:
– А ты соображаешь. Короче, так: с ними я разберусь сам, а за тобой буду присматривать. Если останешься таким же – не пожалеешь. А сломаешься – не обессудь.
Все, пошел в нарядную! Эй! Черпак, проводи осужденного!
В сопровождении прапора Кулин дошел до двухэтажного здания, у дверей которого стоял Сиволапов и медленно, с наслаждением курил. Завидев Николая шнырь забыл о сигарете:
– Тебя чего, кум отпустил?
– Свиданкой стукнул, – честно сказал Кулин.
– Ну, считай, повезло. Или под хорошее настроение попал. Да, а чего ты тут телепаешься? – шнырь махнул рукой в сторону двери. – Быстро дуй в нарядную. Первая направо.
В нарядной, за стеклом, точно в сберкассе, сидели несколько зеков. Все как один с довольными сытыми рожами, в черных робах, которые робами назвать не поворачивался язык, настоящие почти что вольные костюмы. Самый старый из них, седой плосколицый зек, то ли якут, то ли монгол, сидел и, не обращая внимания на окружающее, что-то писал. Двое мужиков помоложе, были, как понял Николай, на подхвате.
Один из них тоже занимался какими-то бумагами, а другой заполнял толстенный гроссбух, занося в него сведения, которые ему сообщали этапники. Несмотря на то, что Николай проторчал на вахте около четверти часа, перед ним еще было пять человек. Помощник нарядчика задавал странную смесь вопросов, уместные только в местах лишения свободы разжижены были самыми обыкновенными, профессия, стаж, образование. Лишь потом Кулин сообразил, что именно на основе ответов на эти бытовые вопросы и формируются отряды, бригады.
Неподготовленные к такому этапники отвечали честно. Ну откуда им было знать, что если у тебя шесть классов образования и три коридора, то тебя пошлют принудительно заканчивать десятилетку? А если за жизнь ты освоил лишь специальность разнорабочего или грузчика, то вместе со школой тебе светят и занятия в ПТУ?
Николай, когда до него дошла очередь, тоже отвечал честно. Но ему, в отличие от большинства, повезло. И специальность, водитель первого класса, и десятилетка, и, чудом, отсутствие поганой 62-й статьи. Потом, уже будучи в отряде, Николай не раз видел какими приходят зеки после «рыгаловки», принудительного лечения от алкоголизма. Они едва стояли на ногах и никак не могли простить лепиле Поскребышеву, что он дает им стопарь водки, а они, из-за какого-то паршивого апоморфина, вынуждены всю эту прелесть выблевывать! Причем от алкоголизма лечили всех, даже тех, кто поимел 62-ю за наркоманию.
Выйдя, Кулин застал этапников уже построившимися. Не страдая излишними амбициями, Николай пристроился в хвост колонны и шнырь скомандовал:
– Вперед!
Этапники пошли обратно, но Сиволапов провел их мимо здания с карантинкой, вперед, к массивному и широкому двухэтажному строению. На его фронтоне непонятным образом почти полностью сохранилась многоцветная мозаика. Под полукруглым скатом крыши на зрителя мчались четыре всадника на конях разных мастей. По краям скакали два белых, черный и огненный жеребцы по центру, а над ними висело облако, из которого на скачущих били золотые лучи. Справа от него находился репно-желтый круг, изображавший солнце, слева же, круг темный, по краю которого шла тонюсенькая, едва заметная светлая полоса. Луна. Но верхушки облака, того места, где по идее должен был обретаться Господь Бог, не было. Точнее, не было Бога. Его место заняла огромная аляповатая красная звезда с перекрещенными за ней серпом и молотом. И казалось поэтому, что именно символ пролетарской революции и пробудил к жизни четырех всадников Апокалипсиса.
- Предыдущая
- 48/105
- Следующая
