Раба любви, или Мне к лицу даже смерть - Шилова Юлия Витальевна - Страница 11

• Предыдущая
• 11/55
• Следующая

Я переодела халат и посмотрела на себя в зеркало. Мне казалось, что тело мое пропахло Ильей. Этот запах преследовал меня, против воли вызывая желание.

Услышав стук в дверь, я поправила волосы и открыла дверь. Передо мной стоял улыбающийся Илья.

– Что произошло? – пытаясь придать голосу безразличие, спросила я.

– Ничего, – пожал плечами он. – Ничего, за исключением того, что я тебя трахнул.

Я взорвалась:

– Послушай, ты зачем приперся? Что тебе надо?! Уколы давно закончились! Больше я ничем не могу тебе помочь! Следующие уколы назначены на утро. Поэтому ровно в десять изволь стоять в процедурном кабинете со спущенными штанами, подставив свою ягодицу!!!

– Маша, ну что ты завелась! Я тебя про уколы не спрашиваю. Штаны могу спустить намного раньше. Зачем дожидаться десяти часов? У нас впереди целая ночь! Чувствую я себя намного лучше, яйцо больше не ломит, так что особых причин для беспокойства нет.

Я залилась краской и влепила Илье звонкую пощечину. Он недоуменно посмотрел на меня и испуганно сказал:

– Ты что, дура, что ли?! Что я тебе плохого сделал?! Ты, по-моему, сама была не против. Полчаса назад произошло то, чего мы вместе уже давно хотели.

– Пошел вон, придурок! – крикнула я. – Пошел вон в свою палату! Чтоб твое яйцо хирург ампутировал!

– Ты почему так разозлилась?

– Пошел вон, – выдохнула я и вытолкала Илью в коридор.

Закрыв дверь раздевалки, я прилегла на кушетку, укрывшись стареньким пледом, который валялся здесь с незапамятных времен. Вскоре меня потянуло в сон. Мне приснилась мама. Я шла по улице и случайно увидела ее в толпе. Она была похожа на меня, будто мы с ней подружки-ровесницы, сестры, неразличимые как две капли воды. Я громко крикнула:

«Мама!» – и побежала ей навстречу. Увидев меня, мама обернулась, смахнула набежавшие слезы и приветливо распахнула руки, чтобы обнять меня. Я бросилась к ней на шею и громко заплакала. «Господи, что же ты наделала, мамочка! Зачем ты ушла? Если бы только знала, как мне не хватало тебя! Меня никогда и никто не любил все это время. Знаешь, как это страшно, когда тебя никто не любит. Это очень страшно, мама! Ты даже не представляешь, как это страшно! Я одна, совсем одна, мама! Обещай, что ты никогда меня не оставишь! Обещай, что ты будешь меня любить точно так же, как другие любят своих дочерей». Мама улыбнулась, затем оттолкнула меня от себя и быстро пошла прочь. Я побежала за ней, но вскоре она исчезла в толпе, и я потеряла ее из виду. Мне хотелось сесть прямо на землю, обхватить голову руками и громко закричать. Только бы добраться до дома, взять плюшевого медведя и крепко прижать к себе…

Громко зазвенел будильник. Я с трудом открыла глаза. Вставать не хотелось, но надо было разносить градусники, делать уколы, собирать анализы – в общем, заниматься привычными делами.

В девять часов я сдала смену и поехала домой. Илья так и не появился. Наверное, спал.

Эти выходные были самыми длинными в моей жизни. Я постоянно смотрела на часы, подгоняя стрелки вперед. Смешно! Я не любила свою работу, а теперь не могу дождаться, когда смогу к ней приступить.

Интересно, Илья вспоминал обо мне хотя бы раз? Может, он ждет моего выхода ничуть не меньше, чем я сама? В глубине души я верила в это. Даже убийство отступило на второй план. Все мои мысли, чувства, фантазии были подчинены только Илье.

Кажется, я и в самом деле влюбилась как девчонка. Мне хотелось прижаться к Илье и честно рассказать ему все, что произошло в коттедже. Останавливали слова, сказанные Дмитрием: «Не вздумай ничего говорить своему Илье. Это может кончиться плачевно для тебя. Я вообще не понимаю, зачем он послал тебя с такой суммой в Пески. Тут что-то не так».

Через два дня я вновь надела свой единственный костюм и отправилась на работу. В отделении было тихо. Больные ушли в столовую на завтрак. С замиранием сердца я прошла мимо палаты люкс, стараясь понять, что там происходит. За дверью было тихо. Переодевшись, я стала готовиться к уколам. Через минуту в процедурку зашел Петрович. Игриво подмигнув мне, он покрутил бутылкой дорогого коньяка.

– Что это, Петрович? – поинтересовалась я.

– Коньяк. Сегодня вечером я угощаю. Такой ты еще точно не пила!

– Ты что, разбогател? Тебе, по-моему, на сигареты раньше не хватало. Не от хорошей жизни у пациентов «Яву» стреляешь.

– Я же не на свои покупал, – обиделся Петрович. – С чего я разбогатею, ежели работаю врачом в государственной больнице? Кто на государство пашет, тот и живет по-государственному. Я в общественном транспорте зайцем езжу, а ты про коньяк загнула!

– Тогда где же ты его взял?

– Бандюга с крестом подарил.

Услышав про Илью, я почувствовала, как на спине выступил холодный пот.

– Слушай, Петрович, а с чего это он тебя так балует? – стараясь казаться беззаботной, спросила я.

– Это он в честь выписки.

– В честь какой выписки?

– Обыкновенной.

– Его что, скоро выписывают? – пожала плечами я.

– Его вчера выписали.

– Как?! – Мне показалось, что земля ушла из-под ног. – Как это выписали? – переспросила я, не узнав своего голоса.

– Ты, Маша, какие-то странные вопросы задаешь, – усмехнулся Петрович. – Ему по-хорошему еще неделю надо было лежать, но он сказал, что уже здоров и не нуждается в медицинской помощи. Написал расписку, подарил мне бутылку коньяка и укатил с другими бандюгами на огромном джипе.

– И все?

– И все. Ты, Маша, что-то побледнела. Неужто тебе этот хулиган так приглянулся?

– Глупости, – покраснела я. – Просто как-то быстро он выписался. Еще курс лечения не прошел.

– Он мне по секрету сказал, что с яйцом у него полный порядок, – засмеялся Петрович и сунул бутылку в холодильник. – Так что сегодня вечером сабантуй. Побольше бы таких больных! Теперь неизвестно, когда еще раз такой подвернется.

Когда Петрович ушел, я взяла ключ от палаты люкс и зашла внутрь. Лучше бы я этого не делала! Ничем не прикрытый матрас и выключенный из розетки холодильник навевали тоску. Захотелось плакать, нет, не плакать – рыдать, биться головой об стену, выть, катаясь по полу, словно это что-то могло изменить. Вот оно – наказание за мою собственную глупость и слабость!

Выбежав из палаты, я вернулась в процедурку и позвала больных на уколы. Несколько раз забегала Танька, пытаясь утешить меня:

– Послушай, Машка, постарайся взять себя в руки. На тебе лица нет. Так можно себя до болезни довести. Что ты от него хотела! С самого начала и так было понятно, что он никогда на тебе не женится.

– Танька, уйди, и так тошно! – не сдержалась я и указала ей на дверь.

Танька надулась и ушла в свое отделение. Вечером, сославшись на головную боль, на сабантуй я не пошла. Пить коньяк, да еще подаренный Ильей, не хотелось. Взяв книгу, я удобно устроилась в кресле и попыталась вникнуть в суть написанного. Строчки плясали перед глазами и никак не хотели складываться в слова. Около полуночи, проверив больных, я пошла спать. Утром, закончив дежурство, переоделась и в подавленном настроении спустилась вниз.

– Машенька, ты что хмурая такая? – спросил меня знакомый врач.

– Да так, не выспалась что-то, пойду домой отдыхать.

Открыв дверь, я вздрогнула и остановилась как вкопанная. К выщербленным ступенькам больницы подкатил шикарный «Линкольн» с закругленными фарами. Из «Линкольна» вышел Илья с огромным букетом алых роз в руках. Он был одет в дорогой костюм красивого темно-синего цвета. Я тряхнула головой. Может быть, это сон или просто судьба решила сыграть со мной очередную жестокую шутку? А может, наш вчерашний пациент решил посмеяться надо мной? Вконец растерявшись, я попятилась к спасительному входу в приемный покой. Илья, по-хамски оглядев меня с головы до ног, одобрительно присвистнул. Затем поправил галстук и торжественно протянул мне восхитительно пахнувшие цветы.

– Что это? – дрожащим голосом спросила я.

• Предыдущая
• 11/55
• Следующая