Улица вечерних услад - Сазанович Елена Ивановна - Страница 18
- Предыдущая
- 18/24
- Следующая
– Вера, – и я отнял ее руки от лица. Лицо Веры было совершенно сухим. И это меня поразило. Она не плакала. Она имитировала плач.
– Поверь, Лоб. Мне больно, – оправдывалась Вера. – Но мне кажется, я не умею долго болеть. Тем более в этом нет смысла. Ведь Кита больше нет.
– Нет, Вера, – и мне до слез стало обидно за своего лучшего друга.
– Когда это случилось, Костя?
Я назвал число.
– Восемнадцатого? – удивленно переспросила Вера. И тут же подошла к окну. И закурила. – Ну, да. Конечно. Как я сразу не сообразила. Когда еще это могло произойти, если не восемнадцатого.
– Вы накануне встречались? – наугад сказал я.
Вера вздрогнула.
– Ты и это знаешь, Лобов?
А я подумал, что нужно быть идиотом. Чтобы не догадаться.
– Расскажи, Вера.
Вера приблизилась ко мне. Обняла за шею. И щекой потерлась о мой небритый подбородок.
– Зачем тебе это, Лоб. Ведь ничего не исправишь. И не вернешь. Ты меня хочешь в чем-то обвинить? Или в чем-то уличить? Но это же глупо, Лоб. Человек слишком много берет на себя.
Когда утверждает, что повинен в смерти другого. В самоубийстве никогда не надо искать виноватых, Костя.
Я погладил ее руку.
– Ты все так же вкусно пахнешь, Вера. Правда, сегодня уже вечерними усладами.
Вера отпрыгнула от меня. И вновь подошла к окну. И неожиданно рассмеялась.
– Ты знаешь, Костя, твой отец говорил, что я пахну грудным молоком. А Кит доказывал, что я пахну осенним ветром. Ты не знаешь, почему осенним? Славные они были люди, – Вера продолжала улыбаться и смотреть куда-то вдаль, за окно. – И я их так любила. Но ведь это была не любовь, Лобов.
– Расскажи, Вера, – настаивал я.
– И разве мало того, что я была с ними. Была потому, что они любили меня. И делила с ними все трудности. Только потому, что они любили меня. Хотя… Смотря что называть любовью, Костя. Твой отец был просто помешан на таких особах, как я. А Кит… У Кита я была первой, Костя. И, если хочешь, научила его жизни. И ты знаешь, мне кажется, он никогда меня не любил по-настоящему. Просто навязчивая идея. Он всегда тянулся к совершенно другим женщинам. Ты же сам знаешь. Он тянулся, если хочешь, к материнской любви. А какая из меня мать? И, как ни странно, он, считавший себя воплощением независимости и свободы. Всю жизнь рвался к упряжке. Поэтому к его жизни и било миллион баб. И все как одна – похожи на Жанну. А я… Он же был поэтом, Лоб. А я – это его юность. Его первая любовь. Его первое счастье. Разве не так?
Я не ответил. Но почему-то, как в детстве, вновь поверил Вере.
– Он ужасно не хотел, чтобы ты узнал про нас… Очень не хотел. Я даже не могу сказать почему. По-моему, просто как-то в детстве он уберег тебя от этой правды. И потом решил скрывать всю жизнь. И всю жизнь он преследовал меня. Я не знаю, чего он добивался. Да он и сам, пожалуй, этого не знал. У него было тысячу женщин. Но я для него всегда оставалась единственной. И когда я вышла замуж…
– Ты вышла замуж? – вскрикнул я от удивления. И вновь оглядел дом. И понял откуда эти чужеродные дорогие вещи. И понял, что Вера вновь попала в точку.
Вера рассмеялась. И налила себе коньяк. И тут же острыми зубками вцепилась в грушу.
– А чему ты удивляешься, Лоб? Даже обидно. Ты думаешь, кто рискнет жениться на мне? А вот и нашелся такой рискованный парень.
– И ты его, конечно, любишь, Вера? – усмехнулся я.
– А неужели ты думаешь, Лоб, что я могу с кем-то делить ложе не любя?
Я замахал руками.
– Что ты, Вера! Мне и в голову не могло такое придти. Вера подбежала ко мне. И в порыве, как когда-то в юности. Крепко обняла меня за шею.
– Мой мальчик, – зашептала она. Гладя мои седые виски.
– Ты все такой же мальчик…
Затем она словно опомнилась. И расцепила свои объятия. И скрылась в кухне.
Бедный Кит. Подумал я. Всю жизнь бросался бабами. И в итоге они его доконали. Ну почему он мне ничего не рассказал? Ведь я как никто знал. И как никто понимал Веру. Наверно, потому, что был единственным, кто наблюдал ее со стороны. Но почему он ни единым словом не обмолвился о Вере? Ведь я мог уберечь его. Спасти. А что от Веры нужно спасать – я в этом уже ни сколько не сомневался.
Вера принесла кофе. И взялась вновь за бутылку.
– Не надо больше пить, Вера.
Она блеснула злыми глазами. Но промолчала.
– Я приехала к Киту, Костя. Чтобы сказать… Да, рассказать о своем замужестве. Я не хотела больше, чтобы он мне писал, звонил. Я устала от него. К тому же он мог все напортить. Ты пойми, Костя. Мне уже за сорок. Я уже свое отпорхала.
– Ну что ты, Вера. Ты по-прежнему молода и привлекательна.
Вера отмахнулась.
– Ты ужасно вежлив, Лоб. Это наследственное. Но ты внимательно. Внимательно взгляни, – и она ткнула пальцем в какую-то точку на лице. – Видишь – морщинка. А вон еще. И еще.
Вера взяла мою руку. И приложила к своему лицу. Лицо почему-то было шершавым.
– Понял, Лоб?
– Ничего я не понял.
– Потому что ты можешь жить один. А я… Во всяком случае замужество дает хоть какую-то гарантию. Уверенность, что ли… И как я мог подумать, что передо мной прежняя Вера. Идиот!
– А Кит это не понимал, – продолжала Вера. – Хотя почему-то каждый раз женился. Я встретилась с ним в скверике. И почему-то пошел дождь. И он, помню, предложил мне пробежаться босиком. До гостиницы, где я остановилась. Но я разозлилась.
– Ты мальчишка, Кит. Когда ты повзрослеешь?
Со злостью крикнула я ему. Но он закрыл мой рот ладонью. И поцеловал. Еще раз, еще. Он целовал, помню, как-то отчаянно. Как-то безнадежно. Словно в последний раз. Словно хотел заранее отдать все оставшиеся поцелуи мне. Я вырвалась. Я закричала:
– Я не могу больше! Леша! Я не могу! Понимаешь, это идиотизм! Всю жизнь встречаться! Всю жизнь расставаться! Всю жизнь любить других и быть при этом вместе! Я не хочу больше так!
– Но ведь ты меня любишь, Вера? – он посмотрел в мои глаза. Так жалобно. Так робко. И как-то по – собачьи преданно. И я не выдержала. И отвернулась.
– Но ведь ты меня любишь, Вера? – повторил он дрожащим голосом.
Я отрицательно помотала головой.
– Нет, Леша. Я тебя не люблю. Надо быть слепым, чтобы ото не видеть. – И я повернулась к нему лицом. И уже выдержала взгляд.
– Это правда, Вера? – и его голос стал тверже. Словно он что-то решил для себя. – Это правда, Вера?
– Правда, Леша.
– Неужели так легко можно бросать людей?
Он уже не смотрел на меня. А смотрел куда-то вверх. На небо. Дождь уже кончился. И, помню, на небе появилась радуга.
– Ведь даже так собак не бросают, Вера. А людей почему-то можно.
Мне стало его ужасно жалко. Я нежно погладила его по плечу. И тоже посмотрела на небо. И заметила радугу. Не знаю почему, но я обрадовалась этому. Я захлопала в ладоши. И закричала:
– Кит, смотри! Ну, смотри же! Какая красивая! Считай. Кит! Сколько цветов! Фиолетовый, розовый…
Я осеклась. Его лицо было бледным. И губы дрожали. И глаза. Его черные-черные глаза были словно мертвые. И не отрываясь смотрели на радугу.
– Загадай желание, Леша. И оно обязательно сбудется, – это было единственным. Что я могла сказать ему в утешение.
– Я уже загадал, Вера, – и он протянул мне руку. – До свидания, Вера.
– Поцелуемся? – предложила я. Мне хотелось сделать ему приятное. Хотя бы на прощанье.
Мы прикоснулись друг к другу сжатыми губами. Мы поцеловались, как дети. Помню, его губы были ледяными. И мне на секунду показалось, что я целую мраморную статую.
– Твое желание обязательно сбудется, Леша.
Но он уже повернулся ко мне спиной. И пошел прочь. Я долго ему смотрела вслед. Очень долго. Я даже не знаю почему. Мне хотелось его запомнить. Такая хрупкая, мальчишечья фигура. И плащик совсем короткий. И такие же помятые штаны. Прямо как у тебя, Лоб. Я даже сцапала за ним шаг. Поверь, Костя, этот шаг был сделан. Но потом… Потом я вновь заметила радугу. И успокоилась. Я поверила… Почему-то поверила. Что его желание обязательно сбудется…
- Предыдущая
- 18/24
- Следующая
