Сад для бегонии - Сазанович Елена Ивановна - Страница 11
- Предыдущая
- 11/27
- Следующая
– Пей! – так же строго приказала я. Мне так хотелось, чтобы этот эстетный красавчик, у которого дома фильтр для воды, непременно выпил эту ржавую, вонючую воду.
Он не хотел даже прикасаться губами к этой гадости. Но жажда взяла верх. И он. Шумно глотая. Выпил все из моих ладоней. И попросил еще.
И еще. И еще. Я подавала в ладонях коричневатую, тухлую воду. И он ее пил. Начисто забыв про свою благополучную, дорогую, красивую жизнь. Которая сегодня осталась в прошлом.
И только, когда он вдоволь напился. Тут же вновь вспомнил. Что пил. И вновь брезгливо поморщился. И хрипловато откашлялся, словно пытался перебить гадкий запах. Застрявший у него в горле.
– Фу, мерзость какая! – скривился он.
– И тем не менее тебе от этой мерзости здорово полегчало. Ты даже порозовел, – с явной издевкой ответил я.
– Боже, быстрей бы утро. Утром я ни на секунду не стану задерживаться в этом отвратительном месте, – он с нескрываемым презрением оглядел меня с ног до головы. Явно желая добавить: и с этой отвратительной девкой. Нет, это определенно не Локарев.
– Но еще ночь. И не плохо было бы познакомиться.
Он равнодушно пожал плечами. Всем видом показывая, что ему неинтересно знать, как меня зовут. А вот мне. В отличие от него было очень даже интересно. Узнать его имя. Настоящее имя. И прояснить эту чехарду с фамилиями. И характерами. Поэтому я просто представилась.
– Саша.
Не знаю почему. Но мне не хотелось, чтобы он называл меня Александрой.
– Костя, – вяло ответил он.
Я вздрогнула. И все-таки Костя.
– Локарев? – уточнила я. Желая ошибиться. Настоящий Локарев не мог быть таким.
Он повернул ко мне голову. И его густые темные брови взметнули вверх.
– Ты меня узнала?
– Как можно не узнать кумира отчаявшейся молодежи. Кто единственный давал право на надежду.
Я и сама не знала. Иронизирую ли или говорю совершенно серьезно. Во всяком случае он принял мои слова за чистую монету. И ему стало приятно, что его помнят. И он даже приветливо улыбнулся. При этом не забыв победоносно встряхнуть головой. Все-таки он был кумиром. А я – всего лишь представителем отчаявшейся молодежи.
– Так вот в чем дело, – наконец сообразил Локарев. – Ты побоялась стрелять в кумира. И все же. Зачем ты согласилась в него стрелять?
Я забросила руки за голову. И прикрыла глаза. Мне не хотелось рассказывать ему правду. Да и правда выглядела настолько неправдоподобно, что я сама с трудом в нее верила. Как я могла вообще решиться на такое?
– Большие деньги? – не унимался Локарев. – И сколько же, если не секрет, тебе дали за мою голову? Хотя… – он внимательно оглядел меня с ног до головы. – Хотя, наверняка, дали немного. Но для тебя это выглядело целым состоянием. И ты, наверняка. Мечтала, как наконец выбросишь к черту свою дурацкую майку. И купишь что-нибудь поприличнее. Кстати. Что на ней изображено?
Он прищурил глаза. И слегка наклонился ко мне. Разглядывая рисунок.
– Да так, какой-то самодовольный придурок, – в тон ему ответила я.
– И зачем носить майки с изображением придурков? Лучше бы уже купила с Карлсоном. Судя по твоему умению лазить по крышам. Это твой любимый герой.
– Да уж, конечно, лучше бы с Карлсоном, – тут же согласилась я. – Следующий раз я воспользуюсь твоим ценным советом.
– Надеюсь. Эту покупку ты сделаешь не ценой моей головы.
Локарев определенно начинал меня раздражать. Он вконец осмелел и обнаглел. Как видно начисто забыв. Что я вооружена. И я решила ему об этом напомнить.
– Еще одно слово в мой адрес – и ты заткнешься навеки, – и я вытащила из-за ремня джинсов пистолет. И помахала им возле носа своего приятеля.
Он поморщился. Но не испугался. Он окончательно уверовал, что я безопасна. Он был научен опытом. Что поклонники не стреляют в своих кумиров.
– Ладно, ладно, девочка. Ты не шути с оружием. И лучше дай мне повнимательней взглянуть на эту отвратительную рожу на майке.
И он вновь наклонился к моей груди. Внимательно разглядывая изображение. И я вновь, как полная дура, поверила ему. И он. Вновь воспользовался моим доверием. И со всей силы ухватился меня за руку. Скрутив ее так. Что я вскрикнула от боли. И пистолет выпал из моих рук. И он тут же схватил его. И прицелился в мою грудь.
– Вот так-то лучше, девочка. Веди себя хорошо, а иначе…
– Что иначе? – я смотрела ему прямо в глаза. Я не капельки не боялась. Он пытался поменяться ролями. И на половину ему это удалось. Но в отличии от него я ни капельки не боялась. И его это явно раздражало. И напоминало о собственной трусости. – Ну так что же – иначе, Локарев? Выстрелишь? Только не промахнись. И стреляй сюда.
Я положила ладонь на лицо трафаретного кумира.
– Тебе доставит истинное удовольствие стрельнуть ему в лицо.
И он вновь опустил взгляд на рисунок. И только теперь сообразил, кто на нем изображен. И даже вздрогнул.
– Боже! Кто это? Неужели… Боже, неужели это я…
– Дурная примета, стрелять в свой портрет. Советую даже не целиться.
Он покорно опустил оружие. Он верил в приметы. Как и всякий слабый человек. Я уже поняла. Что он слаб. Я только не могла еще понять. Откуда он черпал силы на такие сильные. Здоровые стихи.
– Какое дурацкое изображение. Я совсем на себя не похож, – он слегка прикоснулся к моей майке.
– Просто ты умудрился забыть, каким был когда-то.
– И слава Богу, – усмехнулся Локарев. – Воспоминания о прошлой жизни меня раздражают. Грязь. Подвалы. Такая же ржавая вода, рваные джинсы, помятые майки. Знаешь… Знаешь, моя прошлая жизнь была похожа на тебя, девочка.
– Поэтому тебя и я раздражаю? – я не отрывала от него испытывающий взгляд.
Он послушно кивнул. В нем все равно, черт побери, читалась какая-то наивность. Искренность. И я, черт побери, верила. А может быть, хотела верить, что он не законченный подлец.
– Знаешь, эта твоя майка, – он так же неотрывно смотрел на меня. И в его взгляде смешались нескрываемая жалость и нескрываемое презрение. И то, и другое было для меня малоприятно. – Эта твоя дурацкая майка… Наверняка, дома еще мои старые пластинки и магнитофонные записи. Еще, может быть, помнишь мои идиотские стишки… Это все глупо, девочка.
Он определенно не хотел называть меня по имени. Он по-прежнему считал, что между нами огромная пропасть. И его положение не позволяет опускаться до моего имени.
– Это все так глупо, девочка. И мне даже противно обо всем вспоминать. Я живу в совершенно другом измерении. В другом пространстве. И ненавижу прошлое.
– И тем не менее в твоем ненавистном прошлом в тебя не стреляли. А даже любили. И верили тебе. А в твоем благополучном, чистом, благородном новом измерении и пространстве кое-кто не прочь тебя пристрелить. Как последнюю дворовую собаку. Так в чем разница, Локарев, – я тоже принципиально не называла его по имени. Он мне не приятель. Не товарищ. И никогда им не станет. А его фамилия – абстрактная вещь. Так. Пустой звук.
Он неожиданно улыбнулся. И снисходительно посмотрел на меня. Как на недоразвитую дурочку.
– В чем разница, говоришь? Пойми, девочка. Убивают тогда. Когда есть за что убивать. Это если хочешь – высокий показатель того. Что ты чего-то достиг в жизни. И скажи. Зачем меня было убивать лет десять назад? Ободранного. Голодного оборванца. С жалкими потугами на философию о так называемой несправедливости мира. А теперь… Теперь есть чему завидовать. Высокая должность. Прекрасная квартира. Жена-красавица. Куча денег. Всеобщее уважение. И конечно. Такие как ты. Ни на что не способные в жизни. Способны принести смерть.
– Кстати, Локарев. Смерть заказывала не я. А человек в таком же как у тебя великолепном костюмчике. С карманами, набитыми деньгами. Тоже, наверняка, из этого твоего благородного, чистого пространства.
– Нет! Ты ошибаешься, милая, не из моего мира. Это скорее твои дружки. Твоего уровня развития. Только сумевшие напялить дорогой костюмчик за счет грязных делишек. Согласись. Если бы ты меня сегодня пристрелила. У тебя был бы шанс тоже вырядится в нечто подобное. Но это не значит. Что ты сразу же вошла бы в мой круг.
- Предыдущая
- 11/27
- Следующая
