Странник - Резанова Наталья Владимировна - Страница 37

– Наш Спаситель это снес! – раздельно произнес епископ.

Из груди Лотара вырвалось что-то похожее на громкий всхлип. Небольшое морщинистое лицо короля казалось сейчас тяжелым и надменным.

«Сейчас прикажет посадить его на кол, – подумал Странник, – или что-нибудь еще в этом роде. Везде одно и то же. Конечно, барон Лотар – не конокрад, а король Генрих – не Генрих Визе. Все равно. Одно и то же».

– У тебя еще будет попытка оправдаться. На суде. Потому что сейчас мы будем тебя судить. Отвести его в мой шатер! Ты, сын мой, его преосвященство, сеньор Тремисский и барон Рамбаут будут судьями. Приставить стражу к прочим пленным! После того как решится судьба Лотара, узнают свою и они.

Кровавый диск провалился под землю. Толпа медленно расходилась. Остались только сбившиеся в кучу пленники, окруженные стражей. Странник тоже не ушел, присоединившись к той части королевской охраны, которая расположилась рядом у костра.

Суд продолжался недолго. Как и предполагал Странник, судьи единодушно высказались за смертную казнь, которая была назначена на утро. Встреча с комтуром Визе… что ж, такого рода шутки тоже существуют, хотя Странник никогда не был их любителем. Отпрыска высокого рода, разумеется, не могли посадить на кол, его приговорили к четвертованию. Всех остальных, общим числом двадцать семь человек, король помиловал, приказав, однако, распределить по разным сотням, дабы они не встречались и не творили заговоров. После этого разошлись для сна.

Странник не спал, он обдумывал увиденное. Даниель-то, а? Герой! Легко быть героем, когда за тебя думают другие. И с пятьюстами головорезами под рукой. Нет, Даниелю он не завидовал, любая слава его отталкивала. И Лотара не было жалко, он – предатель. Но на душе что-то было нехорошо. И на язык лезли ругательства. Неужели близость смерти делает человека омерзительным, всякого человека, даже стоящего рядом со смертью другого? Но Николас Арнсбат умер хоть и жалкой смертью, но достойно, и Хайнц, и многие другие… А, чушь все это. Просто Даниель вернулся, и снова надо думать, как от него избавиться, и вспомнился Книз… Не было никакого Книза! Странник не имеет родины.

Согласно установленному от века обычаю, казни совершались на рассвете. Так должно было поступить и сегодня. Странник видел, как вывели осужденного. Он молчал, голова его свесилась на грудь. Епископ сам отказался напутствовать Лотара, но, обрекая на смерть его тело, вовсе не желал губить душу и прислал одного босоногого монаха из своей свиты. Издалека Страннику не было слышно, о чем они говорят, а в темноте трудно разобрать выражение лиц. Все же ему показалось, что Лотар сложил ладони и молится. Может быть, благодарит Бога за то, что сейчас осень и поздно светает?

Осень осенью, а день пришел не позже положенного. Солнце еще не встало, но край неба был освещен, и над лесом плыло розовое облачко. Народ начал собираться в стороне от лагеря, там, где трое подручных палача вбивали в землю, покрытую жухлой редкой травой, короткие деревянные колышки, четыре: два и два. Один остался доделывать, а двое отправились за Лотаром. Он еще стоял на коленях, и они поволокли его, подхватив под мышки. Монах поспешил за ними.

Король и судьи заняли свои места. Глашатай хрипло проорал в пространство:

– За злокозненные замыслы против короля, своего законного господина, и ради блага государства и всех добрых христиан изменник Эгон Дит, барон Лотар приговаривается к позорной смерти!

Лотара снова поставили на колени, и монах приложил крест к его губам. Потом его начали раздевать. Однако Лотар, до этого мгновения безмолвно подчинявшийся, вдруг начал вырываться с такой силой, что подручным пришлось навалиться на него. Как ни сопротивлялся он, с него сорвали все, что на нем было – кафтан, рубаху, штаны, сапоги… и стал он наг, как в день своего появления на свет. В рот ему забили кляп и, продолжавшего биться, бросили навзничь и растянули на земле, прикрутив руки и ноги сыромятными ремнями к деревянным кольям. Тело его было напряжено, как струна, единственно свободной оставалась голова, мотавшаяся не то от ярости, не то от ужаса. Подручные закончили свою работу, и появился мастер – высокий мужчина в куртке из буйволовой кожи с тяжелым двуручным мечом.

Меч был остер, руки привычны, и все кончилось быстро.

– Половина дела сделана, – сказал король, – только половина. Мы отправимся дальше, но с пути отклоняться не будем. Сын мой, – он коснулся рукой плеча Филиппа, – тебе пора показать себя. С тысячью воинов ты захватишь замок Лотара, благо, по словам Арнсбата, гарнизона там почти не осталось, и посадишь там надежных людей. Да, пора отправляться. Подать носилки. Я не поеду сегодня верхом. Что-то сильно знобит…

– Я распоряжусь, – сказал Раймунд. Он лучше многих понимал чувства Генриха, когда-то верившего Лотару настолько, насколько старик был в состоянии верить кому-либо. Действия короля он одобрял. Красавец, силач и весельчак может так же легко стать предателем, как тонкогубый хитрец или трясущийся скряга.

Возвращаясь к шатру, король увидел сидящую на земле фигуру с запрокинутой к небу головой.

– Странник, эй! Что ты там высматриваешь?

– Солнце, государь. Похоже, сегодня будет ясный день.

– Да? Что-то незаметно, мне, по крайней мере… А ты не боишься ослепнуть, глядя на солнце?

– Придворные же глядят на тебя и не слепнут.

– Значит, ты всегда где-то скрываешься из боязни слепоты?

– В лучах сияния твое величество не видит, что я всегда нахожусь поблизости от его особы.

– Я предпочел бы, чтобы ты при этом и сам оставался в поле зрения.

– Желания короля – больше приказа.

– Ты умелый льстец, юноша. Но я прощаю тебя, потому что ты предпочитаешь восход солнца зрелищу казни. – Любивший, чтобы последнее слово в разговоре оставалось за ним, Генрих направился дальше.

«Если бы ты знал причины этого, добрый мой король», – подумал Странник, подымаясь на ноги. И еще: «Пожалуй, если сегодня ничего не случится, к вечеру войдем в ущелье».

Следовало бы окликнуть короля и сообщить об этом. Только так не годится. Вот все снимутся с места, тогда Странник попросит разрешения через кого-нибудь, скажем, Раймунда, и доложит, как полагается.