Кузина королевы - Бишоп Шейла - Страница 42
- Предыдущая
- 42/43
- Следующая
– Я очень слабая, ваше величество. На словах легко судить, что правильно, а что дурно, а на деле...
Пенелопу прервал взрыв ярости:
– Слушайте, Деверо, не оскорбляйте мой слух этой чепухой. Вы что, пришли сюда испытывать мое терпение расхожими фразами? Я ожидала от Деверо гораздо большего благоразумия!
– Я... простите, ваше величество! Я не понимаю, что я такого сказала.
– На словах легко судить, что правильно, а что дурно! – фыркнула королева. – Это чушь. В жизни мы никогда не сталкиваемся с азбучными истинами, с ситуациями, где достаточно уметь отличать черное от белого. В вопросах, требующих серьезного размышления, ответ никогда не лежит на поверхности. Есть, конечно, фанатики, которых ведет высшая воля, но нам, простым смертным, решения редко даются безболезненно. Хотела бы я, чтобы было иначе, тогда вместо трех ночей в неделю я не спала бы всего одну.
Глаза королевы на мгновение затуманились, тонкие губы сомкнулись, и Пенелопа, отвлекшись от своих бед, подумала, о каких же своих решениях вспоминает королева? О ком она думает? О Лейстере... о Марии Стюарт, королеве Шотландии?
Королева вернулась к реальности. Вздохнув, она сказала:
– Из ваших невзгод нет выхода, Пенелопа. Вам не поможет даже зыбкая тропа смены конфессии. Проблемы никогда не решишь, притворившись, будто ее нет. Вы считаете, что живете во грехе с Чарльзом Блаунтом, вашим любовником. Но не будет ли также грехом, если вы покинете его, а он окажется вашим истинным мужем? Ведь он либо тот, либо другой. Вы уверены, что знаете, кто именно?
Воцарилось долгое молчание.
– Я не знаю, – прошептала наконец Пенелопа. – Я не знаю. Я верила тому, что говорил мне он, но многие считают совсем иначе. Может быть, вы, ваше величество, можете ответить – я жена его или нет?
– Почему вы спрашиваете об этом меня? Я не любительница теологических споров, поскольку считаю их суетой и томлением духа.
– Тогда что же мне делать?
– Благодарение Господу, я не обязана охранять еще и совесть моих подданных. Вам нужно принять решение самой, Пенелопа. Но один совет я все же вам дам – какое бы решение вы ни приняли, держитесь его и, насколько бы ни изменились ваши взгляды, ведите себя так, будто они тверже гранита. Только так вы устоите. Со следующей недели вы будете допущены ко двору, и если ваше поведение ничем вас не дискредитирует, я не буду вмешиваться в ваши отношения с Чарльзом. Это все. Можете идти.
Пенелопа не помнила, как вышла из покоев. Она была ошеломлена, ей нужно было подумать.
Робин ждал ее у дверей. Она сказала ему, что снова в милости и что никакого наказания не последует. Робин был в восторге. Вокруг них собрались старые друзья: Фулк Гревилль, Перегрин и Мэри Уиллоубай, несколько родственников со стороны Хоуардов. Все поздравляли Пенелопу.
Наконец Робин понял, что она вот-вот лишится чувств.
– Тебе нужно прийти в себя. Иди в мои апартаменты, тебе там никто не помешает, а я пришлю туда Чарльза.
Робин жил в тех же комнатах, что и два года назад. Здесь она вместе с Дороти ждала его в тот вечер, когда королева узнала о его тайном браке. Сейчас Пенелопа была рада оказаться одной.
Королева с удивительной проницательностью навела Пенелопу на мысль, которая ускользала от нее в течение этих долгих месяцев, – на ее вопросы не было однозначных ответов, ее проблема была неразрешима. Пенелопе трудно было с этим смириться, она предпочла бы занять более определенную позицию. Сначала она покорно восприняла все, что говорил ей Чарльз, не задумываясь о том, что его доводы, возможно, содержат в себе фатальную ошибку. Все, что она искала в них, призвано было всего лишь оправдать ее поступки и избавить ее от чувства вины. Естественно, такие убеждения не помогли ей в Лизе при встрече с детьми, и она впала в другую крайность, намереваясь обмануть себя и здесь, притворившись, будто, отрекшись от Чарльза, она может найти успокоение в религии. Она не призналась ни себе, ни миссис Уайзмэн, ни отцу Герарду в том, что, хотя и не воспринимала доводы Чарльза, все же не сумела их полностью отвергнуть. Пенелопа знала наверняка только одно – если она отвергнет Чарльза, то всю оставшуюся жизнь ее будет преследовать мысль, что она без причины покинула законного мужа, заставив его страдать от одиночества и невоплощенной любви. Казалось, что, выбрав что-то одно, она была обречена мучиться от неуверенности в правильности выбора.
С таким же успехом Пенелопа могла бы остаться с Чарльзом, выбрав таким образом меньшее из зол. На лучшее она не вправе рассчитывать. Он пойдет на этот компромисс.
Последние несколько, недель она страдала в основном из-за того, что безуспешно пыталась найти идеальное решение. Как только она оставит эти попытки, у нее появятся силы победить черную меланхолию, и она сможет жить более или менее счастливо. Конечно, время от времени ее будут одолевать сомнения, уныние, чувство неудовлетворенности жизнью. Но что такое жизнь? В одном из сонетов покойного Филиппа Сидни прозвучала мысль, что жизнь – это не те дни, что прошли, а те, что запомнились. Разве не так?
Но много ли душевного покоя было в ее жизни с тех пор, как умер отец? Ей уже почти тридцать; но много ли покоя она получила на вощеных дворцовых полах, в стране, которой постоянно угрожает вражеское вторжение? Много ли покоя ожидает любого, кто поддерживает графа Эссекского, метеором мчащегося сквозь годы? С Чарльзом, по крайней мере, она найдет хоть сколько-нибудь покоя.
И, в конце концов, не такую уж высокую цену платит она за то, чтобы быть с ним вместе!
Пенелопа выглянула из окна. Небо расчистилось. Садовник в королевской ливрее старательно разравнивал граблями тропинку с гравием. Волнами сбегала к реке трава.
Открылась дверь, и она увидела достопочтенного сэра Чарльза Блаунта, лейб-гвардейца ее величества, красавца в черном камзоле, с золотой цепью, спокойного и уверенного в себе...
– Как прошла аудиенция? – Его голос был спокоен до такой степени, что Пенелопа подумала, будто он уже знает, чем все кончилось.
– Меня снова допустили ко двору. Королева сказала, что не будет вмешиваться. Разве Робин тебе не сказал?
– Сказал. Он был вне себя от радости. Я просто не знал, как ты сама к этому относишься.
– О, Чарльз! – Пенелопу вдруг начали терзать угрызения совести. Она подошла к нему. – Я обращалась с тобой просто ужасно. Ты простишь меня?
– Тебе нет нужды спрашивать, – сказал он и обмял ее.
– Я была мерзкой, хныкающей мегерой.
– А я – злобным грубияном.
– У тебя есть оправдание. Но, Чарльз, я вовсе не собиралась вести себя как мученица. Давай не будем об этом больше говорить.
Чарльз согласился. Казалось, он винил только себя в том, что они однажды поссорились.
– Чарльз, я не буду больше разыгрывать трагедий. Обещаю. Я была как в бреду, ожидая решения королевы...
– Я понимаю, дорогая. Ты смертельно измучена... мы оба измучены... Ее величество так долго держала нас в напряжении.
Чарльз был слишком умен для того, чтобы не понимать, что дело тут не только в королеве, но предпочел держать рот на замке. Ему было достаточно того, что его строптивая любовь вновь вернулась к нему, и не важно, что заставило ее сделать это.
Они сидели на подоконнике, держась за руки. Чарльз стал думать о будущем:
– Нам нужно место, где мы могли бы встречаться. Мы не можем больше злоупотреблять гостеприимством твоего брата. Может быть, снять небольшой особняк в Лондоне, где не будет никого, кроме нас?
– Уютный дом в городе... почему бы и нет?
Сама идея миниатюрности жилища увлекла Пенелопу, проведшую всю жизнь в огромных особняках. Она немедленно представила себе, как идет за провизией на рынок с корзиной в руке, словно жена какого-нибудь торговца. Неужели это возможно? И все равно неплохо – иметь собственную тихую гавань, где они смогут растить их маленькую дочку, принимать друзей, быть супругами, а не просто любовниками.
– У Тэлбота есть дом в приорате католического монастыря Святого Варфоломея, – сказал Чарльз. – Он хочет сдать его кому-либо в аренду. Там нам будет лучше, чем в городе. В окрестностях монастыря больше света и воздуха и меньше шума. Я, правда, не знаю, какую цену Тэлбот за него просит.
- Предыдущая
- 42/43
- Следующая
