Деньги для киллера - Полякова Татьяна Викторовна - Страница 11
- Предыдущая
- 11/12
- Следующая
– Ты поняла, что именно должна ему сказать?
– Поняла, что я, дура какая, что ли?
– Он может задать дополнительные вопросы.
– Как будто я не найду, что ответить.
– Это меня и беспокоит.
– Началось… Опять ты со своей национальной въедливостью…
– Слушай, племянница гиббона, для существа, чьи мозговые функции не превышают нулевой отметки, ты слишком разошлась. Если этот Рахматулин чего-то стоит, он из тебя махом все выжмет, и что тогда?
– Что?
– Как ты, убогая, ему объяснишь, зачем затеяла весь этот обман?
– А в самом деле, зачем?
– Я и сама не знаю. Но в любом случае, не стоит все выкладывать. – Сонька сосредоточилась, а я, чтобы окончательно ее озадачить, процитировала: – Знание – это ад, по которому гонят тех, кто позволил себе открыться.
– Да, умного-то человека и послушать приятно, – запечалилась Сонька. – Только ведь я ничего не поняла.
– Может, оно и неплохо? – пожала я плечами. – Зачем тебе лишняя мудрость, еще скорбеть начнешь. А покойника про запас оставим, кое-кто совсем не уверен, что он покойник.
По лицу моей подружки промелькнула тень вдохновения.
– Голова у тебя… Может, ты скромничаешь, может, у тебя в предках большие люди ходили? Вот один, на мартышку похожий, очень любил такие фокусы.
– Господи, тебе-то откуда знать?
– Телевизор смотрю, окно в мир. Ладно. Я все поняла: давай тренироваться, ты поспрашиваешь, я поотвечаю. Но все равно, ты не должна была меня оскорблять, высказываться о моем уме подобным образом и говорить, что я обезьяна.
– Гиббон. Как только встречусь с ним, извинюсь.
– Свинья, – равнодушно ответила Сонька, и мы занялись вопросами-ответами. Подружка потрясала разумностью ответов, я бы даже сказала, виртуозностью.
– Порядок, – сказала я, – можешь претендовать на работу в МОССАД. – А что это?
– Еврейская разведка.
– Путевая или так себе?
– Лучшая в мире.
– Смотри, могем, – лучезарно улыбнулась Сонька, и мы разом взглянули на часы. – Пора? – спросила она.
– Пора, – кивнула я. На пару минут мы замерли возле зеркала. Сонька победно усмехнулась:
– Его песенка спета. Против нас он не потянет.
Вообще-то я была с ней согласна.
Мы вошли в бар. Посетителей было немного, в основном мужчины.
– Его здесь нет, – сообщила Сонька.
Я прошла к стойке и спросила бармена:
– Извините, Виктор Рахматулин здесь?
– А зачем он вам? – сурово спросил бармен и кашлянул. Благодаря моей открытой внешности мужчины, как правило, стесняются мне грубить.
– У меня к нему дело. Он здесь?
– Нет, – покачал он головой, – но скоро приедет. Налить вам что-нибудь?
– Тоник, если можно.
– И рюмку водки, – добавила Сонька, плюхаясь рядом, и пояснила: – Для храбрости… Вот мы с тобой все обдумали, – вдруг запечалилась она, – а о достойной биографии для меня не позаботились. Поинтересуется Витька, где, кто я. И что отвечу?
– Скажешь, что ты кактусовод.
– Ууу, отродье фашистское, – озлобилась Сонька, хотя действительно была кактусоводом, в том смысле, что последним местом ее работы являлся Дворец пионеров, где она вела кружок любителей кактусов. Однако упоминать об этом Сонька почему-то не любила, видимо, считая, что данное занятие не является достаточно блестящим для такой артистической и одаренной натуры. Тут надо пояснить, что в своей жизни Сонька работала от случая к случаю и весьма неохотно, зато много училась, в смысле, во многих местах. Как правило, хватало ее на первый семестр, после чего она с негодованием узнавала, что просто отсидеться не удастся, и в гневе отправлялась дальше. Несмотря на свою несокрушимую дремучесть, Сонька умудрилась поступать во многие учебные заведения среднего звена, на высшие она не замахивалась. Думаю, такому успеху способствовала хорошая память и умение собрать все крохи своих знаний воедино в нужный момент – черта похвальная и, безусловно, вызывающая уважение. Еще одним Сонькиным козырем была внешность, которая как-то подразумевала большое внутреннее содержание. Сама себя она искренне считала самородком.
– Ну и что я ему скажу? – вернула меня Сонька в реальность бара.
Я пожала плечами.
– Скажи, что ты домохозяйка, это сейчас модно.
– А муж?
– Погиб в автомобильной катастрофе на «Боинге».
– Путевая тачка?
– Высший класс.
– Ладно, – успокоилась моя подружка, – что-нибудь соображу.
Тем временем мы стали объектом мужского внимания, и это нам не очень нравилось, так как собрались здесь мужчины совершенно особого склада.
– Может, лучше на улице подождем? – шепнула я Соньке, и мы покинули бар.
На улице мы тоже обращали на себя внимание.
– Вот черт! – злилась Сонька. – Чего цепляются? Может, мы на съемном месте торчим?
– Откуда мне знать?
– Да уж.
– Давай отойдем подальше от входа.
– Отойдем и Витьку провороним.
– Можно снова зайти в бар и спросить.
– Стой уж… Смотри, бельмы-то вылупил. Под ноги гляди, чучело, а то рожу расшибешь! – Слава богу, шипела она тихо, но это ненадолго, выйти из себя Соньке ничего не стоило. – Ну ты подумай, чего им неймется?
– Конечно, вырядились, как идиотки, и торчим у самых дверей. Как хочешь, а я в сторонку отойду, он ведь на машине подъедет, увидим.
Сонька согласно кивнула, и мы покинули свой пост.
– Может, прогуляемся немного? – предложила я. – Надо было поскромнее одеться, и вообще.
– Правильно мы оделись. Видела, ни один мужик мимо не прошел, чтоб не споткнуться. Я знаю, что делаю, а ты в этих делах ничегошеньки не соображаешь, так что слушай меня.
– Так уж и не соображаю? – поддразнила я.
– Не соображаешь. Витаешь все в этих… в ампирах.
– В чем я витаю?
– Ну, ты знаешь…
– Понятия не имею.
– Знаешь, знаешь.
– Я тебе сколько раз говорила, не засоряй свою голову незнакомыми словами, береги извилины.
– Ага. – Тут Сонька вытянула шею и сказала: – Вот это тачка, умереть в девицах… Спорю на твоего любимого паука – это он!
Машина тормознула возле лестницы, надо сказать, на нее стоило посмотреть, лично я такую видела в первый раз. Дверца распахнулась, и оттуда с трудом выбралась здоровенная горилла в зеленом пиджаке. Если это был Сонькин одноклассник, то он здорово изменился. Знакомиться с ним совершенно не хотелось. Взглянув на его лицо, я и вовсе опечалилась: может, он и похож на гориллу, только мозгов у нее явно больше. Рядом с ним появились две обезьяны поменьше, очень суетливые. Дверь распахнулась на всю возможную ширину, и Сонька выдохнула: «Он!» Описание, данное ею Рахматулину, было довольно точным: невысокий брюнет в очень дорогом костюме, великолепная фигура скрадывала недостаток роста, и выглядел он просто сокрушительно, особенно на фоне трех мартышек, причем совершенно не был похож на уголовника, как я их представляла, хотя я и не очень утруждала себя на этот счет.
Пока мы глаза таращили, Рахматулин поднялся по ступенькам и направился к дверям «Айсберга». Одна из обезьян, та, что помельче, предусмотрительно забежала вперед. Он прошел мимо нас, совершенно не заметив. Сонька, которая при виде всего этого великолепия малость растерялась, пришла в себя и громко позвала:
– Витя!
Рахматулин обернулся, недовольно нахмурившись. Я покосилась на Соньку, конечно, женщина она сногсшибательная, но как-то мне не верилось, что любовь к ней он пронес через всю жизнь. Мне стало жаль наших усилий. В этот момент в лице Рахматулина стали происходить разительные перемены: сначала он нахмурился еще больше, точно что-то вспоминая, потом вдруг улыбнулся и пошел к нам, широко раскинув руки.
– Бог мой, Софа, ну надо же… Какая встреча!
Софа мгновенно расцвела, повела глазами и плечами и запела в ответ:
– Только не говори, сколько лет прошло, не стоит напоминать, что я уже старуха.
– Ну уж нет, потрясно выглядишь. – Он подошел вплотную, они с Сонькой обнялись и троекратно облобызались, по русскому обычаю, надо полагать. Три обезьяны выжидающе замерли, самая крупная сочла нужным нерешительно улыбнуться.
- Предыдущая
- 11/12
- Следующая
