Эльфийский клинок - Перумов Ник - Страница 30

– Так всё-таки из-за чего весь сыр-бор? – спросил гном Эйрика и Исунга, сидевших рядом с ним, и сделал добрый глоток из высокой деревянной кружки, где пенилось недавно сваренное пиво. – Я немало странствовал по Арнору, но такое, признаться, вижу впервые. С чего всё началось?

Люди смущённо переглядывались, опуская глаза. Наконец заговорил Исунг:

– Это началось год назад, почтенный Торин. Из-за восточных гор к нам в деревню пришёл никому не ведомый путник – древний старик, ободранный и голодный. Он сказал, что его дом сожгли ангмарцы, что все его дети и родственники погибли и теперь он скитается по Арнору, не имея своего угла. Ну, народ у нас жалостливый… Его приняли, обогрели, он и прижился, а под жильё приспособил старый сарай. Сперва его кормили из сострадания, ожидая, что он разведёт огород и начнёт жить как человек, но ничего подобного… Работать он не пожелал, а стал оказывать за плату всякие мелкие услуги – зуб заговорить, корову вылечить, ну и так далее. Оказалось, что он искусный лекарь и умеет предсказывать погоду и на день вперёд, и на год. Его стали уважать, ценить, а потом – и побаиваться. Одним словом, он оказал немало услуг нашей деревне. Слух о нём, естественно, дошёл и до наших соседей. Его стали звать и в Хагаль – это деревня Эйрика, однако там от него что-то проку было мало. Напротив, что у нас он делал превосходно, у других выходило из рук вон плохо. У сестры Эйрика, я знаю, он уморил корову и козу, хотя мог бы вылечить…

– Вот мы и ополчились против него! – перебил Исунга Эйрик. – Мы ругали его на чём свет стоит и мало-помалу стали завидовать соседям, которые благодаря ему стали богатеть и жить лучше нас. Пошли ссоры и раздоры.

– Да, Храудуну приходилось туго, – кивнул Исунг. – Жители Хагаля не давали ему прохода, и мы – ох, зачем мы это сделали! – мы дали ему охрану. После этого между нашими деревнями, где три четверти народа приходится друг другу роднёй, словно чёрная кошка пробежала! Мы стали злы и подозрительны, ссоры вспыхивали по любому поводу. Наконец Суттунг и взбаламутил всех из-за этого поля. У людей в головах закружилось, похватали кто что, да и соседи наши не лыком шиты оказались. Наломали друг другу бока. Вам спасибо, что развели! А то, кто знает, чем бы дело кончилось…

– А этот… Храудун, лиходейщик, сам-то он где?! – спросил Торин.

– То-то и оно, что исчез он, – с досадой отвечал Исунг. – Вот вчера ночью и сбежал, только его и видели!

Гном разинул рот, Рогволд пристально посмотрел на Исунга.

– Исчез и добро своё всё оставил, – продолжал тот. – Но хватит о нём! Мы примирились – не так ли? Давайте же радоваться! Хозяйка! Готово ли? Гости заждались!

Женщины засуетились вокруг стола, подавая на него дичь, рыбу, грибы, разные соленья и варенья. Путешественники не заставили дважды просить себя и принялись за еду.

Постепенно за окнами крепкого дома Исунга совсем стемнело, солнце село за окрестные холмы. Пора было искать место для ночлега. Хозяева ни за что не хотели отпускать путешественников, однако возмущённый Эйрик напомнил о данном гномом обещании, и друзьям пришлось подчиниться. На востоке уже поднималась желтоватая луна, когда они наконец расположились в придорожном трактире деревни Хагаль. Теперь в основном говорил Эйрик.

Они узнали, что Храудун почти не попадался на глаза жителям Хагаля, однако из скупых отрывочных слов тех, кому довелось столкнуться с ним, выходило, что это высокий, ростом почти с Рогволда, мощный старик с длинным лицом, высоким лбом и глубоко посаженными глазами неопределённого цвета. Обычно он носил старый, видавший виды плащ и широкополую шляпу. Ходил важно, неспешно, с достоинством, и все удивлялись, с чего это их соседи вдруг приняли его за несчастного бродягу, – он скорее напоминал какого-нибудь важного вельможу на отдыхе. В разговоры Храудун не вступал, и они не знали, как звучит его речь. Тем не менее все в один голос утверждали, что он непременно собьёт с пути истинного их соседей. У жителей Харстана ни с того ни с сего появились какие-то чванство и гордыня, они почему-то стали кичиться своим происхождением, выводя родословную чуть ли не от самого Валандила, внука Элендила. Сперва это казалось смешным, но потом из-за таких вот глупых, несусветных выдумок харстанцев между деревнями начались серьёзные раздоры. И в конце концов дело дошло до драки…

– Так кто же он мог быть, Храудун этот? – напрямик спросил гном.

– Кто знает? – пожал плечами Эйрик. – Невесть откуда вышел и невесть куда ушёл. Но сила в нём какая-то есть, это точно. Скользкий он был, неприятный, а вот ума ему не занимать. Он часто давал советы – своим, конечно же, – и ни разу не ошибся!

– А приходил к нему кто-нибудь? – вставил слово Рогволд.

– Мы за его сарайчиком, если можно так сказать, даже наблюдение установили, – криво усмехнулся Эйрик. – И, можете себе представить, – ничего! Ничегошеньки! Никто не приходил, не приезжал, не спрашивал. Вечером – шасть в свою нору и до полудня носа не показывает. А кому он был нужен, те к нему сами ходили. В узелке приношение поднесут: провизию или там вино получше, – он их выслушает. Сразу никогда не отвечал, посидит, поднимется, походит, да всё с таким значением! Просители, бедняги, уж и не знают, куда деться, – неловко, видно, что такого мудреца своими ничтожными делами отвлекают. Со стороны временами просто смешно было! Сначала смешно, потом уж и плакать пришлось.

– Да, дела, – по своему обыкновению протянул Рогволд. – А что же вы шерифу не пожаловались?

– Ха! Пожалуешься ему, если он сам из той деревни родом!

– А в Пригорье?

– Эрстеру-то? Капитан он, конечно, бравый, да только ему до нас дела мало. Его Пригорье занимает да разбойники – с ними он воюет, а всё прочее… Я его видел пару раз – он, по-моему, уверен, что у нас и так всё тише воды ниже травы. Да чего там жаловаться куда-то! Я так не привык. Хотя сейчас все деревни в округе, какую ни возьми, все жалуются. А я вот не могу. Я потому своих на драку и подбивал.

– Потрепали Эрстера, – вздохнул Рогволд, меняя тему разговора. – Гнался за летучим отрядом, что мы возле Могильников заметили. Гнался, да не догнал, сам едва ушёл, три десятка своих положил. Это за сорок-то чужих! Мыслимое ли дело! А у вас как, тихо?

– Благодарение Семи Звёздам и Великой и Светлой Элберет, всё пока благополучно, – ответил Эйрик. – Шарят они, конечно, по округе, шарят, не без того, но к нам они не сунутся. Даром что мы, селяне, народ мирный – я никому в Хагале покоя не давал, пока частокол не починили да ржавчину с прадедовских мечей не счистили!

Рогволд едва заметно усмехнулся.

– Гонец на тракте мне говорил, у тех арбалетчиков много. Налетят, что делать будете?

– А ты думаешь, мы сами самострелов наделать не можем? Можем, и ещё как! У нас они, почитай, в каждом доме, у каждого парня, у каждой девицы! Женщины прясть садятся – самострел рядом. Да ты и сам погляди – вон, у Тварта, рядом с пивной бочкой.

По правую руку от пузатого трактирщика, распоряжавшегося возле могучих пивных бочек, на стене действительно висел здоровенный арбалет, и рядом с ним – связка стрел, коротких и толстых, с тяжёлыми наконечниками.

– Так что мы здесь тоже сложа руки не сидим, – не без гордости заметил Эйрик. – Не то что в других деревнях, даже в том же Харстане. Нас голыми руками не возьмёшь!

– А как в других деревнях? – спросил Фолко.

– Ха! Они там только и знают, что дрожат да втайне друг от друга во дворах нажитое помаленьку зарывают. Да вы же ехали, наверное, знать должны.

– Ты не первый, от кого мы это слышим, – печально кивнул Торин. – И это у меня в голове никак не укладывается, хотя Рогволд и объяснял…

– А-а, насчёт «каждому – своё» небось говорил. – Эйрик вдруг недобро прищурился.

– Говорил как есть, – пожал плечами сотник.

– Как есть! Конечно, как есть! – У Эйрика гневно встопорщилась борода. – Ты лучше скажи, кто это придумал, кто народ к тихой да бестревожной жизни приучил, так что он теперь не знает, с какого конца за копьё браться?! И вот вам результат – появляется враг, а дружина незнамо где! Гоняет его, гоняет, а толку как не было, так и нет! Деревни жгут, людей хватают, а те словно бараны… – Эйрик с горечью и злостью плюнул под стол. – Каждый должен сражаться теперь, понимаешь ли ты, сотник, – каждый! Иначе сгинем все поодиночке. Эх, да что я тебе всё это говорю – тебе мои слова всё равно, что комариный писк. Погодите – настанет день, придётся весь народ поднимать – вспомнишь ты ещё мои слова, сотник!