Властелин моего сердца - Беверли Джо - Страница 2
- Предыдущая
- 2/79
- Следующая
Эмери любил одеваться в яркие цвета, а английские родственники одарили его множеством изысканных украшений. Вот и сейчас на нем было два золотых браслета с гранатами, стоивших приличного состояния. Свои вкусы он почерпнул у Лусии и ее родных. Когда он достиг зрелости, то стал удивительно похож на брата своей матери, Герварда. Из-за манеры одеваться Эмери казался чужеземцем в родной стране. Иногда Гай думал, что зеленый цвет глаз – это единственное, что ему удалось передать младшему сыну.
Гай налил вина еще в два серебряных кубка. Его жизнь могла оказаться гораздо легче, если бы он не повстречал Лусию, но ни в коем случае не приятнее. Лусия стала светом и теплом его жизни, а ее упрямый сын был его любимцем. Граф надеялся, что юнец не догадывается об этом.
Молодые люди с шумом ворвались в зал, неся с собой запах свежего воздуха, лошадей и крови.
– …никакой необходимости убивать их всех! – кричал Эмери.
– Какой смысл привозить их сюда – чтобы повесить? – с насмешкой спрашивал Роджер.
– Правосудие.
– Саксонское сюсюканье. Они преступники и убийцы.
– Вам удалось выполнить задачу? – вмешался Гай.
Два голоса слились, но Роджер ухитрился перекричать брата:
– Нескольким удалось ускользнуть, но мы убили восьмерых.
Эмери открыл было рот, но, взглянув на отца, прекратил спор и подошел взять предложенное вино.
– Как тебя ранили? – спросил Гай.
– Стрелой. Всего лишь царапина.
– Тем не менее мать собирается заняться ею.
Эмери недовольно скривился, когда Лусия влетела в зал.
– Это пустяки, мама.
– То же самое говорил последний, угодивший на кладбище, – язвительно заметила она. – Если тебе хватило смелости получить эту рану, наберись отваги, чтобы принять лечение. Садись.
Он уселся на скамейку, и Лусия принялась осторожно разматывать повязку. Гай сжалился над сыном и, чтобы отвлечь его мысли от происходящего, протянул ему свиток. Письмо.
Эмери отставил кубок с вином и погрузился в чтение.
– Это… – Он внезапно прервался и с силой втянул воздух сквозь стиснутые зубы, когда мать резко содрала последний виток повязки, обнажив рану, из которой тут же полилась кровь.
– Рана чистая, – запротестовал сын.
– Предоставь мне судить об этом, – сказала графиня, промывая и ощупывая рану.
Эмери снова вернулся к документу.
– Должно быть, его силой вынудили дать клятву… Мама! – Он глубоко вздохнул и продолжил: – Граф Гарольд никогда бы добровольно не поклялся поддержать притязания герцога на трон.
Гай забрал у сына пергамент, вложив ему в руку кубок с вином.
– Тогда ему следовало умереть, прежде чем поклясться, – уверенно заявил он. – Клятва есть клятва. Что ты о нем знаешь?
Эмери отхлебнул большой глоток.
– Граф Гарольд? Я никогда не встречался с ним… – Он остановился, так как мать нащупала что-то в глубине раны. Спустя какое-то время юноша продолжал: – Граф пользуется уважением и отличный военачальник. Многие годы он от имени короля управлял Англией и стал бы хорошим монархом. – Эмери с вызовом посмотрел на отца.
– Он стал бы клятвопреступником, – возразил Гай.
Эмери осушил кубок и сидел, вглядываясь в глубину отполированной чаши.
– Если совет витанов выберет Гарольда королем, – сказал он наконец, – и Гарольд согласится, что тогда сделает герцог Вильгельм?
– Введет армию.
Эмери побледнел, возможно, из-за жгучего порошка, которым Лусия посыпала его рану. Но Гай и мысли не допускал, что от Эмери ускользнет скрытый смысл происходящих событий. Глядя перед собой, Эмери де Гайяр уронил на пол серебряный кубок, и раздавшийся звук был подобен удару меча о щит.
Женский монастырь Канн
Нормандия
Февраль 1066 года
Комната для посетителей в женском монастыре в Кане была небольшой, но очень удобной. В этот горький день в ней было особенно уютно, потому что два ее узких окна были забраны стеклами, а в огромном каменном очаге пылал огонь. Золотые солнечные лучи, проникавшие сквозь мелкие стеклышки окон, подобно драгоценным камням, обманчиво вспыхивали яркими искрами на стенах и вышитых подушках дивана. Однако веселая игра света не привлекала внимания трех человек, находившихся в комнате. Они словно окаменели.
Двое мужчин были воинами – высокими, мускулистыми, одетыми в изрядно поношенные доспехи и платье. Один – уже старик с седыми волосами и натруженными узловатыми руками с искривленными суставами. Другой – много моложе, шатен и, если не считать возраста, как две капли воды походивший на старшего, без сомнения, его отца.
Третьей была девушка в белом одеянии послушницы. Льняное платье ладно сидело на ее мальчишеской фигуре. По спине спускалась толстая каштановая коса, прикрытая нежным батистовым покрывалом. Тонкие черты лица девушки еще сохраняли детскую мягкость, но в линии губ угадывалась решительность, а большие карие глаза светились умом.
Старший из мужчин, Жильбер де Л'От-Виронь, чувствовал себя неловко в столь изысканной обстановке. Он то принимался ходить, то останавливался, будто опасаясь повредить что-либо из ценных предметов. Марк, его сын, прислонился закованными в доспехи плечами к белой стене, нимало не заботясь о том, что может оставить на ней царапины. Дочь Жильбера, Мадлен, сидела спокойно, выпрямившись, подобно жемчужине в золотой оправе, являя собой идеальный образ монахини.
Но за маской невозмутимости Мадлен скрывалось отчаяние. Две недели назад, на ее пятнадцатилетие, когда мать-настоятельница подняла вопрос о принятии ею монашеского сана, Мадлен вдруг осознала, что вовсе не хочет быть монахиней. Но у нее не было выбора, потому что эту участь предначертала ей ее мать на смертном одре, чтобы она молилась о спасении душ всех членов семьи де Л'От-Виронь. Неожиданный визит отца предоставил ей шанс убедить его изменить ее судьбу. Если бы она могла набраться храбрости попросить его об этом!
– Так что повсюду обстановка накалилась, – мрачно вещал лорд Жильбер, беспокойно расхаживая по комнате и бренча оружием. – Одному Богу известно, когда мы сможем в следующий раз навестить тебя, дочка. Теперь, когда Эдуард, король Англии, умер и англичане короновали этого графа Гарольда, придется нам поработать мечами.
– Надеюсь, англичане не одумаются, – сказал Марк, ковыряя в зубах. – Где война, там и трофеи. Герцог нам кое-что задолжал.
Жильбер хмуро взглянул на сына.
– Мы исполняем долг по отношению к сеньору ради спасения своих душ, а не ради выгоды.
– Кое-какие земные награды тоже оказались бы кстати. Мы десятилетиями сохраняли верность герцогу, и что это нам дало?
– Но почему англичане не захотели признать королем герцога Вильгельма? Ему ведь обещали корону, разве не так?
Марк насмешливо фыркнул:
– Если бы я был англичанином, то никогда бы не признал королем иностранного захватчика. И это только лучше для нас.
Жильбер гневно осудил слово «захватчик», и они снова принялись спорить. Мадлен вздохнула. Ей не нравилась любовь ее брата к войне, но она понимала, что никаких других шансов поправить свое положение у семьи, оказавшейся в это беспокойное время на грани нищеты, нет.
Поместье От-Виронь находилось в Вексене, на территории, служившей предметом бесконечных распрей между Нормандией и Францией, и за последнее десятилетие понесло значительный урон. Жильбер был преданным вассалом герцога Вильгельма, постоянным участником его борьбы за земли и власть, и герцог взамен одаривал его семью милостями, когда у него была такая возможность. Одной из таких милостей было принятие Мадлен в монастырь, основанный герцогом и герцогиней. И если бы на войне с Англией были захвачены трофеи, мужчины из семьи От-Виронь уж точно не остались бы внакладе.
Монастырский колокол зазвонил к вечерне, и Мадлен встала. Отец и сын прекратили перебранку.
– Ах, – сказал лорд Жильбер, не пытаясь скрыть облегчения. – Пришло время нам расстаться. – Он положил руку на голову дочери. – Молись за нас, дочка. Скоро ты станешь настоящей Христовой невестой.
- Предыдущая
- 2/79
- Следующая
