Выбери любимый жанр

Сеть для Миродержцев - Олди Генри Лайон - Страница 1


Изменить размер шрифта:

1

Генри Лайон Олди

Сеть для Миродержцев

Шудры занимаются услужением, вайшьи живут ремеслом и торговлей, кшатрии – убийством себе подобных; а брахманы избрали деревянную чашу, чтобы жить подаянием. Воин убивает воина, рыба пожирает рыбу, собака грызет собаку, и каждый блюдет свой закон. И в самом деле, о Кришна, вражда никогда не погашается враждою – поэтому не может быть устойчивого мира иначе, чем уничтожение противной стороны.

Махабхарата, Книга о Старании, Сказание о посольстве Господа, шлоки 47-65
И все-таки я, рискуя прослыть
Шутом, дурачком, паяцем,
И ночью и днем твержу об одном:
Не надо, люди, бояться!
Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,
Не бойтесь мора и глада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет:
– Я знаю, как надо!
Кто скажет:
– Идите, люди, за мной,
Я вас научу, как надо!
А. Галич

ПРОЛОГ

Ковш Семи Мудрецов накренился над вершиной Махендры – и звездная пыль щедро осыпала лучшую из гор.

Блестки старого серебра запутались в кронах вечнозеленых бакул и гималайских кедров, заставили озабоченно всхрапнуть антилоп в чаще, и иглы спешащего по своим делам дикобраза мигом превратились в диадему, достойную Серебряного Арджуны, сына Громовержца.

Правда, самому дикобразу это отнюдь не прибавило героического пыла – косолапо отбежав в тень кривой шелковицы, он долго пыхтел и косился по сторонам, после чего счел нелишним вернуться в теплый уют норы.

И тихий смех пролился из ковша следом за светом.

Небо жило своей обыденной жизнью: благодушествовала Семерка Мудрецов, бесконечно далекая от суеты Трехмирья, шевелил клешнями усатый Каркотака, багрово мерцал неистовый воитель Уголек, суля потерю скота и доброго имени всем, рожденным под его щитом; двурогий Сома-Месяц желтел и сох от чахотки, снедаемый проклятием ревнивого Словоблуда, и с тоской взирала на них обоих, на любовника и мужа, несчастная звезда со смешным именем Красна Девица…

Угасни все разом – что будет?!

Тьма?!

Преддверье рассвета?!

– Эра Мрака не заканчивается гибелью нашего мира,– внезапно прозвучало и поплыло над Махендрой в алмазных бликах.– Она ею начинается.

Небо замерло в изумлении. Странные слова, странный смысл, и голос тоже странный. Сухой и шершавый – таким голосом котлы чистить, вместо песка… Гибель? Нашего мира? Значит, и НАШЕГО тоже? Общего? Если бы темный полог мог помнить то, что помнило ярко-синее полотнище, раскинутое от века над дневным простором… Странные слова не были бы для неба внове: оно уже слышало их на рассвете. Пропустив мимо ушей, или чем там оно слышит – день мало располагает к разговорам о гибели. Колесница Солнца ходко бежит по накатанной дороге в зенит, звеня золотыми гонгами, щебет птиц заставляет улыбнуться Заревого Аруну-возничего, и все десять сторон света покамест никуда не делись, трогай-щупай…

Ночь – совсем другое дело.

Ночное.

Какая-то особо любопытная звезда соколом метнулась вниз, вспыхнув на миг ярче брызг водопада в отрогах Гималаев. Разглядела в свете собственной гибели – вон они, люди. Двое. На поляне у небольшого костерка. И пламя ожесточенно плюется искрами, будто тщетно пытается избавиться от скверного привкуса тех самых слов…

Грозное мычание прозвучало снизу, и звезда умерла.

Но вслед за отчаянной подругой с высоты низринулся целый поток сверкающих красавиц. И кручи Восточных Гхат расцвели фейерверком вспышек, заставляя одного из людей у костра прикрыть глаза козырьком ладони.

Жест был скорее машинальным, и сразу становилось ясным: человек защитил взор от чего-то, что крылось в его памяти и что сейчас напомнило ему массовое самоубийство детей неба.

Из-под навеса жесткой, мозолистой ладони, похожей на кусок коры векового платана, на мир смотрела адская бездна Тапана. Расплавленный мрак, пред которым ночная темень кажется светлым праздником; кипень черного пламени. И вмиг ожили, стали правдой древние истории о смертоносном взоре Змия-Узурпатора, который выпивал силу из живых существ, не делая разницы между богами, святыми подвижниками и мятежными гигантами-данавами.

Ладонь опустилась, огладив по дороге костистый подбородок, и в ответ движению тихо проструилась вдоль костлявого хребта плеть седых волос. Туго заплетенная по обряду шиваитов, коса с тщательно распушенным кончиком сразу выдавала в человеке аскета-отшельника; да старик и не пытался скрывать этого. Ни косы, ни смоляного взгляда, ни боевой секиры, лежащей рядом – ничего он не скрывал, этот удивительный хозяин Махендры, чьи слова только что заставили трепетать небо! Пальцы с набухшими бочонками суставов истово затеребили кончик косы, другая же рука медленно опустилась на ледяной металл секиры и осталась там, словно пытаясь поделиться своим теплом с белым быком, выгравированным на лезвии.

И, услышав выкрик гибнущих звезд-лазутчиков, прищурилась Семерка Мудрецов, попятился назад Каркотака, зацепившись клешней за созвездие Кормилицы, а воитель Уголек каплей свежепролитой крови сполз поближе к равнодушному Месяцу.

Потому что у костра теребил косу Рама-с-Топором, живая легенда Трехмирья… Нет, иначе – смертная легенда Трехмирья, к которой Смерть-Морена в багряных одеждах забыла дорогу.

Или делала вид, что забыла.

– Гибель мира? – переспросил собеседник аскета и гулко откашлялся.– Ну ты и скажешь, тезка! Оглядись: павлины буянят, звезды светят, комарье свирепствует чище сборщиков податей – где ж он, твой конец?! Начался, бедолага, только мы не заметили? А то, что война – так это у нас дело обыденное! Жаль, конечно, дурней, пока не выстелят Поле Куру трупами в сто слоев, не угомонятся… ну да ладно, зато остаточки потом разбегутся по бабам детишек строгать! Покойничкам куда-то перерождаться надо? Надо! Не всем же в крокодилов! Вот и засопит Великая Бхарата над супругами и любовницами…

Он расхохотался и хлестким ударом пришиб комара, опрометчиво севшего на волосатую грудь.

Окажись на месте нахала-комара матерый леопард, результат вышел бы примерно одинаковым.

Был собеседник аскета светловолос, в плечах широк неимоверно, одежду носил темно-синюю, с вышитыми поверх гирляндами полевых цветов – и, завидя его, любой человек, будь то пахарь или раджа, непременно пал бы на колени и вознес хвалу судьбе за счастливую встречу.

Ибо нечасто и немногим доводилось лично встречать Раму-Здоровяка по прозвищу Сохач, живое воплощение Вселенского Змея Шеша о тысяче голов, сводного брата самого Черного Баламута[1].

Правда, поговаривали, что Здоровяк изрядно опозорил род и честь, наотрез отказавшись принять участие в Великой Битве на Поле Куру – но заявить об этом прямо, в лицо, да еще в такое лицо…

Увольте, почтенные!

Уж лучше мы падем себе на коленки да восхвалим, как должно…

– Смешной ты человек, Здоровяк! – после этого, мягко говоря, удивительного заявления, аскет бросил терзать свою косу и воззрился на плечистого тезку.– Интересно, как ты себе представляешь конец света? Ну, давай, поделись со скудоумным!

Комары кружились над отшельником, текли раздраженным звоном, но садиться не решались.

– Как? – Здоровяк замялся и подбросил в огонь охапку заготовленного впрок сушняка, пытаясь скрыть замешательство.– Ну, как все… это… значит, всплывает из океанских глубин Кобылья Пасть, огнем себе пышет, зараза, водица вокруг нее кипит…

вернуться

1

Черный Баламут – Кришна Джанардана (санскр.).

1
Перейти на страницу:
Мир литературы