Гроза в Безначалье - Олди Генри Лайон - Страница 7
- Предыдущая
- 7/94
- Следующая
Давно я так не гневался! Пожалуй, еще с тех пор, когда один из смертных заполучил чудовищный по последствиям дар – под взглядом Змия любое существо отдавало ему всю свою силу! – и стал именовать себя Индрой, разъезжая по небу в колеснице, запряженной святыми мудрецами! Еще и мою Шачи себе в жены потребовал, скотина! Мразь! Упырь мерзкий!..
Воспоминание о Змие подействовало не хуже топленого масла, подлитого в жертвенный огонь – веер хлещущих направо и налево молний излился наружу, ярясь в поисках притаившегося во тьме врага. Но напрасно метались дети мои, громовые перуны, над бурной водой – безучастен остался океан, ничто не пошевелилось в его таинственных глубинах, и никто не осыпался пеплом с молчаливого небосвода.
А когда ярость моя иссякла, так и не обрушившись на неведомого противника, над океаном послышался смех.
– И это все, что ты можешь? Поистине, я прав: ты червь, и ничего более!
– А кто ты, расточающий бессмысленные оскорбления? Кто ты, презренный трупоед из касты чандал-неприкасемых, не решающийся явить свой истинный лик и сразиться со мной, как подобает?! Бьющий в спину, из-за угла, забыв долг и честь?! Кто ты, боящийся жалкого червя?!!
Голос мой снова набирал силу и вскоре легко перекрыл растерянно умолкший смех. Слова рождались сами собой, словно их вкладывали в мои уста – но кто бы ни помогал сейчас Индре, пылающему от гнева, он отвечал достойно! Я и сам не смог бы ответить лучше.
– Выйди, покажись, предстань передо мной! Взгляни в глаза червю на бедре смертного! Ты страшишься слизи и объятий чревоходящего? – так отчего же мне бояться тебя?! Ты назвал меня трусом? В таком случае ты сам трусливее во сто крат! Покажись – или беги с позором, и не смей более беспокоить Громовержца, ибо недостойно Владыки сражаться с такими, как ты!
Голос более не отозвался.
Лишь шумел Предвечный Океан, безразличен к сварам и гордости своих правнуков.
Я медленно приходил в себя. Гораздо медленнее, чем хотелось. Окружающее черта за чертой обретало резкость, предметы возникали из небытия, меркло, тускнело видение Океана, струящегося в Безначалье…
Разумеется, я стоял все там же, перед панцирем и серьгами Карны-Секача, чью гибель сейчас, небось, шумно праздновали на Поле Куру. Стоял и растерянно моргал (в привычку входит, что ли?!), наверное, отнюдь не походя в этот момент на грозного Индру, только что метавшего молнии в невесть кого, заставляя содрогаться воды Прародины.
Кто?!! Кто посмел напасть на меня?!
Первый вопрос, который возник в моем сознании, едва я вновь ощутил свое тело.
Это не могло быть проклятием неведомого аскета: такие проклятия всегда сбываются, и противостоять им бесполезно. Всеобщая аура тапаса, окутывающая Трехмирье, позволяет подвижнику накопить столько всемогущего Жара, что даже сам Брахма не в силах помешать отшельнику исполнить задуманное и произнесенное.
Человек, бог или распоследний пишач-трупоед – если он предался сознательной аскезе с целью получить дар, то накопление соответствующего количества Жара-тапаса зависит теперь лишь от его выдержки и терпения.
Кроме того, я, да и другие небожители, уже не раз испытывали на собственной шкуре действие подобных проклятий. Результат? Я, например, попадал в плен, проигрывал сражения и однажды даже прятался в венчике лотоса. У могучего Шивы, раздразнившего целую обитель отшельников, напрочь отвалилась его мужская гордость (впрочем, у Разрушителя, величайшего развратника, но и величайшего аскета нашего времени, оказалось достаточно собственного Жара, чтобы его замечательный лингам вскоре отрос, став краше прежнего). Миродержец Юга, Петлерукий Яма, был проклят собственной мачехой, редкостной стервой, из-за чего Яме даже пришлось умереть – что на нем, Властелине Преисподней, никак не отразилось…
Но все это выглядело совсем по-другому! Да прокляни меня какой-нибудь благочестивый брахман, которому я чем-то наперчил в молоко – я бы просто в тот же момент превратился в вышеозначенного червяка! На соответствующий срок, без всяких молний, огненных вихрей, зловещего смеха и обмена "любезностями"!
Внезапная стычка скорее напоминала давнюю битву с Вихрем, погибелью богов; тем паче что проходила она как раз над теми же Безначальными Водами! – вот где было вдосталь и огня, и молний, и разнообразного грохота… Значит, не аскет? Значит, равный?! Кому из оставшихся титанов-асуров, небожителей или Миродержцев наступил на мозоль Индра-Громовержец?
И, самое главное – кто помог мне одолеть безымянного врага?..
Наглухо утонув в размышлениях, которые отнюдь не прибавляли ни веселья, ни сил, я собрался было уходить – но в глаза мне бросилась злосчастная пектораль, не так давно полыхавшая огнем. Дело, в общем, крылось не в ней, и не в выманенных у Карны доспехе с серьгами; совпадение, атака невидимки вполне могла застать меня, к примеру, в трапезной или на ложе с апсарой. Но блики рассеянного света, играя на полумесяце вокруг чешуйчатой горловины, на глади белого золота, даже сейчас были странными, складывающимися в…
Во что?!
Я пригляделся.
Река. Струится, течет в неизвестность, колебля притаившиеся в заводях венчики лотосов; и тростники качаются под лаской ветра. Да, именно река и именно тростники. Вон селезень плывет. Толстый, сизый, и клюв разевает – небось, крякает. Только не слышно ничего. И тростники совсем близко, качаются у самых глаз, будто я не Индра, а какая-то водомерка над речной стремниной. Или труп, раздутый утопленник, которого воды влекут невесть куда и невесть зачем.
Дурацкое сравнение на миг привело меня в замешательство – и почти одновременно изменилась картина, легкий штриховой набросок поверх тусклой пекторали.
Поле боя. Замерло, стынет в ознобе неподвижности: задрали хобот трубящие слоны, цепенеют лошади у перевернутых колесниц, толпятся люди, забыв о необходимости рвать глотку ближнему своему… и перед тем, как исчезло с металла призрачное изображение, я еще успеваю увидеть.
Молния, бьющая из земли в небо.
Неправильная молния.
Невозможная.
Наоборотная.
…спустя мгновение в пекторали панциря отражалось лишь мое лицо.
И никаких молний.
– Владыка! Прошу простить за беспокойство, но…
Наконец до Владыки дошло, что обращаются именно к нему, а не к кому-то постороннему, и Владыка соизволил неторопливо обернуться. Бог я все-таки или нет? Сур или не сур?! А нам, богам-сурам, поспешность не к лицу.
Как и отягощенность лишними размышлениями.
Передо мной навытяжку стоял дружинник-Марут. Браслеты на мускулистых руках свидетельствовали о чине десятника. Обнаженный торс дружинника крест-накрест пересекали бронированные ремни, и каждый оканчивался с двух сторон мордами нагов из черной бронзы. Зубы разъяренных змей намертво вцепились в широкий пояс, покрытый бляхами, и глаза Марута сверкали ярче полировки металла.
Ну любят меня сыновья Шивы, дружиннички мои, головорезы облаков, любят, что уж тут поделаешь!
Как там в святых писаниях:
Хмельные-то хмельные, а спуску никому не дают…
– Осмелюсь доложить, Владыка: к Обители приближается Гаруда!
– Что, братец Вишну в гости пожаловал? – пробормотал я, морщась.
Только Опекуна мне сейчас не хватало!
Вишну был младшим из сыновей мамы Адити-Безграничности. Последышем. Я родился седьмым, а он – двенадцатым, да еще и недоношенным, потому что мама была уже в возрасте, и наш небесный целитель Дханва, автор лекарской Аюр-Веды, советовал маме не рисковать и избавиться от зародыша. Мама отказалась – проклятье, чуть не вырвалось: "Увы, мама отказалась!" Но так или иначе, братец Вишну выкарабкался и сперва был у нас мальчиком на побегушках, выполняя мелкие и щекотливые поручения. Дальше-больше, у младшенького проклюнулся талант аватар, то есть умения частично воплощаться в различные живые существа – и эта способность Вишну изрядно помогла нам выкрутиться из ряда ситуаций.
- Предыдущая
- 7/94
- Следующая
