Я живу в этом теле - Никитин Юрий Александрович - Страница 13

• Предыдущая
• 13/85
• Следующая

Но чутье подсказывает только мне, живущему внутри этого разумоносителя, а вот он сам воспринимает этот мир как правильный и естественный. Если и ворчит, то на цены, налоги, дураков депутатов. Для него естественно то, что дико для меня: на косметику в этом мире тратится в восемьсот раз больше средств, чем на космос, а если бы деньги, истраченные на безуспешные поиски эликсира от облысения, пустить в науку, то за два-три года нашли бы средство и от рака, и от СПИДа, и от всех сердечно-сосудистых, именуемых чумой их века.

Научно-исследовательские лаборатории, получив колоссальные средства, разрабатывают новые покрои одежды, шляп, обуви. Там работают лучшие умы, ибо если будут создавать особые ткани скафандров для высадки на Марс, то получать денег будут меньше, славы меньше, толпы восторженных дур не побегут следом, а вот если придумают модель нового бюстгальтера… Хотя, по разумению более высокому, все должно быть наоборот. Увы, неча мне лезть в этот средневековый монастырь конца XX века со своим уставом XXX, а то и намного более высокого, намного…

Эти люди даже не знают, что они – смертны. Нет, теоретически знают, но это сказано где-то вскользь, а масса церквей, сект и учений все века твердит о жизни после смерти. Здешний человечек твердо уверен, что его жизнь никогда не оборвется. Это видно хотя бы по тому, как живет мой разумоноситель… То тело, в котором я сейчас нахожусь.

Да, сказал я себе напряженно, они просто живут. Как живут все растения, животные, рыбы, насекомые. Только у этих существ, они называются людьми, инстинкты усложнились настолько, что выделился особый вид инстинкта, называемый ими разумом. Этот разум помогает лучше удовлетворять все инстинкты этого существа: размножение, поиски еды, захваты территории.

Что это не настоящий разум, а лишь инстинкт, говорит то, что они даже не задумываются, что все они – смертны. И не просто смертны! А настолько смертны, что никто из них не в состоянии прожить даже один галактический день, то есть полный поворот галактики вокруг своей оси, что вертится так же бешено, как крутится их крохотная планета. Если мне не изменяет память, то один оборот эта небольшая галактика делает всего за триста двадцать миллионов лет.

Нет, этот мир нелепей нелепого. Возможно, для того меня сюда и забросили, чтобы я смог разобраться. Или вмешаться? Только что весь мир облетела скорбная весть: на пороге своего роскошного особняка застрелен знаменитый дизайнер такой-то. Весь мир скорбит, весь мир негодует…

Наверное, я бы тоже негодовал, будь я просто этим существом. Но теперь у меня волосы встают дыбом от этого нелепого вывиха, по которому пошла здешняя цивилизация. Ведь дизайнер одежды – это всего лишь человек, который придумает новые способы украшения здешних самок чуть иначе, чем были украшены ранее. Но мир совершенно не знает настоящих творцов их же собственной цивилизации! Никто не знает, кто создал их телевизоры, холодильники, компьютеры… И уж конечно, те настоящие гении не имели и сотой доли тех богатств, влияния и могущества, как эти по сути своей ничтожные, но довольно ловкие люди.

– А я поеду на Кипр, – донесся бодрый голос Вавилова. – Надо мир посмотреть, надо!

– Да, теперь выпускают, – сказал кто-то.

– Были бы баксы…

– Да, без «зеленых» теперь никуда.

– А нам чем платят?

Я поднял от «клавы» голову. Возле стола Маринки, самой хорошенькой в отделе, стояли в картинных позах Вавилов и Киреев, красовались, надували щеки, распускали павлиньи хвосты. Маринка мило улыбается, всем давно знает цену, но об ее оценках лучше не спрашивать, зато улыбается одинаково мило всем, начиная от директора до уборщика мусора.

– Я и раньше ездил, – проронил Вавилов многозначительно.

Киреев и Маринка переглянулись, в глазах смех. После резкой смены курса в стране бывшие залегли на дно, опасаясь репрессий, теперь же подняли головы, расправили плечи, начали намекать на свои высокие посты при разгромленной власти.

– Но столько формальностей было! – возразил Киреев. – И ездить не в радость. Зато теперь!

– А теперь лучше? – спросила Маринка.

– Еще бы!

– А деньги? Это дорого!

– Ну, разве что деньги… А так, хоть Арабские Эмираты, хоть острова, хоть в сам Израиль, про который раньше и подумать было нельзя.

Все еще дикари, сказал я себе с горечью. Их психика не успевает за прогрессом. Тысячи поколений этих существ, для того лишь чтобы повидать дальние участки планеты, перемещали через пространство свои материальные тела. Недавно возникло кино, телевидение, Интернет, но люди все еще дикарски перемещают свои организмы на тысячи верст. Успевают увидеть плохо и ничтожно мало, но делают так только потому, что так делали раньше, так считается верным. Хотя сейчас с личного монитора можно в течение часа побывать в пустыне Сахаре, во льдах Антарктиды, заглянуть в залы Эрмитажа, Лувра и казино Лас-Вегаса, а в перерывах понаблюдать за кладкой яиц стерхов.

Вавилов качнулся в сторону, высматривая меня, спросил громко:

– Егор, а ты куда поедешь?

– Я? – переспросил я. Мелькнула мысль, что сам не знаю, куда поеду, когда закончу здесь. – Еще не решил.

Киреев между тем склонился к Маринке, что-то нашептывал на розовое ушко. Она двусмысленно улыбалась. Вавилов посмотрел на них, вернулся к своему безобразному ящику. Послышалась дробь клавиш, затем его широкое дружелюбное лицо выдвинулось, словно выманивая на выстрел:

– Ого! Что ж так?

– А что не так? – поинтересовался я в свою очередь.

– Нормальные люди, – сказал он наставительно, – полгода готовятся к отпуску, складывают копеечку к копеечке, читают проспекты турфирм, рассказывают, куда поедут, спрашивают, куда поехать интереснее, а потом, после поездки, полгода рассказывают, куда съездили! И снова копят копеечки.

– Я не совсем нормальный, – ответил я искренне.

– Это я заметил, – сообщил он заговорщицки.

По коже словно сыпанули свежим колючим снегом. Я напрягся, сказал сразу осипшим перехваченным голосом:

– Д-да?

Надеялся, что Вавилов просто отшутится, заржет и брякнет что-нибудь про баб, но его взгляд на миг ушел на невидимую для меня «клаву», там сухо постучало, затем он поднял голову, в глазах было некоторое недоумение:

– С тобой что-то происходит.

– Что? – спросил я.

Он хмыкнул:

– Мне-то откуда знать? Это тебе ведомо. Так поедешь или не поедешь? А то, если наберем группу в восемь человек, причитается скидка.

– Надо осмотреться, – ответил я с неловкостью. – Понять, что от меня требуется.

Он удивился:

– Да что там понимать? Я тебе скажу!

– Спасибо, – ответил я искренне, – но любая поездка – дело все-таки важное. Мне надо подумать.

Он развел руками, явно сдаваясь:

– Ну думай, думай. Надеюсь, до понедельника решишь?

Я улыбнулся, показывая, что постараюсь, хотя в глубине души становилось все тяжелее: знал бы он, кто я на самом деле! Знал бы, что я пытаюсь решить.

Внезапно вспомнил взгляд этого жизнерадостного толстяка, на какой-то неуловимый миг ставший непривычно острым и пронизывающим. Почему он сказал: до понедельника?

И почему так кольнуло? Даже не в мозг, не в сердце, а во что-то еще, неведомое и очень большое.

Работал за меня разумоноситель, я только наблюдал, всматривался в свое нынешнее тело, в окружающих, иногда уходил вглубь так далеко, что волосы начинали подниматься на затылке: не прост этот разумоноситель, не прост. В нем столько намешано, накручено, столько в него напихано, а пользуется едва ли тысячной частицей.

Снова вздрогнул, уже от громового голоса Вавилова. Стоя, он провозглашал как систему самые что ни на есть истинные ценности:

– В лес! На природу! Подальше от этого смога, ядовитых испарений!.. Встанем рано утром, за грибами сходим. Поверите ли, в прошлую субботу я вот такую корзину набрал! Из них только парочка червивые. Да и то не насквозь, а так… Обрезал по краям, а там внутри как орех, чесс слово!

• Предыдущая
• 13/85
• Следующая