Великий маг - Никитин Юрий Александрович - Страница 2
- Предыдущая
- 2/94
- Следующая
Звякнул телефон. Из-под стола донеслось недовольное ворчание, мой Барбос не любит звонков. Я бросил, не отрываясь от клавы:
– Голос!
Барбос смолчал, а телефон, как выдрессированный пес, сразу же подал голос громко и четко. Только вместо грубого «гав» я услышал красивый женский:
– Это вы давали объявление о литагенте?
Я поколебался, был у меня такой миг, когда поддался слабости, забросил сдуру такой постинг в Инет, а там появляется мгновенно, едва щелкнешь курсором, теперь же как-то неловко за нелепую мыслю.
– Ага, – ответил я вынужденно, – было такое.
– Пару недель тому, – прозвучал ее голос. – Я оставила работу в юридической фирме. А до этого работала редактором. Мне кажется, я могла бы попытаться.
Я осторожно встал, пересел к столику с телефоном. Взял трубку, приглушив звук, так лучше слышны оттенки голоса собеседника, тембр, даже дыхание.
– Э-э, – сказал я, – э-э… ну тогда попытайтесь. Вы где?
– В Центре, – донесся ее голос. – На пересечении Садового кольца и Баррикадной.
– Ага, – сказал я, – Там по одну сторону улицы метро «Баррикадная», а по другую – «Краснопресненская». Ныряйте в метро…
Она прервала с легким смешком:
– Вряд ли моя машина пролезет через турникет. Да и по эскалатору растрясет…
– Ага, – сказал я с неловкостью, – простите, тогда вам проще записать мой адрес… Когда сможете?
– Да прямо сейчас, – ответила она. – Как вы на это смотрите?
– Да, – промямлил я, – да, конечно…
Адрес я диктовал, тупо глядя в большой дисплей, тридцать восемь дюймов с зерном в ноль-ноль-девять, где очень красочно застыли пирующие в корчме рыцари. Ладно, пусть пируют, это придает чувственность сценам, сопереживаемость, читатели это любят. Но что-то следующий шаг не стучится в извилины. Эта литагент… черт, почему воображение рисует женщину с изумительной чувственной фигурой, пышными волосами и весьма готовую к сексуальным контактам?
Идиот, хорошо ведь знаю, что на киностудиях переводят на русский и озвучивают голливудских кинодив серые невзрачные мыши! А работник издательства ну просто не может быть красивым, я их навидался за свою жизнь, это вообще не женщины, а просто собеседники. Обычно эрудированные, но раздраженные, даже желчные.
На градуснике за окном плюс тридцать пять. Полчаса назад вообще было за пятьдесят, но сейчас солнце ушло за дом напротив, термометр показывает только то, что и должен: температуру воздуха. Зато второй термометр, комнатный, с гордостью остановил красный столбик на отметке в двадцать четыре. У меня, к счастью, очень неплохой кондишен. Думаю, он себя окупил, в жару я бы не вылезал из ванной.
Из моего окна дорогу видно до самого начала, там темнеет памятник Ушакову. Я поймал себя на том, что начал посматривать на подъезжающие автомобили, стараясь угадать, на каком приедет эта женщина. Дорога малолюдная, на всем огромном отрезке, насколько хватает глаз, разом не больше двух-трех, и я успел подумать и на раздолбанные «Москвичи», и на всевозможные «Лады», и даже на крутые «Мерсы» и джипы с затемненными стеклами, но когда вдали показался серебристый «Опель», сердце стукнуло и сказало: все фигня, вот здесь она, точно.
«Опель» едва не проехал мимо, но в последний момент притормозил, круто свернул. Я с замиранием сердца наблюдал, как он в нерешительности подъезжает к дому. Похоже, водитель присматривается к номеру подъезда, а их пишут всегда почему-то очень мелко.
Ага, припарковался, дверца водителя приоткрылась, оттуда выдвинулась голая нога. Очень длинная, даже отсюда видно, что форма изумительная… Огненным цветком огромная копна волос, из машины встала молодая и очень эффектная женщина, почти раздетая, то есть в крохотных оранжевых шортиках и в так называемом топе. Раньше, как я понимаю, это называлось просто лифчиком. Топ насыщенного красного цвета, а женщина вообще дочь Монтесумы – краснокожая от плотного морского загара.
Она сделала характерный жест брелком с ключами. Дверцы захлопнулись, система сигнализации приняла команду, а длинные ноги красиво и чувственно понесли женщину к подъезду. Неспешно, несуетливо, как на подиуме, давая возможность окружающему миру оценить ее, жемчужину.
Я сделал шажок от окна. Сзади оскорблено взвизгнул Барбос.
– Извини, – сказал я искренне. – На лапу?.. Но тебе нечего глазеть на баб-с.
Барбос отступил, смотрел на меня обвиняюще. Я развел руками.
– Это не долго, – сказал я ему. – Щас поговорим, не сойдемся, она уйдет. Что я за дурак, не было литагента – плохо жили? А что делать с молодой красивой дурой, у которой даже автомобиль лучше, чем у меня?
Я оглядел себя, вытер о бедра потные ладони. В этот момент звякнул домофон. Я выждал несколько секунд, нельзя же показать, что дежурю возле, снял трубку.
– Алло?
– Здравствуйте, – донесся тот же мягкий зовущий голос, – меня зовут Кристина, я – литагент.
– Открываю, – ответил я обреченно и нажал кнопку.
Я стоял у двери и смотрел в глазок. Двери лифта открылись, она ступила на шаг вперед, быстро пробежала взглядам по номерам квартир, пошла к моей двери. Я отошел на цыпочках, дождался звонка, но все равно вздрогнул, крикнул «Иду!» и пошел обратно, громко топая.
Замок щелкнул, я отворил дверь и на мгновение застыл, не находя слов. Эта женщина еще красивее, чем рассмотрел с балкона, в самом деле красива, вызывающе и напористо, но как-то нехорошо красива, чересчур. Такими изображают в кино любовниц миллионеров, хищных и беспринципных. Да что там изображают, я сам всегда беру именно такие штампованные образы и всобачиваю их либо в подруги злодеев, самых главных, ессно, либо, идя навстречу пожеланиям феминисток, делаю ее главной героиней, понятно, руководительницей какого-нибудь преступного синдиката.
– Здравствуйте, – сказал я наконец, – проходите, пожалуйста. Вот уж не думал, что литагенты могут быть такими… красивыми.
Барбос стоял, загораживая проход. Женщина спокойно шагнула в прихожую. Ее тонкие пальцы легко коснулись его лобастой головы, а крупные серые глаза изучающе пробежались по моему стандартному лицу. Зато ее лицо безукоризненно, такое совершенство можно получить только в самой дорогой клинике пластической хирургии. Гордая приподнятость скул, легкая надменность в глазах, что странно уживается с теплотой и участием, словно герцогиня изволила посетить госпиталь с ранеными солдатами, тонкий чувственный нос, красиво очерченные чувственные губы, изысканный чувственный подбородок, длинная чувственная шея…
Черт, да у нее все чувственное, сверхчувственное, а ниже ее шеи глаза опускать я и вовсе не решаюсь, ибо ее грудь начинается почти от ключиц, это все торчит, как два холма, прикрыто какой-то легкомысленной ленточкой, перерезая эти полушария строго посредине, а сами… э-э… холмы видны как выше, так и ниже этой ленты-топа.
– Как у вас прохладно, – произнесла она с чувством, – а на улице такая жара… Ваша милая собачка не страдает?
– Все страдаем, – промямлил я. – Я тоже… э-э… собачка.
Ее губы слегка дрогнули в улыбке.
– Да-да, – сказала она легко, – вы тоже достаточно… милый.
Рекордная жара уже неделю, все верно, молодые женщины кто в чем, я уже видел и вовсе обнаженных до пояса на улицах города. Топлес, так сказать. Мужчины разделись еще раньше, две трети в шортах, а половина вообще отказались от рубашек, трясут голыми потными животиками на улицах, в магазине, в транспорте. Сейчас можно, не стыдно, мол, принимайте нас, какие мы есть.
– Проходите в комнату, – промямлил я, – там еще прохладнее.
Она осмотрелась, моя прихожая еще та прихожая, один велосипед на стене чего стоит, настоящий горный, две тыщи баксов, прошла, следуя моему жесту, в кабинет. У меня двухкомнатная квартира, двери все снял и выбросил, только на совмещенном с ванной туалете оставил, все-таки с чувствами гостей приходится считаться.
Как джентльмен, я шел сзади, так виднее и прямая спина, и тонкий стан, и вздернутые ягодицы, что провоцирующе шевелятся при каждом шаге, так и приглашают ухватить, придержать, успокоить.
- Предыдущая
- 2/94
- Следующая
