Придон - Никитин Юрий Александрович - Страница 28
- Предыдущая
- 28/168
- Следующая
В своих покоях он торопливо наставлял Мунгу – полководца:
– Спешите изо всех сил!.. Вся сила артан во внезапности удара. Сами они уже отвыкли… нет, сдачу им еще дают, но никто не осмеливается напасть на артан первыми. Если вам это удастся – сотрете с лица земли.
Лица военачальников оставались мрачными, но возражать не осмелились, поклонились, слуги перед ними распахнули двери. Скоро Годлав услышал из окна удаляющийся звон подков.
– Думаешь, – послышался за спиной равнодушный голос, – у них получится?
Годлав в раздражении оглянулся. Промек, единственный сын, бледный, изнеженный, уже с утра в подпитии, едва на ногах держится, но смотрит нагло, насмешливо.
– Если не остановят артан, – сказал Годлав сухо, – следующее войско поведешь ты!
Промек икнул, сказал с готовностью:
– А чё? Я как раз тот, кто их остановит!.. Я такой…
Голдав отвернулся, в груди гнев, куявам боги мало дают детей, это в Артании у него был бы десяток сыновей, а здесь и одному-двум рады.
Через неделю пришло известие, что Мунгу в самом деле сумел напасть первым. Артане от неожиданности подались назад, еще немного – и дрогнули бы, побежали, но натиска не хватило, и вскоре тяжелое и неповоротливое войско куявов было окружено, как большого жука окружают злые быстрые муравьи. Куявов долго осыпали стрелами, а потом… началось истребление.
По слухам, уцелел только десяток во главе с Мунгу: они сгрудились вокруг прапора, держали оборону стойко, и артане, что прежде всего ценят доблесть, разрешили им уйти с оружием и прапором. Говорят, уходящим даже салютовали и кричали славу.
Мрачный, как грозовая туча, Годлав вызвал Промека, тот явился с кувшином вина, велел резко:
– Время забав кончилось!.. Я за эти две недели собрал всех, кто может держать оружие. Ты поведешь это войско… да-да, это тоже войско!.. навстречу артанам. Задержи, насколько сможешь.
Промек раскрыл рот в великом удивлении:
– Отец… но меня же убьют!
– Нас всех убьют, – отрезал Годлав. – И вся Куявия погибнет, если их не остановить. Или хотя бы не задержать, пока Тулей соберет такую армию, чтоб под тяжестью застонала земля. Выступай немедля!
Промек попятился, но у выхода Годлав все же догнал, обнял и жарко шепнул в ухо:
– Возвращайся живым!.. Черт с ним, с войском. Туда идут, чтобы всю жизнь получать деньги, а потом хоть когда-то, да рискнуть быть убитыми. Но ты… у меня нет больше сыновей.
Промек сбросил отцовскую руку с плеча.
Глава 12
От обиды на отца Промек пил всю дорогу, большую часть пути его везли на телеге. Только когда передовые отряды заметили приближение артан, он надел доспехи и пересел на коня.
Два войска остановились друг против друга. Промек подозвал Евлана, старого воеводу, сказал тихонько:
– Ты… распоряжайся сам. Я ж понимаю, что воин из меня паршивый. Но если надо, я поведу в бой какой-нибудь отряд. Не очень чтоб большой.
– Посмотрим, – буркнул Евлан, но в глазах неприязни к хозяйскому сыну поубавилось. – Не думаю, что бой будет очень уж долгим… Они уже начали нас окружать, видишь?
Промек в испуге оглянулся. Отец наставлял, чтобы он бросил войско, если то окажется в очень уж большой опасности. Войско можно набрать снова, а сына второго уже вряд ли, староват отец. Да и не захочет вторую жену брать ради рождения сына…
Он взялся за рукоять меча, перевел дыхание, голос прозвучал почти спокойно:
– Пусть окружают. Мы на своей земле.
Артане придвинулись, все на одинаковых гнедых конях, и сами все одинаковые: обнаженные до пояса, мускулистые, здоровенные, с чисто выбритыми подбородками и длинными черными как смоль волосами. Многие, забавляясь, высоко подбрасывают в воздух топоры и ловко хватают за рукояти.
Раздвигая ряды, вперед вырвался один всадник на белом коне, смеющийся, веселый, помчался вперед, размахивая руками.
Рядом с Промеком поднялись луки, но воевода сказал резко:
– Не стрелять!.. Послушаем.
Всадник придержал коня шагах в двадцати, прокричал сильным голосом:
– Походный князь Ральсвик приглашает благородного Промека на пир в честь завтрашнего сражения!
Промек пробормотал:
– А разве сражение будет не сейчас?
Воевода сказал негромко:
– Видимо, ради пира готовы отодвинуть… нам это на руку.
– Еще бы, – поддакнул Промек. – На сутки проживем дольше!
Воевода ожег его презрительным взглядом.
– Дурень, – сказал он ровным голосом, – за нашими спинами срочно собирают войско.
– Тогда нам выбирать нечего, – ответил Промек. Он прокричал громко: – Мы принимаем предложение!.. Но я приду со своим вином.
Всадник крикнул:
– У нас не травят! Но как хочешь.
Промек тронул коня, понуждая идти вперед, вполголоса сказал воеводе:
– Хуже не будет.
Он услышал за спиной горестный вздох, сам вспомнил, что хуже смерти в бою могут быть пытки, зверские издевательства, а потом что-то вроде долгой смерти на колу, но артанин смотрел насмешливо, словно видел его трусливую душу насквозь, и Промек, вспыхнув до корней волос, лишь покрепче стиснул повод.
Князь Годлав был во дворе, когда за воротами закричали, что прибыл гонец с письмом от сына. Он похолодел, в то же время сердце стукнуло радостно: жив, жив!..
Ворота отворились, всадник въехал на шатающемся взмыленном коне. К нему протянулось с десяток рук, но гонец выудил неверными движениями письмо за пазухой, отыскал глазами бегущего к нему князя, все кричали: «Дорогу князю!», – вручил письмо и после того рухнул на руки челяди.
Князь ничего больше не видел, ухватил смятый свиток, пальцы торопливо срывали печати, только его советник, бер Ратник, спросил, кивая на гонца:
– Ранен? Быстро в дом!
Кто-то из поднимающих гонца ответил с облегчением:
– Вроде цел… Но зато в стельку!
Годлав развернул свиток, глаза быстро побежали по строчкам, но прочесть не удавалось ни слова: Промек всегда писал мелко, а у князя глаза уже не те, к тому же как будто писал сидя в седле – буквы наползают одна на другую, сливаются, подпрыгивают, будто с разбегу пробуют перескочить забор, но лишь стукаются лбами и падают, как толстые неповоротливые жуки, на спину, а там вообще ничего не разберешь, видно только дрыгающиеся лапки…
Измучившись, он велел кликнуть Кожастого, этот хоть и старше на два года, но глазами остер, письма Промека читал и раньше, будучи его первым наставником.
С Кожастым набежали все, кто услышал про письмо, сгрудились, жадно дыша и блестя глазами, страшась пропустить хоть слово. Кожастый приосанился, отставил бумагу на вытянутую руку, у него все наоборот, чем дальше, тем видит лучше, начал читать, хоть и с запинками, но читать.
Годлав перевел дух, но ерзал в нетерпении, ибо Промек долго и занудно описывал, как выступили в поход, как он натер задницу в неудобном седле, потому и пересел в повозку, раньше тцары в повозках ездили, да и щас, говорят, в других странах ездиют, так что ничего в этом зазорного нету, можно ездить и ему, Промеку, сыну князя Годлава, который ведет свой род…
Кожастый бубнил и бубнил, часто останавливаясь, разбирая каракули и переводя дыхание, Годлав все ждал, когда же наконец войска сойдутся в бою, однако Промек, как издеваясь… а может, и в самом деле издеваясь, начал перечислять, кто из воевод на каком коне ехал и что в самом деле вороные бегают быстрее гнедых, буланых и уж тем паче – саврасых.
– Это пропусти, – велел Голдав, не выдержав. – Не слишком, конечно!.. Потом почитаем. А пока ищи самое главное, понял?
Кожастый кивнул, еще дальше отставил письмо и всматривался в него прищуренными глазами, словно коршун рассматривал мелкую мышь.
– Ага, – сказал он, – вот… Нет, не это… ага, вот, ближе: «…и тогда он прислал ко мне приглашение на пир. Я, понятно, собрался отказаться, глупо было бы идти на пир к варвару такому знатному, как я, ведь наш род длится от самого Яфета, несмотря на злые языки, что ведет корни нашего рода от начальника стражи при Тарасе Гневливом. А если верить Большероту, которого часто обвиняют в подобострастии перед тцарами, то наш род идет от славного и великого Хорвата, известного великими победами под Липцами, Курлыквой, Прорвой, Великими Мечами и даже Дудравницей, хотя последнюю недобросовестные льстецы иногда склонны в своем преклонении перед артанами отдавать им…»
- Предыдущая
- 28/168
- Следующая
