Придон - Никитин Юрий Александрович - Страница 19
- Предыдущая
- 19/168
- Следующая
Прибежала Блестка, вместе с Аснердом подхватили с двух сторон, увели. Придон не сознавал, куда ведут, тело сотрясала дрожь. Он чувствовал огромный, как льдина, холодный нож, распарывающий его внутренности, кричал, и воины на конский переход в округе цепенели, слыша этот нечеловеческий крик.
Аснерд впервые пожалел, что в Артании запрет на вино, сейчас бы одурманить Придону голову, пока не умер от горя. Лицо почернело, словно и его давит удушье, он хрипел, горло раздулось и посинело, глаза смотрят незряче, а сам лежит, отвернувшись к стене шатра, оглохший и ослепший к этому миру.
Вяземайт исчез, словно страшась вспышек гнева страдающего героя. Аснерд, напротив, почти не покидал шатер, а отлучаться начал, когда прискакал Олекса. Олекса день и ночь сидел у ложа Придона, отгонял лекарей, ибо горечь в душе не излечишь травами да настоями.
Придон все глубже и глубже погружался в серый бесцветный туман, вязкий и сначала теплый, затем все холоднее и холоднее. Тело остывало, сердце замедлило удары настолько, что почти не слышал, мысли и образы текли вяло, тускнели, теряли краски. Он в полном безразличии понимал, что уже скоро наступит забвение. Он очнется в другом мире, где Скилл обнимет его, как младшего неразумного братца, поймет и простит, он же сильный, великодушный и все понимает…
Совсем в другом мире иногда звучали голоса. Сперва узнавал, потом перестал в полнейшем безразличии даже слышать. Это все останется здесь, а он скоро увидится с братом, погибшим по его вине.
Однажды все-таки услышал и узнал голос, чересчур громкий, поморщился: Олекса спорит с кем-то, защищая его, Придона. А тот, кто кричит на Олексу… это же Аснерд, отец Олексы… И еще он ощутил, что сильные безжалостные руки тормошат, трясут, выдирают из спасительного забытья. Придон зарычал в злобе, в том подернутом красноватой дымкой мире он снова скачет на лихом коне рядом с веселым и заботливым Скиллом, могучие руки старшего брата подхватывают и сажают на коня, сердце замирает от страха и восторга, а над ним звучит мощный заботливый голос: не бойся, я всегда рядом…
– Придон!.. Вставай, Придон!
Он зарычал снова, ласковый теплый мир поблек, сквозь него проступили угловатые черты этого, жестокого и несправедливого. Сверху нависало крупное лицо, похожее на грубо обработанную молотом скалу.
– Придон!
Стон вырвался из груди, ладони метнулись к лицу, но Аснерд перехватил, отнял и прямо посмотрел в глаза.
– Придон, в Степи беда. Только ты можешь что-то сделать, остановить, спасти! Вставай, побыстрее вставай…
Его подняли на ноги, он с трудом сделал несколько шагов, поддерживаемый под руки. Яркий свет ударил в глаза, ослепил. Придон застонал, закрыл ладонями лицо и попятился. Аснерд недовольно крякнул, как мог забыть, что Придон уже неделю лежит с закрытыми глазами в шатре, где полог закрыт постоянно, чуть ли не зашит, удержал за плечи, прогудел в ухо:
– Скоро пройдет. Смотри пока под ноги. Не спеши…
– А что в Степи?
– Начинается смута. Канивец и Шульган уже объявили, что не признают тебя тцаром. За ними увел своих людей и Норник. Придон, надо действовать быстро.
Послышался конский топот. Из-за шатров выметнулся жеребец в яблоках, всадник увидел их и резко повернул коня к ним. В ярком солнце блеснули длинные серебряные волосы, такие редкие среди черноголовых.
Он, как услышал последние слова Аснерда, прокричал еще издали:
– Придон, надо все быстро… и решительно!
Придон ответил со стоном:
– Вяземайт… Да пусть все оно… я брата убил! Брата убил, которого любил больше всего на свете… Меня отвергла женщина, за которую я готов отдать душу. Мир рухнул, а вы о чем?
– Артания, – сказал Аснерд просто. – На твоих плечах Артания.
Вяземайт кивнул и сказал коротко:
– Артания.
Из холодного оцепенения Придона бросило в жар. Он чувствовал себя, как заледенелый камень, пролежавший тысячи лет, который выдрали изо льда и швырнули на горящие угли. Взвыл, ухватился за волосы и с криком выдрал целые пряди.
– За что?
– Придон, – сказал Аснерд с мягкой требовательностью, – мы бы пошли за другим, был бы… кто-то сильнее. Но с любым другим – смута. А с тобой это смятение продлится недолго. Твое место в седле! Вскинь боевой топор. Да будет покаран тот, кто не принесет тебе присягу верности быстро и без колебаний!
Вяземайт сказал сурово:
– Да будет покаран!..
– Поднимайся, – сказал Аснерд. – Ты уже не Придон…
– А кто же?
Аснерд молча повел рукой. Воинский стан за эти дни стал просто огромным, шатры и шалаши уходили, казалось, за горизонт, но еще больше костров, возле которых на голой земле спали воины. Сейчас они поднялись и молча смотрели на него. С ожиданием.
– Ты не Придон, – ответил Аснерд с мрачной гордостью. – Ты сейчас – Артания. В тебе она сейчас вся. Твое слово – и она прыгнет в седло. Кивни – и у каждого в руке заблестит боевой топор. Поверни голову – и земля задрожит под тяжестью конницы… Заплачут женщины Куявии, закричат осиротевшие дети беров, вспыхнут жарким пламенем их дома!
Придон поднял голову, слезы все еще сползают по щекам, блестят мокрые дорожки, но в глазах возник свой жаркий свет, начал разгораться, швырнул яркий зайчик навстречу солнцу.
– Не знаю, – вырвалось у него, – почему же мне кажется, что больше теряю, чем обретаю?
Аснерд не понял, переспросил:
– Теряешь, принимая корону тцара?
Зато Вяземайт понял сразу, сказал мягко:
– Да, сейчас ты, певец, принимая тцарскую власть, опускаешься до простого смертного. Из властелина песен становишься властелином людей… Однако же, как сказал наш прямой Аснерд, деяния правителей заметнее, а бывает, что и нужнее. Ты как тцар сейчас нужен Артании даже больше, чем бог, кем ты был доныне. Мы должны двинуть войска на Куявию, должны! Иначе мы как народ можем исчезнуть. Это не тебя оскорбили, Придон! Это всю Артанию оскорбили, унизили, втоптали в грязь, насмеялись!.. Сердца всех артан кипят мщением. Если не дать гневу дорогу, он сожжет нас внутри, артане превратятся в пустые оболочки, в просто тела, которым все равно: существует ли честь, достоинство, верность, любовь…
Аснерд крякнул:
– Честь, достоинство… а любовь при чем? Не она двигает войсками.
– Поскреби честь, достоинство, – посоветовал Вяземайт мягко, – что обнаружишь?
Придон выслушал волхва с растущим непониманием. От массы собравшихся, нахлынувших запахов пота, кожи, степных трав, от резкого свежего воздуха кровь быстро вскипала, заставляла сердце стучать часто и сильно, распирая грудную клетку изнутри.
Он воскликнул с болью и яростью:
– Да что ты понимаешь!.. У меня от сердца один пепел, но любовь… что же тогда меня жжет? И что двигает мною, какая сила двигает моими руками и ногами, говорит моим голосом? Это ведь не я говорю, а та сила… что во мне или вне меня – не знаю!
Вяземайт в затруднении развел руками. Широкие браслеты, больше похожие на боевые, чем на волхвьи, блеснули холодным предостерегающим огнем.
– Прости, тцар. Я сказал, что сказал. Дела любви темны даже для самой светлой, как и для темной, магии. Могу сказать, что сейчас твоя любовь не столь… светлая?
Придон с яростным недоумением воззрился на волхва. Тот стоял против солнца, лицо оставалось темным, только запылали серебряные волосы да глаза вдруг засветились, как звезды.
– Что ты… Разве любовь может быть светлой или темной?
– Раньше и я думал, – ответил Вяземайт, – что не может. Да, тцар, я так думал.
- Предыдущая
- 19/168
- Следующая
