Мегамир - Никитин Юрий Александрович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/96
• Следующая

– Рассосется, – пояснил Овсяненко с сочувствием. – Влезайте, влезайте! У меня шрамов больше, хотя вам в это сейчас трудно поверить. Ничего, жив.

Он помог слезть со стола, начал поспешно запихивать Енисеева в комбинезон. Ткань плотно обжимала тело, как противотромбофлебитные чулки. Енисеев с трудом высунул лицо через эластичную дыру, чувствуя себя выглядывающим из продырявленной камеры футбольного мяча.

Комбинезоны, похоже, делали для детсадовцев. Енисеев сейчас не отбился бы и от тли, и Овсяненко без помех расправил на нем комбинезон, натянул резиновые рукава с перчатками.

Потом перед ним поплыло, режущий глаза свет сменился блаженной тьмой. Когда очнулся, на губах был холод и горький привкус. Он сидел на грубо сколоченном стуле. Блестящие глаза Овсяненко смотрели из клубящегося тумана.

– Пройдет, – донесся из тумана успокаивающий голос. – Все такое прошли! Первым было куда хуже. Я знаю, первым из постоянных был я… Пришлось самому себе делать некоторые корректирующие операции.

Енисеев содрогнулся. Среди хирургов пошла мода удалять себе аппендиксы и желчные пузыри собственными руками, но здесь речь уже не об аппендиксе…

– А если бы… – проговорил Енисеев дрогнувшим голосом.

– Мне ассистировали Алексеевский и Фетисова, – отмахнулся Овсяненко.

– Они могут оперировать? – удивился Енисеев.

– Могут подавать ножи, зажимы. Фетисова стояла со шприцем наготове, на случай, если я благородно сомлею при виде крови, а Алексеевский подавал ножи и комментировал… Не знаю, сумел бы, говорю честно, если бы не его милые комментарии, советы. Вам бы его послушать!

– Спасибо, не надо. Комбинезон, чтобы не засохнуть на солнце?

– И вообще на воздухе. Какая у нас дворянская шкура, лучше нас знаете. А в нем микробы не проберутся, водонепроницаем, бритва не возьмет, гарпуном не пробить… Правда, здешние букашечки в любом комбинезоне переломают кости, так что в жвалы не надо. Да, ткань пропитана сильнейшими инсектицидами. Любой хищный жук, схвативший вас, тут же задерет лапы кверху!

– Это неплохо, – сказал Енисеев с сомнением.

– К сожалению, ткань небезопасна и для человека. Если поцарапаетесь, старайтесь не коснуться.

– О, господи!

Овсяненко сокрушенно развел руками, но глаза его смеялись:

– Только начинаем! Без ошибок у нас ничего не делается. Я, как врач, первым встречаю новичков, так что давайте сразу покажу средства выживания. Я чувствую себя не столько врачом, сколько инструктором зеленых – или голубых? – беретов.

За его спиной стена была в ярко-красных и оранжевых баллонах, острых баграх, гарпунных ружьях, странных пистолетах с широкими стволами.

– Подводной охотой не увлекаетесь? – поинтересовался Овсяненко. – В снаряжение входит гарпунное ружье. Не для охоты, для выволакивания себя из-под обвалов, липучки, паутины, капли росы… Ясно? Стреляете, гарпун цепляется, потом тянете за линь. Только не рыбу, а себя.

– Толково, – одобрил Енисеев.

Овсяненко усмехнулся уголками губ:

– Были привлечены лучшие специалисты по вооружению. Такого напредлагали! Выбирали, что попроще… Вы только поосторожнее с баллончиками. Не опробованы в серии, некоторые взрывались. Это было зрелище!

Он восхищенно покрутил головой. Енисеев пугливо смотрел на гарпунное ружье: не любил технику вообще, а НТР в особенности. Проще было бы на старой резиновой тяге!

– А вот набор аэрозолей, – говорил между тем Овсяненко, в глазах его появился нехороший блеск.

– А чем опасны они? – спросил Енисеев подозрительно.

Овсяненко сказал победно:

– Многих хищников отпугивают на все сто процентов!

– Наконец хоть что-то…

– …зато других хищников, – закончил Овсяненко сладеньким голосом, – почему-то привлекают со всех окрестностей. Похоже, даже из-за границ Полигона летят, ползут, скачут, пресмыкаются… Такое может быть?

– Бабочки чуют друг друга за километры, – ответил Енисеев. – Знаете что, я человек сугубо штатский. Даже в армии не служил. Пусть пока оружие отдохнет от меня.

Он был так слаб, когда решился двинуться вдоль стены, что его даже не бросало к потолку или к стенам, как в первые минуты два года назад.

– Где остальные? – спросил он, борясь с головокружением.

– Работают, – ответил Овсяненко с удовольствием. Лицо его порозовело. – Здесь столько работы! Все боятся минуту потерять, спят по три-четыре часа. Могут в зубы дать, если оторвешь от работы.

– Меня больше интересуют Алексеевский и Фетисова. Уж их-то отрывать можно!

– Не скажите. У них собственные увлечения, – ответил Овсяненко глухо. – Подождите до вечера. Перед сном люди соберутся в кают-компании. Такое правило! Я должен обследовать всех. Хоть бегло, но обязательно… А утром Мазохин, наш начальник Станции, даст вам работу. Сегодня отдыхайте, набирайтесь сил.

Уже утром на работу, подумал Енисеев со смешанным чувством. Здесь не до отдыха. Впрочем, Овсяненко – врач, ему виднее. Хороший вроде бы человек. Только глаза отводит… Кстати, что-то фамилия знакомая. Не тот ли, которого Дмитрий костерил два года назад? С лифтом запоздали, санобработку задумали не вовремя…

– Алексеевский и Фетисова тоже придут? – спросил Енисеев с подозрением.

Овсяненко помолчал, глаза его шарили по стенам с оружием. Когда молчать стало уже нельзя, он ответил глухим голосом, все так же изучая стену:

– Будем на это надеяться. В старину сказали бы, будем за это молиться.

Енисеев насторожился, слабость на миг отступила:

– Что-то стряслось?

Овсяненко был хорошим хирургом, но, по-видимому, не годился ни в шпионы, ни в дипломаты, ни в Климаксовы. Он краснел, мялся, наконец ответил несчастным голосом:

– Они ушли как обычно, с восходом солнца. Кормимся за их счет, другие станцию не покидают. Да, таков приказ Мазохина. Слишком много несчастных случаев… Алексеевский вернулся часа через три. Узнав, что Фетисовой еще нет, побелел, ринулся обратно… Сейчас прошло уже двенадцать часов. Мазохин готовится объявить всеобщую тревогу. Ничего не даст, конечно. Кто исчезнет, уже не возвращается… Если же пропали испытатели, нам ли их найти? Конечно, искать выйдем. Иначе как будем смотреть друг другу в глаза?

Енисеев не соображал, пока не уперся в широкую металлическую дверь, похожую на шлюз в подводной лодке.

– Надо набрать код, – послышался за спиной нервный голос Овсяненко.

– Какой? – потребовал Енисеев чужим голосом.

– Вам выходить еще нельзя, – возразил Овсяненко. – Акклиматизация длится больше недели…

– Код! – прохрипел Енисеев.

Овсяненко раскрыл было рот, напоролся на взгляд Енисеева, стушевался, уменьшился. Его нервные пальцы хирурга запрыгали по кнопкам. Зашипело, пахнуло озоном. Половинки дверей разомкнулись, в коридор ворвалась струя перегретого воздуха, полного взвешенных пылинок, мелких спор, частиц пыльцы.

Енисеев протиснулся раньше, чем дверь распахнулась во всю ширь. Овсяненко что-то кричал вслед. Енисеев смутно помнил, что он падает, поднимается, снова шагает, пробует прыгать, приноравливаясь к забытому ощущению бестелесности. На станции не знают, куда ушли испытатели, иначе уже прочесали бы окрестности, и Енисеев не знал, но если правильно понимал Сашу… Такая не остановится на полпути. Сам же подбросил дров в огонь, заявив, что считает муравьев если не разумными, то уже не дураками. Скорее всего, в свободное от охоты время бегают к лазиусам, пробуют установить контакты, следят за разумной деятельностью. Дмитрий из любопытства и за компанию, а Сашей движет неистовый комплекс. Зачем-то стремится доказать, что не хуже мужчины в чисто мужских видах деятельности, в том числе даже в – бр-р-р-р! – драках, стрельбе…

На миг промелькнула мысль, что этот врач Овсяненко слишком легко выпустил его из станции. Вроде бы сопротивлялся, но все поставил так, что это он, Енисеев, наделенный полномочиями свободного охотника, настоял, заставил, взял на себя полную ответственность…

• Предыдущая
• 28/96
• Следующая