Княжеский пир - Никитин Юрий Александрович - Страница 46

• Предыдущая
• 46/132
• Следующая

Залешанин, охваченный горем, сидел как оглушенный ударом дубины. Голос волхва журчал, вроде бы успокаивал. Наконец Залешанин буркнул:

– Поменять что?

– Ну, успеть ударить первым.

Залешанин внезапно в ярости ударил кулаком по столу:

– Но ведь он дал клятву! Как он мог?

Волхв усмехнулся уголком рта:

– Наш великий князь не родился ни великим, ни князем… Он был рабом, был викингом, был наемником в Царьграде, где и научился ромейской подлости, хитрости, коварству… Правда, слова он не нарушит! Но зато может дать таким образом, что потом зарежет при всех и скажет, что ты сам попросил и даже слово взял… Как он тебе сказал?

Перед глазами встало как наяву озабоченное лицо князя. Брови сдвинуты, глаза спрятались под нависшими надбровными дугами. Но теперь внезапно вспомнил, как остро кольнул взгляд и тут же ушел обратно, словно захватил пленника.

– Сказал он просто, – ответил медленно, вслушиваясь в каждое слово, сказанное великим князем. – Когда вернусь, отдаст дочь боярина, вольную в зубы и прощение за разбои. Какой тут подвох? Разве что просто плюнуть на свое слово…

Старик молчал, Залешанин чувствовал, что хитрость великого князя, если волхв не ошибся со своей деревенской волшбой, не по зубам лесному жителю.

– Не знаю, – признался волхв наконец. – Может, и нет никакой хитрости… Не до того ему было, чтобы что-то хитрое плести супротив простого смерда. Да ты не радуйся, не радуйся! Он ж не сказал, что с тобой будет на другой день… Или же еще проще! Объявит вольную и прощение за разбои, а когда ты, довольный, как кабан, повернешься уходить, всадит в спину кинжал. Слово сдержал! А что потом, дело другое.

Залешанин вздохнул, тяжело поднялся:

– Спасибо. За гуся, за ласковое слово… Но я дал слово. Я привезу князю этот чертов щит.

– Смотри, – предостерег старик. – Твоя голова на кону.

– Моя. Но все равно поеду.

Он кивнул мальчишке, пора идти, тот вскочил, сделал шаг, помялся, вдруг повернулся к старику:

– Ты в самом деле хочешь, чтобы я остался?

Старик медленно наклонил голову:

– Я мог бы научить тебя многому. Жаль, если все уйдет со мной… а ветры и дожди разрушат избу, а звери изроют норами.

– Я, – сказал мальчишка нерешительно, но детский голосок постепенно креп, – останусь… потому что тебе… как и деду Панасу, нужна помощь.

Залешанин с удивлением качал головой. Мальчишка, который страшился колдуна до поросячьего визга, сам напрашивается в помощники? Хотя дед, если присмотреться, не так и страшен. Может быть, в самом деле только бобер.

– Ты уверен? – спросил он все еще с сомнением. – Может быть, из тебя получился бы герой! Ездил бы по дорогам, бил встречных по голове.

Старик чему-то хмыкнул, глаза блеснули весело, но переубеждать не стал, заметил только назидательно:

– Для подвигов надо иметь сложение, а у него везде… вычитание.

– Кости есть, – возразил Залешанин, – а мясо нарастет.

– Гм, жаль. У мальчонки умные глаза. Может быть лучше будет не героем… а умным?

Мальчишка поворачивал голову то к одному, то к другому. Наконец сказал серьезно:

– Я останусь.

– Здесь лес, – предостерег Залешанин. – Я даже не знаю… Правда, если обучить ставить в печь пустые горшки, а вытаскивать полные…

Старик скупо улыбнулся:

– У мальчишки доброе сердце. И чистое. Он научится многому. И быстро.

Залешанин поклонился:

– Спасибо. За все спасибо.

– И тебе… но помни о грядущем дне.

Плечи Залешанина передернулись. Кивнул, не в силах выдавить слово из перехваченного внезапным страхом горла, попятился, пихнул задом дверь и вышел на яркий солнечный свет.

Конь щипал траву уже почти под самыми стенами, словно подслушивал или заглядывал в окна в надежде, что старик загрызет его хозяина и не надо будет никуда уходить с этой поляны.

– Размечтался, – буркнул Залешанин.

Конь печально вздохнул, а хозяин набросил ему на спину потничек, тяжелое седло, затянул ремни, конь на всякий случай надул брюхо, но Залешанин так же привычно двинул кулаком, и конь послушно выпустил воздух. Не прошло и не очень-то старался. А прошло бы – скакал бы легче, дышал вольнее, а что седло сползло бы набок, а всадник на скаку сверзился бы, то это его забота. Каждый за себя, не зевай…

Старик вышел на крыльцо, снова приложил ладонь козырьком к глазам. Залешанин вспрыгнул в седло, уже оттуда спросил:

– А по звездам мою судьбу не видно? Чтоб уж наверняка?

– Рылом не вышел, – буркнул старый волхв.

– Чего так, дедушка?

– Дорасти сперва. Пока что звездам рановато замечать такую малость.

Залешанин повернул коня, вскинул руку в прощании. На крыльцо внезапно выскочил мальчишка. Он тоже помахал обеими руками, вдруг скрылся в темном проеме. Залешанин пустил коня шагом, когда сзади нагнало звонкое шлепанье босых ног.

Мальчишка держал обеими руками Петьку:

– Возьми! Ты забыл.

Залешанин с удивлением посмотрел на птаху:

– Это ты мне?

– Я ж тебе подарил, – напомнил мальчишка. – Забыл?

– Ну, – промямлил Залешанин, это был не столько подарок, сколько… – Мне показалось, что ему будет лучше с вами.

– Не знаю, – ответил мальчишка серьезно, – но нас остается двое, а ты – один. А одному плохо, знаю… Когда вернешься, когда будет много людей, подаришь…

Залешанин с сомнением посмотрел на нахохленную птаху. Петька переступил с лапы на лапу, каркнул скрипуче:

– Вперед!.. На ны!.. Князю слава, вам – хвост собачий!

Залешанин засмеялся:

– Поехали, Петька. Мы с тобой еще подружимся.

Он чувствовал себя порой князем, порой круглым дураком. И все потому, что на плече теперь сидел, крепко вцепившись когтями в плотную кожу душегрейки, этот диковинный зверь в перьях. Князем, потому что у него такая птаха, все-таки Жар-птица, с какой стороны не погляди. Немножко чувствовал себя удалым сокольничим, ибо у птахи такой хищный клюв, что у орла помельче. Пожалуй, орла заклюет, ежели встретятся в небе… Ну, а дураком ощущал себя опять же потому, что едет через дикие места, тут даже зайцы не такие, а везет птаху, которой место в золотой клетке, где она должна жрать золотые орехи с алмазными ядрышками!

• Предыдущая
• 46/132
• Следующая