Князь Рус - Никитин Юрий Александрович - Страница 38
- Предыдущая
- 38/109
- Следующая
Ему показалось, что суета и бестолковость, когда горожане сталкивались лоб в лоб, тают на глазах, хотя наблюдал за ними всего ничего. Постепенно все начали работать быстро и слаженно, хотя по виду городка не скажешь, что им приходилось сталкиваться с врагами.
– К бою, – велел он. – Посмотрим, что у них за оборона!
– Пойдем на приступ? – загорелся Буська.
– Портки порвешь о колья.
– Тогда что?
– Узришь.
– Но…
Мощное хлопанье крыльев прервало его слова. Все вскинули головы и зачарованно смотрели, как по красному небу снижается небывало огромная, просто несметная стая крупных черных птиц. И только когда пошли к самой земле, Рус понял, что это обыкновенные пестрые утки. Целая стая с оглушительным кряканьем упала в поле, шуршала и кормилась вволю, а чуть погодя шумно захлопали крылья: прилетели толстые, жирные гуси. Тяжело бухались в хлеба, и даже Рус видел, что от стены колосьев ничего не останется. Утка трусливо сосет зерно снизу, ходит робкой мышкой, а наглый гусь прет как кабан, топчет, ломает стебли, а зерна вбивает в землю. От стада свиней больше останется, чем от стаи гусей!
– Боги, – прошептал он, – что за богатейший край… И он достался таким никчемам?
Сова подозвал троих на быстрых конях, велел вязать хворост в вязанки, забрасывать ров. Так делалось везде, по этим же вязанкам можно подняться и до верха тына, а там перебраться вовнутрь града. На Руса он не оглядывался, распоряжался уверенно, уже зная, что молодой князь не самолюбивый дурак, умный наказ не отменит, а только поблагодарит за подсказку.
Бугай все посматривал на гусей. По лбу пролегли морщины.
– Не пойму, – сказал он озадаченно. – У них гуси за богов, что ли? Для кого оставили этот клочок поля с хлебами?
– Может быть, – предположила Моряна, – обманка? И гуси, и кабаны сюда прут, дабы полакомиться, а тут их уже ждут. Ленивый народ! Задницы не хочет потрудить, побегать за зверем по лесу. Сидит и ждет, когда кабан подойдет к нему сам!
– Подлый народ, – решил Бугай. – Не знает благородной охоты? Истребим всех. Даже в колыбелях.
Когда русы делали вид, что идут на приступ, на тыне сразу поднялись человеческие фигуры. Рус с удивлением увидел множество женщин. Они тоже черпали кипящую смолу из медных котлов, выплескивали на врага. За струями кипящей смолы, жидкой как вода, оставались хвосты удушливого черного дыма. Видно было, как тлеют угли, ибо между бревнами тына зияют щели, через них тоже можно было бить стрелами в нападающих. Ежели бы иудеи умели метать стрелы!
Он вздрогнул, покрылся пупырышками страха. Раздался странный звук, еще не узнанный, но уже страшный: потрескивание сотен тугих луков. И тут же, заглушив все, пронесся свист, которого он никогда не слышал и, возможно, не услышит: жуткий и вместе с тем сладостный, от которого замерло сердце и одновременно вскипела кровь – коротко и звонко запели сотни тугих тетив, выбрасывая стрелы. И тут же частые щелчки жил о кожаные рукавицы, что тоже слились в странный звук, заставляющий шерсть подняться на загривке и одновременно вскипятить кровь.
Он видел, как на стенах, где открыто стояли люди с камнями в руках, будто пронесся ветер, сметая сухие листья. Люди падали по эту сторону и по ту, кое-кто повис, свесив головы и руки, кто-то метался по стене, пронзенный стрелами, еще не понимая, что поражен насмерть, кричал, падал…
Рус, не веря такому ошеломительному успеху, взмахнул рукой, приказывая наложить стрелы снова. На стене начали появляться новые люди, растерянные и ошалелые, снова заскрипели тугие луки, запели стрелы. Рус услышал частые щелчки, но стреляли уже не разом, били выборочно, ибо защитников на стенах почти не осталось.
– Сейчас бы в самом деле на приступ! – крикнул Сова.
Рус с сожалением смерил на глаз высоту тына:
– Мало вязанок набросали… Вряд ли с ходу одолеем. А терять людей не хочу.
– Они не воины! – сказал Сова с презрительным облегчением. – Кто ж знал, что здесь не люди, а бестолковые куры?
– Не воины, – согласился Рус счастливо. Он тоже чувствовал презрительную жалость к дуракам, что так открыто стояли на стене. – Что за племя непуганых дураков?
– Иудеи, – бросил Сова с еще большим презрением. – Тупой народ!
– Тупой как валенок, – согласился Рус. – Но мы не знаем, что они там наготовили по дурости за стенами. Сами пусть ноги ломают, туда им и дорога, а нам каждый скиф дорог.
Сова усмехнулся самым краешком губ. Хотя волхв и велел новый народ именовать народом Руса, русами, но сам Рус мнется, называет по старинке.
– Жаль, – сказал он, – солнце не задержать…
– Можем ворваться ночью, – предложил Рус горячо. – Хворостом забросаем до темноты, наши умельцы собьют даже лестницы. Через стену перелезем, а там только до ворот пробиться!
Сова сказал сожалеюще:
– Нельзя.
– Почему?
– Ночной бой опасен.
Рус оскорбленно вскинулся:
– Почему это? Им не опасен, а нам опасен?
– Резня опасна всем, но в своем доме и стены помогают. Я уже молчу, что иудеев там как червей в могиле. Куда и бежать в потемках…
– Подожжем дома! – бросил Рус запальчиво.
– А когда вокруг огонь, дым, все бегают и вопят, то даже местные теряют дорогу. Родных звезд в дыму и огне не узреть! Женщины и дети будут швырять из окон камни и горшки, и – поверь! – от этой дряни наших героев погибнет больше, чем от мечей.
Багровый шар уже наполовину погрузился за темный край. Небо было кроваво-красным, словно кровь избиваемых иудеев забрызгала небосвод, но скоро эта кровь стечет, все померкнет, и наступит долгая ночь, а за ночь даже самые никчемные сумеют хоть как-то да укрепить слабые места.
– Будем ночью готовить хворост, – сказал он зло. – Чтобы утром сразу!.. Едва забрезжит рассвет!
Сова сдвинул плечами:
– Мужчины, конечно, не кони… но им бы тоже перевести дух. А женщины и дети много ли хвороста в потемках соберут? Ладно, я погляжу, что удастся сделать.
Рус зло проводил взглядом его мускулистую спину. Сова не спорит, но бывший, а теперь и нынешний воевода, хотя его никто им не назначал, себе на уме. И, похоже, оставив ему княжескую власть, воинскую мощь все больше забирает в свои руки. А что есть князь без поддержки мечей?
Воинский стан разбили хоть не близко, но на виду у града. Со стен явно со страхом наблюдают за кострами, а их Рус велел жечь и ложные, пусть враг страшится численности. Повозки с женщинами и детьми остались далеко позади, придут только утром, тогда костров будет много больше.
Он огляделся, лег прямо на землю. Хотел положить под голову толстое полено, но недостойно мужчины так разнеживаться, и, уже засыпая, подозвал Буську:
– Я малость сосну. Чуть что – буди. И вот еще что… Подстрели-ка мне зайца. Больно зайчатины захотелось.
Буська запротестовал:
– Да где я возьму зайца среди стана? А отлучаться далеко ты сам не велел!
Рус рыкнул:
– Тебе князь велит аль не князь? Выполняй, дурень.
Смутно чувствовал, как с ног стаскивают сапоги, потом был мрак, а очнулся освеженный, бодрый, полный сил. В глаза светил полумесяц, желтый, как лицо мертвеца, но звезды уже исчезли на светлеющем сером небе. С востока по небосводу разливался нежный алый румянец.
Он лежал в багровом кольце огня. На миг метнулся страх, но из-за пламенных стен звучали мощные уверенные голоса, и мускулы расслабились. Он украдкой перевел дыхание. Пусть никто из зрящих не заметит, что князь едва не пустил лужу от страха.
Да, огонь хоть и победно рвется до небес, быстро и яростно выстреливает ввысь молниями искр, но костры отстоят один от другого на пять-десять шагов. Да и то полыхают только по краю стана. А в самой середке вытоптанного поля вповалку лежат крупные мужские тела, кого где застала ночь. Иные прижались друг к другу, сохраняя тепло, другие разметались во сне: чуют тепло костров. Воздух чист и сух, без привычной утренней влаги, тумана, сырости.
Голодную слюну ощутил раньше, чем ноздрей коснулся запах жареного мяса. Повернул голову:
- Предыдущая
- 38/109
- Следующая
