Главный бой - Никитин Юрий Александрович - Страница 18

• Предыдущая
• 18/94
• Следующая

– Приветствую! – сказал Добрыня громко. Он вскинул ладонь, подержал в гордом жесте. – Откуда путь держишь, герой?

Богатырь засмеялся. Это был смех сильного зрелого мужа, много повидавшего, много терявшего, но который не потерял надежды еще найти.

– Приветствую и тебя, герой. Мне проще сказать, куда еду!

– Куда? – поинтересовался Добрыня.

– Я ищу себе королевство. Ну, которое мог бы подгрести под себя… Ха-ха!.. Пора остановиться…

Добрыня удивился:

– Здесь?.. Похоже, ты опоздал.

Богатырь вскинул брови:

– Почему?

– Здесь земли уже поделены… Почти поделены. С запада пришел Рюрик, основал свое королевство, с юга – хан Аспарух, покорил пару племен и тоже основал царство, с востока пришли угры, им дали место на равнине… Гм, пришли еще Радим и Вятко, тоже создали свои племена, грозят превратить в королевства… Разве в лесах севернее отсюда остались места. Можешь основывать свое королевство. Если с этой красавицей, то от вас пойдет сильный и красивый народ!

Леся громко фыркнула. Богатырь широко и открыто улыбнулся:

– Спасибо за лестные слова. Но нет, этот путь чересчур медленный. Не для меня! Это для простого люда… Эти Радим и Вятко – простолюдины? Я с моим длинным мечом хочу завоевать себе королевство готовенькое!

Добрыня кивнул угрюмо:

– Да, конечно. Чтоб не трудясь… Но у Рюрика была еще и дружина. А что ты можешь сам?

Богатырь оглядел его оценивающе. Улыбка стала шире.

– А ты можешь оценить?

– Еще как, – ответил Добрыня. – К тому же я как раз защитник рубежей… уже нашего королевства!

Он вытащил меч, богатырь вытащил свой. Пустили коней по кругу, присматриваясь и примериваясь. Богатырь держался на коне свободно, в движениях чувствовалась сила и ловкость, а мечом двигал легко, без напряжения. Мускулы играли и перекатывались под темной от солнца кожей. Многочисленные шрамы выделялись как узоры странной татуировки.

Его спутница и рудокоп высокомерно наблюдали за схваткой. Кобыла Леси приблизилась, обнюхивалась с лошадкой красавицы. Леся зло дернула повод, едва не оторвала кобыле голову. Та всхрапнула и повернула голову, чтобы обнюхиваться с конем рудокопа.

Мечи заблистали на солнце. Добрыня нанес пробный удар, воин легко парировал, в свою очередь ударил красиво и сильно наискось. Железо зазвенело звонко и страшно. Добрыня чувствовал, как от кисти по всей руке пробежала дрожь и растаяла в теле. Он угрюмо присматривался к противнику, оценил длину рук, мощь ударов. Слабые места отыскивать не стал: достаточно и того, что голый как дурак перед бабой и уродом красуется, а тут тебе не ярмарка…

Он пошел на опасный прием, раскрывшись, меч противника блеснул у самых глаз, острое лезвие с силой ударило в грудь. Его тряхнуло, на солнце блеснули булатные пластинки, разлетелись, как холодные осколки льда под ударом молота. Однако и его меч провел точно такую же полосу по груди заморского противника.

Оба отпрянули, тяжело переводя дыхание. С груди Добрыни исчезли три булатные пластины, спасла кольчуга. Зато от его меча на груди воина пролегла длинная борозда, откуда сейчас бурно плеснула кровь. Судя по широкой струе, рана глубокая и опасная.

Добрыня поднял коня на дыбы, вскинул окровавленный меч:

– Слава!..

Воин, не веря глазам своим, ухватил ладонью за края раны, словно пытался свести их, срастить, остановить кровь. Лицо его посерело.

– Ты… кто ты?

– Бдитель кордонов земель наших, – ответил Добрыня высокомерно. – Возвращайся, герой. Здесь тебе искать нечего. Мы эти земли уже заняли, отдавать не собираемся.

Воин поднял голову. В глазах было бешенство. Из горла вырвался звериный рык:

– Я не отступлю!.. Здесь будет мое королевство!

– Здесь будет твоя могила, – прорычал Добрыня.

Воин с лютым криком поднял коня на дыбы. Его меч взвился как твердая молния, Добрыня поспешно закрылся щитом, подставив наискось, смягчая удар, но и без того руку тряхнуло так, что онемела по плечо. Правой же рукой он ткнул мечом вперед, словно сулицей. Острие коснулось живота героя, уперлось в твердые, как дерево, мышцы. Если бы на чужаке была еще и кольчуга, хоть плохонькая, Добрыня рисковал бы сам, но так острое как бритва лезвие пропороло плоть, погрузилось почти на ладонь.

Добрыня поспешно выдернул дымящийся от крови меч, заставил коня попятиться. Воин вскрикнул с такой мощью, словно бы закричала сразу сотня человек. Конь Добрыни даже присел, но Добрыня хладнокровно заставил его отступить еще на пару шагов.

– Трус! – вскричал воин. – Остановись и сражайся!

– А кто бежит? – удивился Добрыня. – Не туда забрел, парниша. В каких краях сходило голым воевать-то? Небось с тараканами?.. Или люди аки тараканы?

Воин зажимал раны на животе. Лицо перекосилось, рот дергался. Похоже, меч порвал в его теле важные жилы, ибо он захрипел, начал раскачиваться в седле. Женщина и рудокоп решились подъехать. Рудокоп подставил широкое плечо. Воин с усилием оперся, залитая кровью ладонь скользила, он едва не падал. Женщина поспешно придержала с другой стороны.

Добрыня вложил меч в ножны. На сраженного смотрел без злобы, а его спутникам сказал деловито:

– Когда зароете этого… короля, возьмите коня и пожитки… Это, конечно, не королевство, но отсюда уходят стрижеными, ребята.

Женщина, которая не стала королевой, и рудокоп, которому явно светило стать управителем королевства, медленно снимали умирающего воина с седла. Добрыня пустил коня шагом, дабы не подумали, что их побаивается, но голову отворачивал, не любил смотреть на мертвяков.

Сзади прогремела частая дробь копыт. Леся догнала, протянула руку. На ладони блестели три смятые страшными ударами, искореженные пластинки из булата.

– Возьми. Если будешь так часто драться, то сам пойдешь голым. Ну, как этот…

Добрыня двинул плечами. Голос прогремел сурово, только сам он уловил в нем горечь и скрытый смысл:

– На мою жизнь хватит.

– Уверен? – спросила Леся с сомнением.

– Да.

– Ну, как скажешь.

– Да и нет здесь горна, – добавил он, смягчая резкость, – чтобы раскалить, расклепать, согнуть, снова склепать…

Леся, поколебавшись, спрятала пластины в дорожную сумку, одну повертела в руке. В серых чистых глазах была задумчивость, губы слегка дрогнули.

– Ну… на ближайшем привале… я попробую.

Ее пальцы проглаживали булатную пластину, словно та была из сырой глины. Когда стала ровной и красиво выгнутой, тоже отправила вслед за другими, а серые внимательные глаза прошлись взглядом по широкой груди Добрыни.

Добрыня ощутил, что против воли поглядывает на ее сильную, развитую фигуру. Конь несется под Лесей как ветер, но она в седле держится ровно, как свеча, навстречу ветру смотрит открыто, в конскую гриву лицо не прячет. Волосы убрала, стянула ремешком, но он невольно представил, как ветер растреплет роскошную косу и они водопадом будут струиться следом.

Она перехватила его взгляд. Ему показалось, что щеки молодой вдовы чуть порозовели. Скрывая непонятно откуда возникшую неловкость, он перевел коня на шаг, пусть отдохнет, кивнул на лук за ее плечами:

– Не могу признать, что за дерево…

– Не знаю, – ответила она смущенно. – Мне отец подарил.

– Микула? – удивился он. – Вот уж не подумал бы…

– Да нет, – поправилась она торопливо. – Он никогда не был воином. По крайней мере, не рассказывал. А ему лук в молодости подарил не то Святогор, не то кто-то из велетов… У меня даже три стрелы сохранилось! Правда, их берегу. А пользуюсь теми, что сама делаю.

Он повертел лук в руке. Дерево темное, необычайно плотное, тяжелое. Как если бы сырой ком железа с овцу размером ковать и ковать, пока не станет с курицу. Дерево не куют, но есть, наверное, такие породы, перед которыми и дуб столь рыхлый, как сосна перед дубом.

– А тетива из чего?

– Двойная из задних ног тура, – ответила она.

• Предыдущая
• 18/94
• Следующая