Женщина в черном - Бестужева-Лада Светлана Игоревна - Страница 13
- Предыдущая
- 13/23
- Следующая
Непонятно было только, ради чего затеяна эта кутерьма? И что искали в Кешиной комнате потом? Наверняка что-то гораздо более ценное, чем деньги: за деньгами полезли бы в «хранилку» самого банка, если б сумели, но уж не в личный сейф президента, который к тому же можно открыть консервным ножом.
Теперь этот таинственный Севка, Всеволод Эмильевич. Вероятность «случайной» встречи на Тишинке ничтожно мала. Скорее всего кто-то хорошо вычислил Кешу: нужда в деньгах, маленький ребенок, сам – мастер на все руки. Плюс бесхарактерный, чтобы не сказать – мямля. Такие «находки» на дороге не валяются. По-видимому, в кустах, как всегда, чисто случайно оказался необходимый белый рояль. Ну, и что мне это дает? Ничего нового.
Иннокентия придется пока спрятать в спецбольнице МУРа. Там ребята понятливые, толковые, с формальностями проблем не будет, во всяком случае, первые несколько дней. И «подельщики» его не достанут, и Вера будет ни при чем. Петеньку увезли – и ладушки. А его папочка пусть посидит за решеткой из-за собственной глупости.
Кстати, Кешина уловка с Петенькой, по-видимому, сработала. Его супостаты были уверены, что мальчика в квартире нет. Иначе вломились бы и в комнату к соседке, церемониться бы не стали. Не случайно же кто-то наведывался под утро еще раз. Искали Кешу? Или приходили за его сыном? Вероятнее всего, второе, поскольку Кеша на их глазах угодил под машину, а времени разбираться, задавило его или нет, не было.
Безумно хотелось курить, я полез за сигаретами и вспомнил, что три дня назад в очередной раз «завязал». Пришлось тронуться в сторону работы, а по дороге купить пачку «Столичных». Закурил, и в голове немного прояснилось.
Первостепенным теперь оказалось другое: необъяснимо разговорчивый покойник. Врачу резона нет врать, его совершенно не интересует личность пострадавшего, главное – спасти. А какой резон врать у Саши? И даже если допустить, что ошибся доктор Герасимов, перепутал, скажем, пациентов – у нас все бывает, – то все равно, каким образом Водолажскому удалось за несколько оставшихся до выстрела секунд разглядеть человека в соседней комнате? Да еще вахтер объявился, из соседнего учреждения, свидетель – чуть ли не закадычный Кешин друг. Москва, конечно, большая деревня, но не настолько же!
Когда я, надежно упрятав Кешу в спецпалату-одиночку, вернулся в прокуратуру, Саши не было на месте. Секретарша сказала, что его срочно вызвали в Бутырку: вроде бы кто-то из наших с ним «клиентов» решил дать показания. Точно она не помнила, потому что именно в этот момент позвонили ей.
– От Генерального прокурора? – не удержал я ехидный вопрос.
Наша Галочка славится тем, что воплощает идеал секретарши в понимании кинорежиссера. Бесконечный треп по телефону с подругами и поклонниками, злоупотребление косметикой. А уволить нельзя – у нее папа-депутат. А еще мама – чей-то референт, черт их разберет, в самом деле! Блат, он и при рыночных отношениях блат.
Пока Галочка переваривала вопрос и собирала слова, прошел к себе. Сел за стол, достал – пока тонюсенькую! – папку с делом. И тут же обнаружил отсутствие записи показаний раненого, то есть уже покойника. Обычно Саша таких промахов не допускал. Ну, ладно, вахтером занимались другие, они еще могли даже не вернуться с места происшествия. Но Саша-то? Может, отдал Галине перепечатать?
Галочка в ответ на мой звонок возникла в дверях кабинета символом оскорбленной невинности. Мне было не до ее актерских заготовок, поэтому зря старалась.
– Галя, Саша не оставлял вам ничего перепечатывать?
– Оставлял какой-то словесный портрет. Уже заканчиваю, Пал Палыч, через десять минут принесу.
– Галя! Солнце мое, сколько там страниц, в этом словесном портрете? Двенадцать? Десять? Пятьдесят пять?
Мы оба прекрасно знали, что такие документы занимают одну страницу. Пять минут перепечатки.
Через пятнадцать минут бумага была передо мной. Все чин чином, описан действительно Кеша. Но так описать его мог бы, например, я, проведший с ним несколько часов подряд. У покойного были секунды, а он не назвал только цвет глаз. Остальные подробности: худой, темноволосый, с пухлыми губами – все было. Даже одежду успел заметить. Жаль, умер. Феноменальной наблюдательности, видать, был человек.
И человек с такой памятью оставляет записную книжку, предмет первой необходимости делового человека, в конторе? И считает, что его коллега, многоуважаемый Всеволод Эмильевич, находится за пределами Родины? Изумляется этому, идет за записной книжкой, падает с жутким криком, раненный насмерть, – все-таки успевает не только запомнить, кого увидел, но и донести в последнем слове врачу словесный портрет в мельчайших чертах? Или не врачу, а оперативному сотруднику в белом халате? Не знаю, не знаю… Я бы на его месте попросил пить…
Отпечатков на месте преступления, судя по всему, нашли тьму, но, насколько мне известно, Кешиных «пальчиков» в нашей картотеке нет и быть не может. Довольно трудно будет установить, он ли вскрыл сейф. Я-то знал наверняка, но даже признание самого обвиняемого, как известно, не есть доказательство. Да и вместо того, чтобы водворить гражданина Уварова туда, где ему положено находиться, – в КПЗ, я почти собственными руками спрятал его подальше от правосудия. Получается, от самого себя. Ох, Вера, Вера…
А как было бы славно и полезно раскрыть дело за двое суток! Есть отпечатки пальцев. Есть подозреваемый: словесный портрет покойного и некий приятель-вахтер. «Пальчики», естественно, совпадут, а пистолет Кеша мог выбросить по дороге. Содержимое же сейфа надежно спрятать. Да и в конце концов, какая разница, что там было! А в остальном – полный порядок. Два трупа, отпечатки пальцев, показания свидетеля… Не дело – конфетка… Могло бы быть…
Не успел одернуть себя за безнравственные мечты – зазвонил телефон. Вера?
– Това… Павел Павлович?
– Да, слушаю вас.
– Доктор Герасимов беспокоит, из Склифосовского. Я тут вашего коллегу подвел, простите великодушно. Если честно, я выходил из палаты, минут двадцать меня не было. А раненый мог очнуться, сказать что-то.
– Вы уверены, что мог очнуться?
– Вообще-то теоретически не должен бы… Но практически… У нас тут как-то мужик своими ногами пришел, голова у него болела. Так выяснилось, что он по пьянке на спор себе в голову позволил здоровенный гвоздь заколотить. Первый день думал – с похмелья трещит, второй день анальгин глотал. А на третий пришел сдаваться. Мы ему железо вынули, он ушел. Так что всякое бывает.
– Значит, если придется подписывать протокол…
– Подпишу, конечно, чего же не подписать. Помогать следствию – обязанность каждого…
Он еще что-то бубнил, но я вежливо закончил разговор. Так, интересно получается. Удивительно легкое дело досталось. Улики сами в руки плывут, покойники разговаривают, свидетели на ходу показания меняют. Очевидное – невероятное.
Решил выпить кофе, но банка была пустой. Пришлось пойти к Саше, у него всегда все есть. Когда я открывал стол своего заместителя, зазвонил телефон. Машинально снял трубку, даже не успел сказать обычное: «Шервуд слушает», а оттуда зачастили:
– Сан Саныч, алло! Игнатенко вас беспокоит.
– Это не… Алло, алло! Игнатенко? Всеволод Эмильевич?
– Ну да, Сан Саныч, какой же еще? Значит, так, все сделал, как договорились, никакой самодеятельности. Вахтер не подведет, так что никуда наш дурачок не денется. И щенка его найдем.
– Откуда вы звоните?
Это была чудовищная, непростительная ошибка с моей стороны. Я ведь не знал, на «ты» или на «вы» нужно было обращаться. Не знал – и все испортил. В трубке повисло тяжелое молчание, потом что-то звякнуло, будто стекло ударилось о край телефонной трубки, и в ней раздались противные гудки отбоя. Я осторожно положил трубку на стол и пулей вылетел из кабинета. Галя, конечно, трепалась по местному телефону. Пришлось прижать рычаг рукой и прервать беседу. Галя оторопела:
– Вы что, Пал Палыч?
– Галя, быстро узнай, откуда только что звонили по тому телефону. Ну, по черновскому. Непонятно?
- Предыдущая
- 13/23
- Следующая
