Мужская работа - Нестеров Михаил Петрович - Страница 20

• Предыдущая
• 20/69
• Следующая

В вопросах, связанных с безопасностью «фирмы», всю ответственность на себя брал Зиновий Штерн. Порой он даже не советовался с боссом, лишь докладывал о принятых им мерах и результатах проведенной работы.

Последнее время он часто ловил незнакомые взгляды Антона и вслушивался в непривычные интонации его голоса. Так смотрят и разговаривают не уставшие от рутины, а заслуживающие спокойной жизни люди.

Все это ерунда, думал Штерн, что работа затягивает, становится частью жизни: от любой работы нужно отдыхать; а коли ее объем сопоставим по масштабам с двумя, а то и тремя жизнями, то без зазрения совести и оглядки на прошлое можно смело думать о «тихой гавани».

Зиновию казалось, что мысли Антона купаются в голубой лагуне, нежатся под лучами субтропического солнца. Штерн не мог думать так же по одной причине: он еще не все сделал в своей жизни, он «ниже» своего компаньона; а находясь в одной упряжке, не вырвешься вперед даже на полкорпуса. Он – пристяжной. Вот и вся горькая правда Зиновия Штерна.

Возвращаясь к вопросам безопасности «фирмы», Штерн все чаще думал о вице-консуле Борисе Рощине. С одной стороны, он, «униженный и оскорбленный», не представлял опасности. С другой – повязанный с «фирмой» необъяснимой акцией, направленной на ликвидацию Антона Альбаца, виделся лишним звеном. И тому несколько причин. Основная – она же банальная – нелегальная связь Рощина с «фирмой» на легальной основе. Эта связь в глазах Штерна была порочной – о других ее свойствах вроде схожей по звучанию прочности говорить не приходилось. И все потому, что в «карательных» мероприятиях ФСБ – СВР не было логики.

Антон несколько раз пытался связаться по телефону со своими компаньонами в Москве, но каждый раз его рука останавливалась на полпути к трубке. И по схожей причине: ему из Москвы за последнюю неделю не поступило ни одного звонка. То было, как выяснилось недавно, затишьем перед бурей. Правда, «буревестник» обломал себе крылья, спускаясь с пригорка близ датского городка Нествед.

Связь с Рощиным стала лишней. К Антону могли подобраться именно со стороны оперативника Службы внешней разведки. А Антон не торопится, вовсю пользуется передышкой, надеется на объяснения из Москвы, ждет звонка или курьера. И как не понимает, что курьер может принести совсем не ту посылку. Вернее – ту, которая поможет Антону побеседовать с глазу на глаз с «буревестником». Есть минимум двадцать стран, которые дадут приют торговцу оружием; правда, руководители половины из них сморщатся при известии о том, что недееспособный дилер явился пусть не на иждивение, но в качестве нетленного квартиранта. Словом, уже сейчас Альбац не тот, что был вчера, неделю назад.

Удивляла скорость этой перемены. Возможно, воля лишь одного человека провезла его с горки.

Штерн вызвал к себе двух людей, работающих в отделе, патетически именуемом отделом тайных операций, наверняка в подражание Службе «А» (дезинформация, тайные операции) бывшего Первого главка КГБ СССР.

Оба они были выходцами из Украины. Один из них носил еврейско-датскую фамилию Петерсон – ежели произносить ее с прононсом и, естественно, с ударением на последнем слоге. Из органов безопасности Украины Леонида Петерсона поперли в звании старшего лейтенанта, и он, как многие его коллеги и соотечественники, подался за бугор. Что бы он делал в Штатах, кабы последовал за приятелем-ментом, сказать трудно, но вот в Голландии пересеклись пути двух земляков: Петерсона и Штерна. Вот уже три с половиной года первый выполняет все поручения последнего, не гнушаясь никакой работой.

Второго звали Глебом Карпенко – тридцати двух лет от роду и со странной пропорцией головы: высокий лоб и выпуклый затылок, обычно все бывает наоборот. То ли акушер был пьяный, то ли щипцы-захваты оказались не той системы, но впервые заорал Карпенко, появившись на свет в львовском роддоме, именно с такой черепно-мозговой конфигурацией.

Он был высоким и сильным, не имел разрядов в силовых видах спорта, но с успехом компенсировал сии недостатки врожденными качествами бойца. Он не имел потухшего взгляда киллера, по обе стороны переносицы располагалось по одному живому глазу, каждый из которых удивлял своей чистотой. Защищаемые от солнца и непогоды кустистыми бровями (два родника в непролазной чащобе), они с оптимизмом смотрели в будущее.

Кроме всех прочих достоинств, включая мощные руки, каменную спину и пружинистые ноги, уникум Карпенко метко стрелял из пистолета и карабина и достиг совершенства, тренируясь на «черномазых» в Центрально-Африканской Республике, куда забросила его судьба аж на два года.

С конца 1997-го по начало 1998 года Карпенко был задействован в акциях по поставкам украинского оружия в Пешавар и дальше, к конечному пользователю – «Талибану». Что касается войны на Балканах, о ней Глеб Карпенко рассказывал неохотно.

Со Штерном он познакомился в 1999 году и с тех пор гордо именуется бойцом отдела тайных операций.

Оба агента – и Леонид Петерсон, и Глеб Карпенко – были готовы к работе в любое время суток, за что стали за глаза именоваться дежурными. Тронув свой выпуклый, как у Ихтиандра, затылок, Карпенко уселся в кресло, стоящее у занавешенного коричневой шторой окна в кабинете Штерна, и положил ноги на журнальный столик; подошвы рифленых ботинок уставились на Зяму. Штерн по обыкновению промолчал: не он будет мыть стол. К тому же в этом на первый взгляд вольном жесте подчиненного виделась его вальяжная уверенность, смешанная с его же пугающей репутацией.

Петерсон сел в свободное кресло, которое застонало под его стокилограммовой массой.

– Есть работа, – Зиновий посмотрел на циферблат своих наручных часов, будто намеревался отметить время, за которое его агенты сумеют справиться с заданием. Порой приходилось работать и по секундомеру. – Все нужно сделать тихо и аккуратно. Наш клиент живет на Хольмвайене в одноэтажном типовом особнячке.

Штерн выложил перед подчиненными фотографию Бориса Рощина и продолжил:

– Обычно он ночует один. Возможно, с ним окажется… еще один son of a bitch. Туда им и дорога. На воротах дома кодовый замок, шифр простой – четыреста тридцать три. Верхняя часть входной двери застекленная, решеток на окнах нет…

Света от торшера, горящего в гостиной, хватало, чтобы отчетливо видеть безмятежное лицо Полины, свернувшейся калачиком под одеялом, ее слегка приоткрытые во сне губы. Хватает тишины, чтобы слышать ее безмятежное дыхание.

Борис сел на кровати, обхватив колени руками, и вдруг подумал о том, что вот сейчас он сторожит сон этой женщины. Просто сторожит, чтобы отогнать пугающие сновидения, поправить сбившееся одеяло и шепнуть: «Чш-ш-ш…»

Как ни старался, не мог не думать о будущем, сколько времени продлятся их отношения. Порой думал смело и эгоистично: столько, сколько будет необходимо ему. Однако понимал, что не он отмерял это время, а Полина. Точнее, он отдавал ей это право. Он снова оказался не в лидерах, но досады не ощущал. Даже больше, он пришел к выводу, что баланс – штука опасная, баланс – это конец движения, мертвое стояние. Гармония достигается только тогда, когда что-то перевешивает, когда уходит единообразие. Какая гармония в море при полном штиле? Никакой. Кажется, мир замер; во всяком случае, он осторожничает. Как насторожился Борис, услышавший какой-то шум во дворе.

Показалось?

С минуту он вслушивался, но тот металлический звук больше не повторился. Может, ветер прокатил по дороге пустую жестяную банку…

Рощин попытался сосредоточиться на прежних мыслях, но понял, что не хочет этого. Скорее оттого, что не находил им продолжения.

Глядя на спящую Полину, Борис нахмурился: он не спросил, есть ли у нее дети. Беспричинные морщины на его лбу разгладились: когда он попытался угадать ее имя, ее ответ ошеломил: «Полина Аркадьевна… подполковник ГРУ». Может, и по поводу детей его ждет такой же ошеломляющий ответ? «Десять негритят», – к примеру.

• Предыдущая
• 20/69
• Следующая