Черный беркут - Нестеров Михаил Петрович - Страница 48

• Предыдущая
• 48/86
• Следующая

– Леш, где ты так научился свистеть?

– Дома... Еще пацаном с птицами вставал. Они рано начинают петь.

Анне казалось, что Алексей действительно не свистел, а пел. Он приподнимал верхнюю губу, отчего нос его заострялся, и производил нежные, мелодичные звуки.

– Красиво... – Анна задумчиво смотрела на него. – Какая птица так поет? Соловей?

Алексей покачал головой.

– Пестрогрудка. В наших краях ее называют... – он сделал паузу и задержал свой взгляд на Анне, – подорешник. Я больше всего люблю эту птицу.

Он опустил глаза. Потом, чувствуя, что сказал слишком много, начал беспечно болтать:

– А я тоже в музыкальной школе учился. Дня три. Я совсем маленький был. Учителя говорят: «Рано. Через год приходите». Мать ни в какую. Наверное, хотела из меня Стравинского сделать. Ну вот... Учительница нажимает на клавиши и заставляет меня повторять: до, ре, ми, фа, соль... Повтори, говорит, Леша. Я повторяю, а сам на пианино смотрю – так хочется поиграть! «До, ре, ми, па, соль...», – жалобно тяну я. Учительница меня прерывает. «Не па, а фа. Повтори». Я щеки раздул и выдал: фффа! Она меня похвалила. Давай, говорит, сначала. Я начал: «До, ре, ми, па...» – «Фа, Леша! Фа!» И вот так целый час она заставляла меня ноту фа выдувать, как будто я на тромбоне пришел учиться играть. Но с тех пор букву «ф» выговариваю безукоризненно. Все-таки музыка – великая вещь.

Анна неожиданно спросила:

– А подорешник красивая птица?

Алексей растерялся только на мгновенье. И выдал:

– Отлично летает! Но по земле передвигается несуразно. – Он видел, как задрожали губы Анны, еще чуть-чуть – и она рассмеется. Алексей тут же перешел к более конкретному описанию: – Она оливкового цвета, сероватая. А брюшко белое. Я никогда птиц не ловил, это не по мне, я не рыбак и не охотник. А вот пацаны ловили, знали, что она к неволе привыкает легко.

– Кто легко привыкает к неволе?

Алексей быстро встал, повернувшись на голос. На пороге стоял Игорь Орешин.

– Здравия желаю, товарищ полковник.

– Виделись уже. – Орешин подошел и поцеловал жену. – Уроки даешь?

– Перенимаем друг у друга опыт. Алексей здорово подражает подорешнику.

– Кому? – Командир бригады перевел взгляд на прапорщика.

– Птица такая есть, – ответил Ремез. – Вообще-то правильно она называется пестрогрудка.

– Это она быстро привыкает к неволе?

– Так точно.

– А ну-ка... – Орешин опустился на стул и подмигнул жене, – напомни.

– Неудобно, товарищ полковник.

– Давай, давай, Ремез. Не тяни.

Алексей на всякий случай предупредил:

– В природе она поет мелодично, но на слух человека не совсем приятно. – Смущаясь, он провел языком по зубам, повернул голову так, что Орешины видели его в профиль.

Он выдал несколько колен и решительно поднялся. Ему необходимо было покинуть квартиру Орешиных. А перед этим объяснить комбригу, почему он оказался тут. Впрочем, командир не такой человек, которому нужно долго объяснять очевидные вещи. Все написано на лице Алексея.

У него не было предлога посетить их квартиру, и задержался он ненадолго, показал свой певческий талант. Идиот... Все равно сказать что-то нужно. Пусть это прозвучит глупо, фальшиво, теперь это не имеет значения.

– Извините, товарищ полковник. Вообще-то я к вам пришел. Хотел в части обратиться, но мне сказали, что вы уже ушли.

Полковник поднял бровь, не глядя на Алексея, спросил:

– Поужинаешь с нами?

– Нет, спасибо. – Он замолчал, ожидая последнего вопроса Орешина.

– Чем могу помочь, Алексей?

– Домой хочу съездить. В отпуск отпустите?

Орешин некоторое время стоял в задумчивости.

– Ладно, пиши рапорт. – Проводив гостя, Игорь покачал головой. – Есть что-то неприятное в свисте... как он его назвал?

– Подорешник, – подсказала жена. – Почему неприятное?

– Пожалуй, я неточно выразился. Скорее всего что-то хищное.

– Игорь, я не понимаю тебя. Ведь ты сейчас говоришь об Алексее, так?

– У тебя богатое воображение, Аня. Я говорил всего-навсего о свисте. Алексей не сказал, чем питается эта птица?

Орешин сложил на груди руки, пристально глядя на жену.

– Игорь, – мягко сказала Анна, – мы давно не ссорились. Я имею в виду беспричинно. Ты что, ревнуешь меня? – На ее лице проступил румянец.

Орешин покачал головой, неопределенно пожав плечами.

На следующий день он попытался загладить вину. Раскопав в библиотеке книгу о пернатых, принес ее домой. Посадил рядом Анну и показал на черно-белый рисунок с изображением птицы.

Анна прочла: «Пестрогрудка, подорешник, пересмешник, ястребиная славка» – и вопросительно глянула на мужа.

– Ястребиная, понимаешь? Хотя успел прочесть, что на ястреба она похожа только оперением. А так – неприметная маленькая птичка. Может, поэтому мне показалось в ее пении что-то хищное?

Анна промолчала, пожимая плечами.

Подбежал Вовка, забрался отцу на колени и показал на рисунок:

– Это кто?

Игорь скосил глаза на жену.

– Наш однофамилец.

Вовка округлил глаза и с детской наивностью спросил:

– Родственник, значит?

Анна не выдержала и рассмеялась.

Это было за две недели до того, как Алексей написал рапорт, но совсем иного содержания, и навсегда покинул Полярный.

Кавлис бросил на пыльную землю разгрузочный жилет, туда же полетели камуфлированные под горную местность брюки, майка песочного цвета с короткими рукавами. Как следует обваляв все это в пыли и потоптавшись на обмундировании, командир стал одеваться.

– Эх, пропади все пропадом! – Ремез скинул с себя одежду, беря пример с командира. Он уже успел приторочить к спинной панели жилета верхний клапан от рюкзака, который должен выполнять роль патрульного ранца, – легко и необременительно. В данном случае не имело смысла тащить за спиной «РД» целиком, все необходимое уместится в ранце, дополнительных подсумках и карманах «разгрузки», вмещающих в себя 16 автоматных магазинов.

Алексей остался в одних трусах и противоосколочном бронежилете. Поиграл бицепсами. Вытатуированные на плече знаки группы крови пришли в движение. Прищурившись на горы, он спросил:

– Сколько нам плюхать? Километров десять-двенадцать?

– Не больше, – отозвался Кавлис. – По тропе на гору. Основной путь хребтом, а там сразу спуск в долину. Темноты ждать не будем. Одевайся, Леша, бери Михаила – и на разведку.

Ремез надел только брюки и кроссовки. «Разгрузка» – поверх бронежилета. Зачерпнув пригоршню пыли, Алексей высыпал ее на голову, «умылся»; прошелся пылью по мускулистым рукам. Посмотрел на Зенина, которого звал Зеноном, и повернулся к Кавлису:

– Готовы.

– Давайте. Алексей – старший.

Ремез подмигнул Сапрыкину: «До встречи» – и, придерживая автомат, раскачивая корпусом, легко и быстро побежал вверх по тропе. В двух шагах позади него Зенин.

Разведчики быстро преодолели около семи километров по высохшей почве и еще с полкилометра вдоль быстрого ручья. Местами он суживался, исчезал из вида под каменными выступами. Вода была прозрачна, просматривался каждый камушек на дне, виднелась каждая песчинка. Солнце поднималось все выше, его лучи пронизывали воду, тем не менее она оставалась прохладной.

Ремез припал губами к воде и долго пил.

– Нет, – он поднялся на ноги, – в Катуни вода вкуснее, амброзия. Как-нибудь я вытащу тебя в свои родные места, сходим на зимовье, картошечки испечем, пузырек раздавим. Посидим, березы послушаем, захмелеем. Потом – с головой в ледяную воду! И – раствориться в ней. Я тебе клянусь, Зенон, ты еще увидишь Катунь. Я не я буду.

Зенин промолчал, завидуя товарищу, который вырос в дремучей тайге, на реке Катунь. А он – коренной москвич, «нетронутая природа» до недавнего времени ассоциировалась у него с зелеными пригородами столицы, прудами и мелкими речками.

Михаил напился в два приема, вылил из фляжки теплую воду и набрал свежей, почти ледяной.

• Предыдущая
• 48/86
• Следующая