Беглецы из ниоткуда - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 65
- Предыдущая
- 65/100
- Следующая
– Поем с удовольствием. Но только после разговора.
– Если так – я весь внимание.
И администратор устроился в кресле поудобнее.
Орлана перешла к делу сразу же:
– Будет война.
Она понимала, что этих слов достаточно: отец, безусловно, следил за жизнью маленького человечества и понимал – кто будет воевать и с кем.
Карский ответил не сразу, но она помолчала, давая ему время подумать.
– Из-за Нарева? Его декларации о деньгах и прочем?
– Дело не в словах. Он отключил наш выход синтезатора. Это уже враждебное действие.
Карский нахмурился:
– Он не делал этого.
– Ты уверен?
– Я его не люблю, ты знаешь. Но он умный человек и не стал бы начинать с таких глупостей. Мы с ним говорили о том, что можно и чего нельзя. На самом деле он ведь хочет только объединить нас всех, а начать с отключения значило бы – вырыть между нами и вами очень глубокий ров. Даже пропасть.
– Если не он – то кто?
Карский только развел руками:
– Может, инженер? Какая-нибудь техническая надобность – профилактика, что-нибудь такое. Вы не пробовали выяснить?
– Пробовали. Никого из них нет на местах. В постах – только наши ребята. Они, понятно, ничего не знают.
Легкий кивок показал дочери, что отец знает и о вхождении молодых в состав экипажа.
– Но пусть даже выключил не он. Пусть капитан или инженер, для нас это, откровенно говоря, безразлично. Дело ведь не только в Нареве.
– В чем же еще?
– В том, что вы живете в прошлом. Не понимаете, какой мир окружает нас и каково наше место в нем…
Это, кажется, оказалось для него новым. И пришлось потратить чуть ли не четверть часа, чтобы объяснить, как обстояло дело, на молодой взгляд.
Когда она закончила, администратор уже не улыбался. И сказал озабоченно:
– Это для меня ново. События в пространстве? Привидения какие-то? О записях я слышал, но не придал значения: мало ли что придет в голову Инне…
– Это серьезно. Но главное в другом. Нельзя больше так жить. Одно из двух: или ты соглашаешься со мной. Или… я не уверена, что смогу удержать ребят от крутых действий.
– Да, – вздохнул отец. – Молодежь бывает неоправданно резкой. Хорошо; что же ты предлагаешь?
– Объединиться в единое государство.
– Этот путь был открыт для вас и раньше.
– Не так, как предлагали вы. Мы не хотим быть на последних местах – и не будем.
– Хотите, чтобы мы присоединились к твоему Королевству? На каких же правах? Колонии? Доминиона? Свободно присоединившегося государства?
– Не угадал. Мы объединимся в монархию. На равных правах. Ты будешь королем. У тебя для этого больше оснований и прав, чем у любого другого. Я – твоя дочь, наследница, так сказать, принцесса крови. И у всех – равные возможности.
– Меня в короли? Знаешь ли, я – убежденный республиканец.
– Опять ты уходишь в прошлое. Это все осталось там, очень далеко. И в пространстве, и во времени. Ты должен уметь думать так, как требует время.
– Не так-то это просто…
– Для другого – может быть. Не для тебя.
– Ты столь высокого мнения о своем отце?
– Всегда была – и остаюсь.
– Спасибо… Знаешь, твою идею стоит как следует повертеть в мозгу. Сколько ты даешь мне на размышления? День? Два?
– Ни минуты. Ребята кипят. Стоит мне вернуться без определенного результата – и они взорвутся.
– Ни минуты – я так не могу. Десять минут. А ты тем временем поешь.
– Обожду просто так. Не могу есть, когда все мои не смогли даже позавтракать из-за отключения.
– Достойно похвалы. Ну, сиди…
Карский честно продумал все десять минут. Даже глаза закрыл, чтобы лучше сосредоточиться. Наконец встрепенулся.
– Согласен?
– Погоди. Есть другой вариант. В какой-то мере компромиссный.
Орлана недоверчиво глянула на него: какие тут могут быть компромиссы? Тем не менее кивнула:
– Я внимательно слушаю.
– Объединение состоится. На равных правах, как вы и хотите. И ты будешь – вернее, останешься – Королевой.
– Все твои никогда не пойдут на это.
– Обожди. Дай досказать. Король тоже будет. Из старшего поколения. Но – не я.
– Ну почему, почему – не ты? Нет никакой разумной причины…
– Есть. Может, она и неразумна. Но для меня она важна.
– В чем же причина?
– Видишь ли, перед тем, как с нами все случилось, я должен был на целый год стать одним из руководителей Федерации…
– О твоей жизни я знаю все, что вы мне рассказывали.
– А перед тем меня специально готовили к этой работе. Но еще перед тем, как меня начали готовить, я – как и всякий, претендовавший на такую работу, – принес присягу на верность Федерации. И в этой клятве, кроме прочего, были и такие слова: никогда не совершу никаких действий, какие могли бы привести к замене республиканской формы правления какой-либо другой. Я поклялся в этом, понимаешь?
– Да что ты… Когда это было? И где? Опомнись, папа!
Даже папой назвала его сгоряча, хотя слово это было не из молодежного лексикона.
– Давно, да. И далеко, не спорю. Но я-то ведь остался тем же самым. Прости. Ничего не могу с этим поделать.
И, не дав ей перебить себя:
– А идея твоя неплоха. Может, в этой ситуации – единственно возможный путь. Поэтому я нашел другой вариант.
– Кто же будет королем? И каким образом я окажусь королевой при нем?
– Понимаешь сама. Уже взрослая.
– Я… выйду за него?
– Совершенно законный путь.
– И кто же это будет?
– Выбор за тобой. Хотя, откровенно говоря, выбирать почти не из кого. У нас и остались всего-то двое одиноких. Писатель и физик. Но физика наши вряд ли поддержат.
– И наши тоже.
– Наверное. Ну а как ты относишься к Истомину?
Орлана усмехнулась. Махнула рукой.
– Получается так, что я приношу себя в жертву ради всеобщего благополучия?
– Не самая плохая судьба. Да и жертва – несмертельная.
– Тогда какое значение имеет, как я к нему отношусь?
– Хорошо. Но надо еще выяснить, как отнесется к такой перспективе он сам.
– Конечно. Пошли.
– Сейчас?
– Чего ждать? Времени нет. Вставай – и к нему. Надеюсь, он успел уже выспаться…
Проницатель понемногу привыкал к себе – новому. К сожалению, делать это приходилось на ходу: не хватало времени. Время было единственным, что он продолжал воспринимать по-старому, естественным для него образом; все остальное было внове. Сейчас он не был клубком энергии, но – веществом; до сей поры оно было известно ему лишь как объект воздействия, а еще чаще – как препятствие, помеха, которую приходилось преодолевать, – без особого, правда, труда. А теперь сам он стал для себя препятствием, он был заключен в нечто тяжелое, вязкое, многообразно-сложно устроенное, подчинявшееся, кроме хорошо известных ему незыблемых правил действия, еще и множеству других, иногда противоречивых, часто непонятных. Вещество оказалось очень неудобной формой существования и крайне невыгодной: много энергии уходило только на то, чтобы справиться с самим собой – ограниченным, массивным, и к тому же донельзя слабым во взаимодействиях с другими вещественными объектами – теми, в которых не заключалось поле духа. Короче – ничего хорошего в собственном овеществлении он не ощущал.
Однако только находясь в форме вещества, он и мог как-то влиять на остальную материю. Дух невоплощенный мог лишь формировать и направлять энергетические потоки – но чтобы потоки эти были достаточно мощными, требовались объединенные действия многих индивидул; единичная же (какой был и он сам), даже сконцентрировав всю доступную ему энергию, могла добиться лишь незначительного влияния на вещество – да и то ненадолго. Пройти, допустим, сквозь вещественную преграду, каких здесь было множество – да, с легкостью; но вот уничтожить ее – на это его не хватало. Зато инертное вещественное тело, в котором Проницатель сейчас находился, несло в себе громадный запас такой энергии; и хотя пользоваться можно было лишь малой частью ее, этого вполне хватало, чтобы успешно действовать здесь, внутри объекта, который следовало уничтожить; чтобы получить нужный результат, пользуясь множеством вещественных устройств, какими обладал сам этот объект. Так что приходилось терпеть неудобства, понимая, что это ненадолго, что уже вскоре он сможет сделать все, что от него требовалось, и опять оказаться в своем природном состоянии энергетического сгустка очень сложной структуры.
- Предыдущая
- 65/100
- Следующая
