Трутень - Меррит Абрахам Грэйс - Страница 3
- Предыдущая
- 3/3
«Я испытал все виды животных. В сущности даже больше, чем животных. Понимаешь, Мак, быть человеком – это неинтересно. В этом ничего нет, кроме печали. Животные тоже несчастливы. Поэтому я сосредоточился на пчелах. На трутнях, Мак. Короткая жизнь, но исключительно веселая».
Я сказал: «О чем это ты говоришь?»
Он рассмеялся – жужжащим, гудящим смехом.
«Ты очень хорошо знаешь. Тебя всегда интересовали мои маленькие экскурсии, Мак. А я тебе и сотой доли не рассказывал. Приезжай ко мне в следующую среду и, может быть, удовлетворишь свое любопытство. Я думаю, тебе это покажется интересным».
Ну, мы еще немного поговорили, и он ушел. И дал мне точные указания, как найти его ферму. Я проводил его до выхода, и у меня появилось невероятное ощущение, что вокруг него гудит и жужжит огромная волынка.
Мое любопытство – или что-то более глубокое – было чрезвычайно возбуждено. В среду я поехал к нему. Прекрасное место – цветы и цветущие деревья. В большом саду несколько сотен ульев. Фергюсон встретил меня. Он выглядел еще желтее и пушистее, чем раньше. И гудение в его голосе слышалось сильнее. Он провел меня в дом. Странное место. Одна комната с высоким потолком и забранными ставнями окнами – все, кроме одного. В комнате тусклый бело-золотой рассеянный свет. Да и дверь не была обычной. Низкая и широкая. Мне сразу пришло в голову, что комната напоминает внутренность улья. Незакрытое окно выходило на ульи. Оно было затянуто сеткой.
Он принес пищу и питье: мед и медовый напиток, сладкое печенье на меду и фрукты. Сказал, что не ест мясо.
Начал говорить. О жизни пчел. Об абсолютном счастье трутня, который летает на солнце, пьет сок цветков, которого кормят другие пчелы, который чашками пьет мед в улье… свободный и беззаботный, и все ночи и дни его несутся с восторженным звоном секунд…
«Что с того, что в конце тебя убивают? – спрашивал он. – Ты жил – каждую секунду. А потом восторг ночного полета. Трутень за трутнем летят в ночном воздухе по следу девственницы! С каждым ударом крыльев жизнь в тебе все сильнее и сильнее. И наконец… пламенный экстаз… пламенный экстаз огня… сущности жизни, обманувшей смерть. Да, смерть настигает тебя в этом пламени… но настигает слишком поздно. Ты умираешь – но что с того? Ты обманул смерть. Ты не знаешь, что тебя настигла смерть. Ты умираешь в самом сердце экстаза…»
Он смолк. Снаружи послышался сдержанный рокот, который все время усиливался. Биение тысяч и тысяч пчелиных крыльев… рев сотен тысяч крошечных самолетов…
Фергюсон прыгнул к окну.
«Рои! Рои!» – закричал он. Дрожь пробежала по его телу, раз, другой, третий, все быстрее и быстрее. Его вытянутые руки задрожали… начали бить вверх и вниз, все быстрее, пока не превратились в мелькание, как крылья колибри… как дрожь пчелиных крыльев. Послышался его голос… жужжащий… жужжащий… «Завтра вылетают девственницы… ночной полет… я должен быть там.. должен… длжжж… джжж… жжжжжжжжж…»
На мгновение человек у окна исчез. На его месте гудел и жужжал огромный трутень… он пытался прорвать сетку… освободиться… улететь…
Потом Фергюсон откинулся назад. Упал. Толстые очки упали при падении. Два огромных черных глаза, не человеческие глаза, а фасеточные глаза пчелы, смотрели на меня.
Я склонился к нему, вслушался в биение сердца. Его не было. Он умер.
И тут медленно, медленно раскрылся мертвый рот. Меж губ появилась голова трутня… антенны дрожали, глаза рассматривали меня. Трутень прополз меж губ. Прекрасный трутень… странный трутень… Немного посидел на губах, потом крылья его завибрировали… быстрее, быстрее…
Он вылетел их губ Фергюсона, облетел мою голову раз, и два, и три. Подлетел к окну и вцепился в сетку, жужжал, ползал, бил ее крыльями…
На столе лежал нож. Я взял его и разрезал сетку. Трутень метнулся к разрезу… и исчез…
Я повернулся и посмотрел на Фергюсона. Глаза его смотрели на меня. Мертвые глаза. Но больше не черные… голубые, какими я их помнил с молодости. И человеческие. И волосы больше не золотой пушок – черные, какими были, когда я знал его. А руки белые, мускулистые и – безволосые.
- Предыдущая
- 3/3
