Я – инквизитор - Мазин Александр Владимирович - Страница 66
- Предыдущая
- 66/83
- Следующая
Странно, но Ласковин действительно знал. Тогда, чтобы развеселить «даму», он рассказал об уловке западных угонщиков: бросить в окошко остановившейся на перекрестке машины мышь или крысу. Наташа посмеялась из вежливости, и Ласковин обругал себя за тупость.
Несколько минут они молчали. Вокруг сгущался сигаретный дым, хрипела музыка, заглушая голоса и звяканье посуды. «Я не должен! – сказал себе Андрей.– Я не принадлежу себе!»
Тут он вспомнил об Антонине и помрачнел. «Грехи твои – на тебе»,– напомнил, возникнув из ниоткуда, отец Егорий.
Андрей поднял глаза: тень его мыслей отразилась на лице Наташи, и глаза ее, казалось, стали еще глубже.
«Господи! – взмолился Андрей.– Не дай мне погубить это чудо!»
– Обед! – громогласно сообщил парень за стойкой. Пока они были в кафе, солнце спряталось. Пошел снег.
– Пойдемте ко мне,– сказала Наташа.– Я живу здесь рядом, на Рылеева.
Однокомнатная квартирка на первом этаже. Забранные решетками три окна, выходящие на плоский пятачок двора.
– Мама живет с отчимом,– сказала Наташа. Комната, обставленная старой мебелью. Кое-что давно пора было бы отдать в руки реставратора. Шведская стенка и комбинированный тренажер диковато смотрелись рядом с высоченным резным буфетом. Впрочем, комната была достаточно просторна, чтобы и новым, и старым вещам не было тесно. В углу, рядом с кроватью, прислоненная к стене, стояла гитара.
– Я сварю кофе,– предложила Наташа. И бесшумно вышла из комнаты.
Андрей, сбросив шлепанцы, прошелся от стены к стене, провел (не задумываясь) ладонью по корешкам книг, повернулся… и почувствовал, как волосы на затылке его встают дыбом. С потемневшего, заключенного в резную массивную раму холста на него смотрела Наташа. В длинном белом старинном платье, подвязанном высоко, под самой грудью, с тонкими голыми руками, простертыми вперед, казалось,– за пределы картины.
Андрей проглотил застрявший в горле ком. Нет, это не Наташа. Фигура другая, и лицо… только похоже.
Андрей прикрыл глаза и почувствовал, что он здесь не один. Что комната эта полна теней, которые пристально наблюдают за чужаком. Пристально, но без враждебности.
– Андрей! – донесся из кухни живой голос, и тени отпрянули.– Кофе!
Кухня тоже была просторная и темноватая. Из крана в жестяную раковину мерно капала вода. Зато кофе, сваренный на жаровне с песком, был выше всех похвал.
– Хотел бы увидеть, как вы танцуете, Наташа,– сказал Андрей.
– Не сегодня,– ответила девушка. И без тени кокетства: – Я устала. И магнитофон у меня сломался.
– Могу починить,– тут же предложил Андрей, обрадованный возможностью хоть что-то сделать для нее.
– Как-нибудь потом, ладно? – Наташа улыбнулась.– Хотите, я вам спою?
– Ну конечно!
Они вернулись в комнату. Наташа зажгла свечу, и Ласковин снова вспомнил Антонину. Но с легкостью изгнал воспоминание. Наташа достала из огромного, как корабль, шкафа узкогорлую индийскую вазу и принесла из ванной подаренную Ласковиным белую розу. Налила воды из кувшина и поставила вазу с цветком на подоконник.
– Это мои собственные песни, Андрей,– сказала Наташа.– Так что будьте снисходительны!
Она забралась с ногами на кровать, положила на колено гитару. Ласковин устроился напротив, в кресле с деревянными подлокотниками в виде львиных голов. Сухое дерево было шершавым от множества мелких трещинок.
Голос у Наташи оказался несильный. Скорее, она даже не пела, а проговаривала нараспев под слабый струнный перезвон. И слова у ее песен были непростые, сцепляющиеся звуком одно за другое. Ласковин то и дело терял смысл, а когда находил, пробирал озноб, казалось, это о нем самом. Но таком, какого он еще не знал.
Когда пела, Наташа слегка раскачивалась, и огромная тень позади нее тоже раскачивалась, словно крылатый страж, охраняющий ее.
Тут Наташа отложила гитару и, хотя Андрей попросил: «Еще!», покачала головой:
– Три – это уже много.
И была права.
Свеча была задута, а вместо нее зажжена тяжелая люстра из граненых хрустальных подвесок. Тень-страж исчезла. Остались белая роза и запах угасшей свечи.
– Побудешь немного один? – спросила Наташа, с какой-то особой естественностью первой перейдя на «ты».– Я схожу в магазин.
– Я с тобой! – заявил Ласковин.
– Нет, нет, я быстро!
Оставшись один, Андрей обнаружил, что белая роза полностью раскрылась. Меньше чем за полчаса. И еще: телефон в комнате отключен. Выдернут из розетки. Последнее следовало бы обдумать, но Андрей этого не сделал.
Кроме большой, маслом, картины на стенах висели еще несколько акварелей и выполненная тушью копия с рисунка Хокусая. Ласковин разглядывал акварели и беспричинно улыбался. На девушку в белом платье, протягивающую к нему руки из тяжелого четырехугольника рамы, он почему-то старался не смотреть.
Наташа вернулась, и Ласковин пошел вместе с ней на кухню. Помогать. Он ощущал себя легким и пьяным, хотя не мог же он опьянеть от двухсот граммов шампанского?
Они поужинали здесь же, на кухне. Обмениваясь лишь самыми необходимыми словами, словно боялись пустым трепом разрушить дивную связь между ними. Время текло незаметно, и вдруг обнаружилось: уже почти полночь. Андрей с подозрением оглядел часы: ему казалось, с момента их встречи прошло не больше трех-четырех часов.
«Я должен уйти»,– понял он.
Наташа его не удерживала, и через пять минут Андрей оказался у Спасо-Преображенского собора. В руке его была карточка с Наташиным телефоном. Только теперь он (с сожалением) сообразил, что собственного телефона ей не оставил. Не страшно. Завтра они увидятся. А как же иначе?
«Напои меня полынью…»
Когда Ласковин вернулся домой, охранник уже спустил собак.
– Поздненько! – сказал он, отпирая Андрею ворота.
- Предыдущая
- 66/83
- Следующая
