Я – инквизитор - Мазин Александр Владимирович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/83
• Следующая

Откинувшись на спинку заднего сиденья «Волги», несущейся сквозь темную хлябь петербургской оттепели, отец Егорий подводил итог своего пребывания в городе. Итог выглядел впечатляюще. Община обустроена, планы деятельности определены. Найдены и благотворители на первое время. Ежели сравнить с тем, с чего пришлось начинать на прежнем месте, все, слава Богу, замечательно! Через полгода, когда Степаныч обещает закончить строительство приюта, отец Егорий наладит контакт с протестантами, и оборудуют ему приют по европейскому классу. Помощь тем, о ком сказал Господь: «Кто примет одно такое дитя во Имя Мое, тот Меня принимает»,– не должна быть брошенной свысока подачкой. И не будет.

Отец Егорий потер лоб (что-то голова тяжела нынче), посмотрел на круглый, коротко стриженый затылок Пети и подумал, что и затылок этот, и спина неподвижностью своей и формой напоминают каменную глыбу («Верно, что Петр!»). Игорь Саввич глубоко вздохнул и покосился на сидевшего слева Смушко. Степаныч, уловив внимание к себе, оторвался от бумаг, взглянул вопросительно, но отец Егорий лишь качнул головой: работай.

Община общиной, но вот отец Серафим вчера опять мягко намекнул: пора, мол, и за главное дело взяться.

«Мы тебя не торопим,– сказал он.– Однако знай, что списочек для тебя уже приготовлен».

«Список? – хмыкнул отец Егорий.– Имей в виду, я сам буду, с Божьей помощью, решать, кто чей! Без списков».

«Сам, сам,– тут же согласился отец Серафим.– Но и помощь тебе не помешает. Зло, оно, может, рядом бродит, закогтить тебя хочет!»

«Знаю»,– буркнул отец Егорий.

Мог бы добавить: не только бродит, но и когти свои кривые на его шкуре попробовало. Мог бы, а не сказал. Верующий человек отец Серафим, однако ж, если расскажет ему Игорь Саввич о ночи той,– не поверит. Вот ведь забавно! Об искушениях мучеников святых – верят. Искренне верят. Но с поправкой: прошлое все это. А нынче дьявол не серой пахнет. Деньгами, кровью, порохом бездымным – да. Но чтобы с хвостом и рогами – это уже по части клиник психиатрических. Что сие значит? Наивность? Гордыня? Или того же дьявола наваждение? Зло отцу Серафиму, другу старинному, видится в плясунах индийских да в юношах, что лютеранскую церковь Никольскому собору предпочли. А ежели кто монахов православных топором рубит – так это не церковное дело, а милиции.

«Вразуми, Господи, вразуми всех нас и на путь истинный направь!» – попросил отец Егорий. Вновь посмотрел в окно, на мокрую тьму, и показалось: ад уже здесь, рядом. И опусти окно – вытянется из ночи рука Преисподней и схватит ничтожного человека, бросившего ей вызов.

Пока размышлял он, «Волга» выехала уже на площадь Восстания, обогнула ее в толчее других машин, по большому кругу, чтобы нырнуть в темную щель Староневского. Мелькнуло мимо здание Московского вокзала. Петя ловко обошел пару машин, затем свернул на ближнюю к тротуару полосу и аккуратно остановился у самого перехода.

Игорь Саввич смотрел, как течет мимо окошка мокрая безликая толпа, смотрел, как бегут по стеклу капли, потом опустил стекло, вытянул наружу руку и, когда на ладонь упало несколько дождинок, растер влагу по горячему лбу. Напротив «Волги» стоял сутулый человек в плаще с капюшоном. Стоял и смотрел прямо на отца Егория. Но вряд ли видел его лицо в темной глубине салона. Мокрый плащ, плотно застегнутый на горле, руки в карманах… Отец Егорий поднял глаза и увидел бледное лицо с приоткрытым ртом… Замигал светофор, мотор «Волги» взрыкнул, и через секунду ведомая опытными руками машина ринулась вперед сквозь мелкую водяную пыль. В этот последний миг отец Егорий встретился глазами с человеком в плаще… и мороз прошел по спине.

«Волга» помчалась вперед, человек остался там, на тротуаре, а Игорь Саввич только через несколько секунд выдохнул воздух. Он знал этого человека! Вернее, он знал эти глаза, широко расставленные, под линией почти сросшихся бровей, голубовато-серые радужки, обрамленные темной каймой… Отец Егорий никогда не помышлял увидеть их здесь, въяве, на погрязшем в слякоти Староневском. Но, увидев, узнал сразу. Потому что забыть был не в состоянии. Узнал, хотя человек этот теперь был без бороды и вместо рубахи с расшитыми краями одет в бесформенный мокрый плащ. Эти глаза и голос, произнесший: «Пусти-ко меня, братко!» – впечатались в память отца Егория, как след подошвы в еще не схватившийся бетон.

– …очень хорошие люди,– донесся до Игоря Саввича откуда-то издалека говорок Смушко.– Добролюбивые, щедрые, но подлинной веры не ведающие. Вот вы, батюшка, для них…

– Стой! – крикнул отец Егорий, ухватив Петю за плечо.

Тот, ни единым мускулом лица не выразив удивления, тут же подал машину вправо, едва не задев гукнувший «Москвич», и остановился напротив парфюмерного магазина.

Степаныч, оборвав монолог на полуслове, обеспокоенно посмотрел на своего духовного.

– Человек,– сказал Игорь Саввич.– Нужный мне человек, там, на перекрестке. Поворачивай, Петя!

– Здесь нельзя,– спокойно ответил Сарычев.– Я проеду немного?

– Проезжай. Быстрей! – возбужденно крикнул ему Игорь Саввич.

Он испугался, что не успеет и человек из видения канет в январской тьме.

Петя проехал еще метров пятнадцать, затем развернулся, и «Волга» покатила обратно.

Отец Егорий напряженно вглядывался в толпу, привстав и ухватившись руками за спинку переднего сиденья. Ходившие взад-вперед «дворники» раздражали его, как попавшая в глаз соринка. Он помнил: человек собирался перейти через проспект. Он мог пойти прямо, а мог свернуть… или вообще войти в один из домов. Но каким-то внутренним чутьем отец Егорий знал: тот, кого он ищет, не свернул и не вошел в подъезд, а идет сейчас им навстречу.

Углядел его Игорь Саввич опять-таки не глазами, а тем же чутьем. Выделить из толпы эту довольно жалкую с виду фигуру было почти невозможно. В ней, в толпе, каждый второй был таким же сутулым, с опущенной головой, похожим на грязную ледяную кашу, которую месили тысячи размокших сапог.

– Петя, останови! – распорядился отец Егорий и открыл дверь.

– Батюшка! – воскликнул Степаныч.– Хоть пальто накиньте, право слово!

Игорь Саввич отмахнулся было, но потом, не желая обидеть, послушался, накинул одежку и вылез под мозглый дождик-снежок.

– Петр,– строго сказал Григорий Степанович.– В оба гляди, не ровен час…

– Знаю,– коротко ответил водитель и, пересев направо, приспустил стекло.

Отец Егорий двинул сквозь толпу навстречу незнакомому знакомцу. Огромный, в распахнутом пальто, он был настолько импозантен, что люди невольно расступались, а после оглядывались на удивительную фигуру.

Андрей Ласковин отпустил зацепившийся за подкладку пистолет. В руках у мужчины ничего не было, а как ни потрепан был Андрей своей «битвой», но безоружного противника не боялся. Пусть тот на полголовы выше – без разницы. Но крест и широкая, белозубая, будто прорезавшая промозглый воздух улыбка, вспыхнувшая на бородатом лице незнакомца, были как удар по голове. Ласковин словно оцепенел, боевой дух из него вытек и испарился. Огромный же бородач подошел вплотную, положил руки на плечи Андрея.

– Слава Богу! – пророкотал он мощным басом.– Здравствуй… брат!

Ласковин стоял растерянно, молча, глядя снизу вверх на заросшее волосом лицо незнакомца, совсем потерявшись от его странного вида, от креста, от «брата», пока вдруг не осознал, что все вокруг исчезло: люди, город, дождь – а остались только они вдвоем. И волна тепла, исходящая от обнявшего его человека. Главное же – ушел страх.

Минут пять так простояли они, пока отец Егорий не отстранил от себя Ласковина, спросив:

– Зовут-то тебя как?

– Андрей,– сиплым, не своим голосом произнес Ласковин.

– Ну пойдем, Андрей! – пробасил незнакомец.– Пойдем! – И другим тоном, словно угрожая кому-то: – Уж теперь я тебя от себя не отпущу!

Когда Ласковин, подталкиваемый отцом Егорием, сел в машину, вид остальных – мрачноватого амбала-водилы и толстяка с хитрой, себе на уме, физиономией – заставил его беспокойство вновь проснуться. Но один взгляд на отца Егория – и тревога пропала.

• Предыдущая
• 41/83
• Следующая