Я – инквизитор - Мазин Александр Владимирович - Страница 32
- Предыдущая
- 32/83
- Следующая
И, заметив хитринку в Степанычевых глазах, тоже усмехнулся: – Ты меня не подначивай! Давай отпирай дверь!
Внутренность осмотрели без суеты. Оба этажа, подвал, даже чердак. Все было в порядке. Нигде не текло, не трескалось. Все покрашено и оклеено. Два туалета, ванная, как в обычной квартире, батареи, обогреваемые снизу керосиновым котлом. Котел этот был единственным, вызвавшим сомнение у Степаныча: система удобная, но случись что не так – мигом все запылает.
– Это мы заменим! – сразу сказал он и постучал пальцем по обечайке котла: спущена ли вода? Спущена.
Отец Егорий замечаний не делал, но видно было: дом ему нравится.
Завершив осмотр, удовлетворенные, вернулись в гостиную, самую большую комнату в доме, и расселись по кожаным поскрипывающим стульям.
– В порядке,– подвел итог Степаныч.– Меблишки подвезти, отопитель другой поставить… Недельки через две можно уже и собрания устраивать. Не против, батюшка?
– Не против,– сказал отец Егорий.– Здесь обоснуемся. Давай организуй. Средства есть?
– А как же. Через пару дней должны перевести: на десять таких домов хватит. А договор я уже сегодня оформлю, раз вы согласны.
– А власти как?
– Власти – тут! – Толстяк похлопал себя по карману.– Вы уж с Богом, отец Егорий, а с этими я уговорюсь. Пустырек видели? И его отпишут, если приют вознамеримся строить.
– Будем строить,– подтвердил отец Егорий.– И приют, и столовую, и больницу. Молодец, староста! Славно управился!
– Благого дела ради, батюшка.– Толстяк опустил глаза.– Ради Божьего дела трудимся, чего ж себя жалеть?
– Верно! – Отец Егорий встал, и Степаныч тоже поднялся, проворно, как молодой.
– Поедемте в гостиницу, батюшка? Или пусть Петя сначала нас покушать завезет?
Отец Егорий покачал головой.
– Тут мой дом,– сказал он.– Ты поезжай, а я останусь. Встречу вас завтра, как утварь привезете.
– Удобно ли будет? – забеспокоился толстяк.
– Удобно. Дом хороший, не запущенный, печка на кухне есть. Растопить мне ее – в удовольствие, дрова в сенях сухие, а то приезжай, как управишься. Вместе посидим.
– Не могу, батюшка, не успею. А лучше бы вам все-таки уехать. Домик-то с фокусами, рассказывал же. Погодить бы день-два, я бы охрану организовал, систему американскую поставил, собачек обученных…
– Помолчи! – рявкнул, сразу осерчав, высокий.– Зону, что ли, учреждаем? Общину христианскую! Колючку чтоб завтра с забора снял: Бог нам охрана!
– Бог-то Бог,– угрюмо пробормотал Степаныч,– да ведь город какой! Вор на воре! Кабы у нас за Уралом…
– Умен ты, Григорий Степанович,– с досадой сказал отец Егорий.– Умен, деловит, да сатана у тебя едва ли не одесную сидит! – И, повышая голос: – Не того боишься! Охранников нанял! Сам с пистолетом ходишь! Убить кого задумал?
– Будет вам, отец Егорий! – искренне удивился Степаныч.– Кого этой прыскалкой убьешь? Да моя б воля – с автоматом бы ходил! Охранники? Да если б не они, да если б не отступные паханам да прочим, доехали бы до Европы-Америки малахиты ваши!
– Наши,– строго поправил отец Егорий.– Все есть имущество единой православной общины!
Некоторое время оба молчали, дулись друг на друга, как двое мальчишек. Наконец Степаныч спросил:
– Еды какой прислать, отец Егорий?
– Не надо,– тоже остывая, отказался высокий.– Заварка, видел, есть. Попощусь ныне. Иди, Степаныч, спасибо за заботу. Прости, если обидел!
– Да ну вас, батюшка! – смутился толстяк и, взявши большую руку отца Егория, клюнул губами.
– Благослови тебя Бог! – раздельно произнес монах.
Степаныч быстро кивнул и вышел вон. Из окна было видно, как он протопал через калитку, уселся в антрацитово-черную «Волгу» рядом с водителем и укатил.
Отец Егорий растопил печь и вышел на крыльцо. Нетронутый снег серебристой пуховиной играл на солнышке. Отец Егорий постоял еще, в раздумье пробормотал: «Невелик грех…» – быстро скинул с себя пальто и прочее и с довольным уханьем нырнул в девственный сугроб.
Навалявшись вдоволь, поднялся, весь в налипшем снегу, по приставной лестнице влез на крышу и выдернул флюгер.
– От-так! – сказал со злорадством, втыкая чертика в сугроб.– Поухмыляйся мне!
Стемнело. На кухне стало совсем тепло. Лед с внутренних стекол стаял, сошел и иней с крашеных половых досок.
Разогрев воду и облачась в черный спортивный костюм с английской надписью «Техасский университет», отец Егорий вымыл пол на кухне и в гостиной, тоже понемногу отогревающейся. Вид добротной мебели навел его на некоторые мысли.
«Ой, темнит Степаныч,– подумал он без обиды.– Не живут… Как же!»
Дорогая темно-лаковая мебель лишь подтолкнула его догадки. Главной же была печь, разогревшаяся без дыма в пять минут. Наверняка двух суток не прошло, как в ней горел огонь. И версия старушки-хозяйки тоже представлялась сомнительной. Уж старушечьих изб отец Егорий навидался. А тут – ни фотографий родни, ни иконки хоть какой-нибудь!
– Старушонка, как же! – проговорил он вслух с добродушным смешком, зная, что «копать» не станет. Степаныч, конечно, хитер и выгоды своей не упустит. Но тут как: или ты доверяешь своему старосте, или ищи другого. Степаныч хоть в крупном не врет и в Бога верует. А если словчит или смолчит, так для общинной же пользы. Деньги на благое дело идут.
Отец Егорий, по рождению Игорь Саввич Потмаков, был далеко не глуп, понимал, что со старостой ему повезло, и в дела денежные старался не лезть. Его дело – души людские.
Похлебав пустого чаю, отец Егорий подтянул поближе к печке квадратный кухонный стол и торжественно выложил на него небольшое, в кожаном черном переплете, Писание.
Это был его, Игоря Саввича, собственный ритуал еще со светских времен: перед сном (а то и целую ночь), открывши Библию в произвольном месте (чаще – Новый Завет), читать, пока ум не насытится. А прочитав – вдумываться, вслушиваться в прочитанное. В третий, в десятый раз, все равно. Тем более что и понимание отца Егория год от года менялось. Немудрено же: велика разница между новокрещеным неофитом и умудренным годами служения иеромонахом.
«Велика ли? – вильнула хвостом мысль-бесенок.– Что человек в заслугу ставит, то Богом в добродетель не засчитывается!»
«Кыш! – сказал бесенку отец Егорий.– Сам знаю!»
Гордыней называлось то, с чем беспощадно и почти безуспешно сражался Игорь Саввич Потмаков вот уже не первый десяток лет.
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь,– нараспев произнес отец Егорий. И чуть погодя, положивши руку на Писание: – Слава Тебе, Господи, слава Тебе!
И, открывши наугад, прочел, где остановились глаза:
«Неполезно хвалиться мне; ибо приду я к видениям и откровениям Господним».
Бог, как всегда, видел его мысли и подталкивал к чему-то неизъяснимому. «Видениям и откровениям…» – следовало ли это понимать как то, что Иисус ниспошлет ему воочию увидеть Ангела Небесного? Или сие есть искус сатанинской гордыни?
Скрип снега заставил Игоря Саввича прервать размышления.
Поворотясь на табурете, он увидел прильнувшее к окну снаружи лицо. И лицо это явно не могло принадлежать Ангелу.
Согнутый палец несильно стукнул в стекло.
Отец Егорий встал, вышел в холодные сени и распахнул дверь. По многолетней привычке она не была заперта. Дом его всегда был открыт для нуждающихся в утешении.
Два невзрачных человечка переминались на пороге. Непохоже, что пришли они за духовной пищей, но кто знает.
– Ну,– строго спросил отец Егорий,– с чем пожаловали?
Один, чуть помоложе и повыше ростом, поглядев с недоумением на большой серебряный крест, никак не вязавшийся с богатырской фигурой Игоря Саввича в американском трикотаже, проговорил с тоскливой ноткой:
– Побеседовать бы, хозяин!
Отец Егорий с сомнением изучил обветренное, заросшее недельной щетиной лицо, однако кивнул:
– Пойдем!
Вошли на кухню. Игорь Саввич опустился на облюбованный прежде табурет, гости – на краешки стульев. Один – поближе, другой – подальше. Тот, что поближе, с надеждой поглядел на хозяина.
- Предыдущая
- 32/83
- Следующая
