Выбери любимый жанр

Мертвое Небо - Мазин Александр Владимирович - Страница 36


Изменить размер шрифта:

36

Причудливы извивы Судьбы.

VI

Ниминоа Данил казался богом. Или сыном бога. Из легенд, что рассказывала мама. Великим Освободителем, стершим в пыль кровожадных соххоггоев. Да, именно таким, высоким, сильным, с красивыми руками и лицом, будто вырезанным из солнечного фарангского мрамора. Эти серые глаза, переливчатые, как покрытая изморозью сталь, лишали сил, когда вспыхивали гневом. И согревали, словно весеннее солнце, когда обращались к ней, Ниминоа. И Данил казался девушке недосягаемым, как само солнце. Она еще помнила тот, первый, день когда северный воин появился у них в доме. Тогда он еще не казался недоступным. Ними помнила, как ей очень захотелось потрогать его светлые усы, спускавшиеся ниже подбородка. Глупое желание, детское, подумала она. А потом отец объяснил ей, что значит «светлорожденный». Светлорожденный Данил Рус, который после смерти отца наследует титул «светлейший». Человек, который мог запросто разговаривать с Владыкой Империи. А ведь отец говорил: Наисвятейший Хуриды в сравнении с Императором – всего лишь крыса у лап боевого парда. Нет, дело не в титулах. Ниминоа помнит взгляд, брошенный на нее, когда она волшебством погасила горящий ковер. Взгляд, пронзивший насквозь. «Прозревающий суть». Так, по словам мамы, называли в Конге самых сильных магов. Данил – не маг. Он – больше. И больше, чем просто мужчина. Когда светлорожденный смотрел на Ниминоа, ей хотелось выпрямиться и сделать нечто достойное. Взгляд, требовавший от нее быть чем-то большим, чем она есть. Взгляд человека, которого никто никогда не сможет принудить силой. Десять, сто, тысяча воинов… Это потрясающее чувство: знать, что рядом человек, способный защитить от любой опасности. Он спас бы и Руджа, если б тот черноповязочник не подвел…

Вот Рудж был другим. Своим. Теплым, близким, нежным. Его голос превращал Ниминоа в растянувшуюся у огня кошку. Рудж был – ее…

Отец, Рудж… Они приходят каждую ночь. А днем… Она так и не поблагодарила Данила за собственную жизнь. Пусть даже эта жизнь и не нужна ей. Или – нужна? Сейчас, когда краски Мира понемногу возвращаются к ней. Данил спас ее, и она – в долгу.А долг – это свято. Так говорил отец. Долг – это выше Величайшего. Но ей, Ними, никогда не вернуть этого долга. Она может только следовать за Данилом, выполнять его волю и безропотно уйти, когда он прикажет. Руджу она могла стать женой, Данилу – только прислужницей. Той, что приносит воду для мытья и согревает постель в холодные ночи. Ними вспомнила Данила там, у озера. Мускулы, перекатывающиеся под бронзовой кожей. И сразу же – как пахла кожа на руках Руджа, такая же гладкая и бронзовая…

Ниминоа напряглась. Холодные губы Калы-Смерти прикоснулись к ее груди и выпили сок жизни. Руки задрожали так сильно, что пришлось отложить шитье. Согнувшись, прижав ладони к животу, а колени к груди, Ниминоа ждала, пока отпустит боль сердца. Они встретятся там, к Нижнем мире.

«Будь милостива, Кала…» – чуть слышно прошептала девушка.

И стало легче. Мамины боги, они рядом. Не то что Величайший. Они помогут, если просишь всем существом.

Огонь в очаге угас. Ниминоа знала – это она выпила его тепло. Все ушли. Данил, Спот, хозяйка этого дома. Ними вздохнула, взяла зеркальце. Глаза покраснели, потому что она плакала. Еще два дня назад ей было бы все равно. А сейчас?

Дверь приоткрылась. В щелку проскользнула черная кошка-крысолов. Круглые глаза вопросительно взглянули на девушку: не выгонишь? Кошка бесшумно вспрыгнула на стол, понюхала миску с едой – ужином, к которому Ниминоа даже не притронулась, лизнула остывшую кашу. Не понравилось. Спрыгнула, задрав короткий хвост, важно прошествовала к Ниминоа, потерлась о ногу. Девушка подняла ее на колени, погладила между подрезанными ушами. Кошка была очень теплая и очень твердая. Сплошные мускулы. В Кариомере у них тоже был крысолов. Такой же мускулистый и важный. Ними почесала кошачью шейку, та заурчала… вдруг насторожилась. Спрыгнула на пол. За дверью раздались шаги, затем голос Данила:

– Ниминоа!

– Я здесь,– ответила девушка. И чуть помедлив: – Входи.

– Что ж ты в темноте сидишь? – спросил Данил ласково.– И очаг погас.

Он наклонился, чтобы раздуть угли.

– Не нужно, пожалуйста,– попросила Ниминоа.

– Ты ела?

– Принесла… хозяйка,– уклончиво ответила девушка.– Спасибо.

– Ты отдохнула?

– Да.

– Вот, возьми,– Данил протянул Ниминоа кожаный кошель. Внутри лежал фамильный перстень Русов и два письма: одно – Ниминоа, второе – отцу. Если, да не допустят этого боги, с ним что-то случится, Ниминоа все равно доставят в Конг. Там его письмо и фамильный перстень обеспечат девушке защиту и покровительство. А в Конг ее доставят. Спот и новый проводник, Камнепас, поклялись кровью. Впрочем, это всего лишь предосторожность.

Данил вышел. Ниминоа смотрела на закрывшуюся дверь и не замечала, что улыбается. Кошка, отошедшая подальше от мужчины, теперь вернулась, вспрыгнула на колени. Ее тепло напомнило Ними о погасшем очаге. Она хотела встать, но жаль было тревожить разомлевшего зверька. Тогда Ниминоа повернулась к очагу и, все еще улыбаясь, послала ему изнутри неосязаемый вздох. От этого волшебного дыхания несколько еле тлевших угольков перекатились к непрогоревшим дровам. Огонек вспыхнул. Обвился вокруг нижних полешек, щелкнул залихватски и вдруг разом поднялся к черному нёбу очага. Комната осветилась, кошка открыла глаза.

– Спи, глупая,– прошептала Ниминоа, погладив голову крысоловы.– Спи.

Обиталище Братства в Засове никто не назвал бы крепостью. Деревянный забор, подпертый снизу валунами, железные ворота, двор, а во дворе – квадратный дом из серого камня. Во двор прошли, будто на рыночную площадь. Кривой Нож отвел в сторону пару досок – вот и ворота. Спот остался снаружи. А Данил, Нож и еще двое парней пролезли внутрь. Тут трое черноповязочников разошлись в стороны, оставив Данила в одиночестве. От трехэтажного уродливого строения светлорожденного отделяли шагов тридцать раскисшей земли. Данил прислушался – и тут же уловил знакомый булькающий хрип: черноповязочники убирали часовых. Минут через пять рядом появился Кривой Нож, завертел головой, отыскивая Данила. Светлорожденный выступил из тени.

– Управились,– сообщил атаман.– Гляди, три окна на самом верху, у правого угла. Он там. Уж не знаю, в какой из комнат, но там.

– Что еще?

– Монахи его и солдаты – кто там же, кто на втором. Двери стерегут крепко. Сами и стерегут, не здешние оболтусы. Без шума не войти. А если в окно – тут на удачу. Как кости выпадут. Я – внизу. Рискнешь?

– Пошли.

Пригибаясь, они пересекли открытое пространство и притаились у стен.

– Все тихо,– прошептал Нож.

– Где твои?

– На пригляде. Давай, становись на плечи.

– Обойдусь.

Данил сдвинул меч, чтоб не цеплялся за стену, ощупал камни. Стена старая, в трещинах и выбоинах. Лестница, а не стена. Через несколько секунд он уже заглядывал в одно из тех самых окон. Сквозь мутноватую пленку можно было разглядеть просторную комнату, масляный светильник на стене, камин, пару кроватей, прикрытых шерстяными пологами. На кроватях спали. Монахи, судя по сложенной одежде. Еще один воин спал на полу, завернувшись в одеяло. Сапоги его стояли рядом, еще ближе – вынутый из ножен меч. Данилу это совсем не понравилось. Он передвинулся вдоль стены. С края крыши на голову упала капля – пок! – звук, показавшийся оглушительным.

Следующее окно. Комната поменьше. Светильник чуть тлеет. Одна кровать… и – проклятье! – пес!

Третье окно, последнее. Светильник, стол. Шестеро. Трое спят на полу, трое играют в кости. Чем дальше, тем веселее. Дорманожа среди игравших не было.

Данил встал на карниз над окном второго этажа, дал рукам отдохнуть. Можно проникнуть в дом и как-нибудь иначе. Но в коридорах наверняка часовые. Входящий через окно имеет преимущество перед входящим через дверь. Преимущество неожиданности. Но псу все равно, а начать придется со второй комнаты. Чем можно удивить или отвлечь пса? Данил знал кое-какие уловки, и одна вполне подходила. Если только пес охотничий, а не боевой. Светлорожденный приник к пленке, но ничего, кроме размытых силуэтов, не разглядел. И все-таки пленка – это хорошо. Свет – не запах. Даже из-за двери пес учуял бы… Данил повис на одной руке, во второй – стилет.

36
Перейти на страницу:
Мир литературы