Герой - Мазин Александр Владимирович - Страница 24

• Предыдущая
• 24/114
• Следующая

– Ладно, – наконец решился Духарев. – Оставлю вам Велима и с ним – четыре десятка гридней. До моего возвращения как-нибудь продержитесь.

– А ты? – спросила Людомила. – Кто тебя защитит на пути в Преславу?

– Возьму с собой шестерых. Доеду как-нибудь, – успокоил ее Духарев. – От мелких шаек отобьемся, от сильных – уйдем. Не тревожься, сердце мое. Всё хорошо будет.

– Не тревожься, батько. Все хорошо будет, – в свою очередь заверил воеводу Велим, когда Сергей сообщил ему, что тот остается охранять усадьбу. – Обороним твоих булгарят. Этих, с кожаными мордами, пусть хоть тыща набежит – всех положим.

– Ты, главное, за смердами здешними посматривай. Среди них наверняка есть и послухи, и пособники еретиков. Следи, чтоб нож в спину не воткнули.

– Прослежу, батько, – сурово ответил Стемид. – Как уедешь, всех перетрясу. В ком усомнюсь – башку долой.

– Ну, так сурово не надо, – возразил Духарев. – Кому тогда жито убирать? Просто выгони из усадьбы и всё. А доверять можешь тем, на кого Пчёлко укажет. Запомни: Пчёлко, а не хозяйка. Она – женщина. На мир другими глазами смотрит.

– …А глаза у нее – как два солнышка… – подхватил Стемид и фамильярно подмигнул: – …когда на воеводу глядит!

– Это тебя не касается, – сказал Сергей. – А вот ежели не сможешь сберечь – спрошу сурово.

– Я твоего спроса уже не услышу, – ответил сотник. – Потому как умру. Но ты, воевода, коли не сберегу твою любу, можешь не жечь тело мое по нашему обычаю, а по-хузарски в землю закопать.

Духарев, наклоняясь, взял его крепко за ремень, даже приподнял слегка над землей.

– Мне не труп твой нужен, а живая Людомила! – процедил он, прожигая сотника взглядом. – Забыл, кто я? Не сбережешь, я тебя и за кромкой найду! – поставил сотника на землю. – Понял меня, гридь?

– Понял, как не понять, – Стемид поправил бронь и не удержался, добавил с ухмылочкой: – А здоров ты, батько! Чистый мишка! И впрямь одной рукой заломаешь.

– Да ну тебя, – буркнул Духарев, повернулся и пошел седлать Пепла.

Хотелось ему надеяться, что в случае критическом Велим не станет стоять насмерть, а увезет Людомилу подальше от опасности.

Семеро воинов – это много. Если речь идет о том, чтобы разогнать разбойничью шайку. А настоящему противнику здесь взяться неоткуда. Булгарское войско рассеяно, уцелевшие сидят по городам и замкам. А если наткнешься на какой-нибудь крупный отряд, всегда можно улизнуть. У каждого духаревского гридня по две лошади. От печенегов уходили, не то что от здешних виноградарей.

Так рассуждал Духарев, когда решил взять с собой только шестерых: пятерых варягов и Йонаха. Этого взял в первую очередь потому, что оставлять не хотел. Уж больно шустрый парнишка вырос у Машега. Как бы не накуролесил чего.

Одного не учел Сергей. Здесь – не Дикое Поле, где на сотни поприщ – голая степь. И не Русь, где на десять квадратных километров приходится сто кабанов, три медведя, пять леших и один бортник. Здесь – цивилизованные территории. С древних великоримских времен. Не зря ведь нынешние «особо культурные» ромеи булгар мисянами называют, хотя царя булгарского Симеона византийцы еще полвека назад признали (правда, не совсем добровольно) булгарским царем, и его сына Петра официально «василевсом булгар» титуловали. «Мисяне» – это оттуда, из времен Великого Рима, когда здесь не царство булгарское было, а римская провинция Мезия. То есть с намеком: Булгария, мол, исконно римские земли, а Константинополь, соответственно, законный древнего Рима наследник. Опора цивилизации. И как следствие – имеет естественное право повелевать всякими «тавроскифами». Литературно обоснованное. Да и словосочетания «архонт тавроскифов» и «вождь мисян» для имперского уха много благозвучнее, чем «великий князь киевский, хакан тмутороканский».

А уж «василевс булгар» звучит и вовсе неприлично, ибо уравнивает какого-то «мисянина» с самим василевсом византийским.

В общем, издревле цивилизованная земля – Булгария. Издревле – римская. Так что нынче, в году девятьсот шестьдесят восьмом от Рождества Христова,[5] ромейские всадники, топчущие булгарскую землю, и не захватчики вовсе, а законные хозяева, возвращающиеся после шестивекового отпуска.

Вот на этих «хозяев» и напоролся по роковой случайности воевода киевский Серегей со своими шестью спутниками.

Их перехватили километрах в двадцати от Преславы. Катафракты. И не булгарские, а ромейские. Боевой дозор.

Дорога шла между холмами. На одном склоне – виноградник, на другом – кладбище. Над кладбищем – маленькая деревянная церковь. Там размеренно бил колокол. Духареву бы насторожиться, а он… Задумался о личном. О Людомиле. И проворонил приближение врага. И его спутники, привыкшие к тому, что воевода, ведун, чует беду за три поприща, глядя на спокойного батьку, тоже расслабились.

Ромеи и русы увидели друг друга одновременно. Русы – снизу, ромеи – сверху. Духарев и его гридни всё еще были в облачении булгарских катафрактов, но ромеев это не смутило. Стальные перья копий опустились в боевое положение, всадники сомкнулись и устремились в атаку.

Духарев колебался лишь несколько секунд. Скакать обратно по дороге – дать преимущество конным латникам. Через виноградник не уйти. Значит – через кладбище. Не по могилам, конечно, а по узенькой тропке, ведущей вверх, к церкви. Вражеские всадники – следом. Вернее, следом – лишь часть. Остальные, разделившись, поскакали в обход, чтобы попробовать перехватить русов по ту сторону холма.

Прием старый, но эффективный.

– Йонах! – крикнул Духарев. – Твой конь – самый быстрый, а ты – самый лучший всадник! Не жди! Попробуй добраться до Преславы. Там – наши!

– А как же вы, батька?

– Мы в церкви засядем! Стрел много! Продержимся!

– Я вернусь, батька! – Йонах легко перемахнул с заводной в седло боевого коня, ожег его плетью и птицей полетел вверх, сразу оставив позади Духарева и его гридней.

Звонарь на колокольне остервенело бил в медный купол колокола. Церковь была небольшая, но крепкая, и двери ее уже затворялись, когда Духарев осадил коня, спрыгнул и буквально в самый последний момент успел втиснуть меж створок прикрытое кольчужной сеткой плечо. Рывок – служка-монашек полетел наземь. Духарев, не перекрестившись, будто язычник, ворвался внутрь.

• Предыдущая
• 24/114
• Следующая