Тот, кто знает - Маринина Александра Борисовна - Страница 58
- Предыдущая
- 58/224
- Следующая
– Прости меня, Натулечка, – прошелестела она. – Я такая дура. Теперь я больше никогда… честное слово…
«Неужели это и есть то, о чем говорила Бэлла Львовна? – с грустью думала Наташа, сидя возле уснувшей Иринки и держа ее за руку. – Пока жизнь по голове как следует не стукнет, она не опомнится. Неужели это и есть тот самый жизненный удар, который ей нужно было перенести, чтобы понять, что так жить нельзя?»
Утро выдалось тихим и ясным. Наташа открыла глаза и долго еще не вставала, глядя на кусочек голубого неба, виднеющийся в окне. Будильник зазвонит в семь, сейчас только двадцать минут седьмого, и можно полежать и не спеша подумать, лениво шевеля сонными ногами под тонким одеялом. Наконец-то после стольких недель тревог и волнений наступил период относительного покоя. Иринка быстро поправляется, молодой организм легко справился с физическими травмами и психологическим шоком. Работа над сценариями идет легко, пишется Наташе в удовольствие, а то, что она показывает на студии, вызывает горячее одобрение. Сегодня воскресенье, она поедет к мальчикам, карантин уже сняли, и ей удастся не только накормить их всякими вкусностями, но и наиграться с ними, надышаться чудесным запахом их щек и вдоволь нацеловать их перепачканные в земле пальчики. И наконец, сегодня возвращается Бэлла Львовна. Ах, как Наташе не хватает ее! И дело вовсе не в том, что присмотр за непоседливой Иринкой целиком лежит на Наташе (на Полину Михайловну надежды никакой), просто есть в Бэллочке какая-то внутренняя сила, позволяющая ей не останавливаться и двигаться вперед в самых тяжелых ситуациях. И хотя любимая Наташина подружка Инка Гольдман всегда шутит, что в ней живет вековая мудрость еврейского народа, за советом Наташа предпочитала обращаться именно к соседке, ибо вполне логично было предположить, что этой мудрости в шестидесятичетырехлетней Бэлле Львовне все-таки больше, чем в тридцатилетней Инке. А ей так хотелось посоветоваться, так нужно было поговорить об отношениях с сестрой и матерью. Наташу грызла подспудная обида не только на Люсю, но и на Галину Васильевну, она чувствовала себя брошенной и преданной, хотя толком не могла бы объяснить, откуда взялось это неприятное ощущение. И еще Вадим… Он, конечно, регулярно звонит ей, но холодок отчуждения все равно проскальзывает в его голосе. Может быть, она не права и ей действительно нужно все бросить, взять детей и уехать к нему?
Будильник оглушительно затрещал прямо над ухом, Наташа прихлопнула его ладонью, накинула халатик и пошла на кухню ставить чайник. Пока она умывается, как раз вода закипит. В ванной она привычно оглядела в зеркале свое лицо. Ничего особенного, но в двадцать девять можно было бы, конечно, выглядеть и получше. Кожа пока еще гладкая, но под глазами уже собрались какие-то вялые морщинки. И вообще… Вот Инка, ее ровесница, выглядит так, словно ей семнадцать лет, хотя морщинки под глазами тоже есть. У нее нежный овал лица, пепельно-русые волосы, широкие светлые брови над то и дело округляющимися серыми глазами, розовые, мягко и изящно очерченные губы, и вся она – словно девочка, которая готовится к своему первому балу, она светится легкостью и радостью бытия, искрится постоянной готовностью смеяться и веселиться. Инка – инженер, проектирует лифты, бегает на работу в легкомысленных кофточках, обрисовывающих красивую грудь, и в длинных элегантных юбках, но с обязательным высоким разрезом сбоку: ноги всегда были ее гордостью, и она жутко расстраивалась, когда отошла мода на «мини». Наташа несколько раз заходила к ней на работу и всякий раз отмечала, что ее подругу там называют не иначе как «Инночка, Инуся, Инуля». А к Наташе все чаще обращаются по имени-отчеству. Лицо у нее строгое, выражение на нем всегда озабоченное и деловое. Да и откуда взяться другому-то выражению, когда столько забот и хлопот? Особенно в последний год… Может, стоит прическу изменить? Да, точно, надо перестать так коротко стричься, отпустить волосы до плеч и укладывать их красивыми волнами, это куда более женственно, чем то, что она носит сейчас. Конечно, короткие волосы требуют меньше ухода, помыла голову, провела пару раз щеткой – и все, сами высохнут минут за пятнадцать-двадцать, пока она кофе пьет. И не нужно стоять подолгу перед зеркалом с феном в руках, высушивая и укладывая пряди. Ладно, насчет прически она еще подумает, если будет время – заглянет в салон к Рите Брагиной. Рита теперь сама не стрижет, она – директор, но всегда может дать дельный совет и посадить Наташу к тому мастеру, который ничего не испортит.
Выпив кофе с бутербродом, она взялась за приготовление завтрака для Иринки, Полины и Бэллы Львовны. Поезд из Львова приходит около 10 утра на Киевский вокзал, Бэллочке нужно будет проехать всего одну остановку на метро – от «Киевской» до «Смоленской», и вот она уже дома. Минут за пятнадцать доберется. Самое время позавтракать, тем более Иринка вряд ли проснется раньше. Еще накануне Наташа, привыкшая по возможности все планировать заранее, решила, что напечет с утра оладьи с яблоками, их все любят, даже капризная Иринка, а неоспоримое преимущество этого блюда, помимо вкуса и сытности, состоит в том, что оно готовится из доступных продуктов. Мука в магазине есть всегда, кефир, на котором Наташа замешивает тесто, пока еще не стал дефицитом, а яблоки годятся любые, даже мелкие, некрасивые, с бочками и темными пятнышками, их все равно нужно чистить и натирать на крупной терке.
Когда большая эмалированная миска заполнилась оладьями доверху, Наташа прикрыла ее крышкой и замотала в старый пуховый платок, чтобы сохранить тепло. Быстро собрала в сумку купленные накануне фрукты и карамельки для детей, положила туда же чистые маечки, трусики и носочки, натянула джинсы и трикотажную блузку и отправилась на вокзал.
В электричке было душно, толпы дачников стискивали Наташу со всех сторон, но она не обращала внимания на неудобства, думая только о том, как бы сохранить фрукты нераздавленными. Выйдя на нужной платформе, она почти бегом направилась к детсадовской даче, ей так хотелось поскорее увидеть своих мальчиков!
– Мама! – завизжал четырехлетний Сашенька, увидев ее через забор, и сердце Наташи сжалось: малыш стоял и ждал ее, видно, тоже соскучился. Смотрел, как подходили или подъезжали на собственных автомобилях другие родители, и не знал, дождется маму или нет.
Наташа схватила его в охапку, подбросила в воздух, закружила.
– А где Алеша? Пойдем найдем его, – сказала она, отдышавшись.
– Алешка тебя у длугой дылки калаулит. – Он все еще не выговаривал букву «р», несмотря на то, что Наташа упорно старалась исправить этот дефект.
– У какой другой дырки? Разве есть еще одни ворота? – удивилась Наташа. – Я не знала.
– Не, там не волота, там дылка, туда лодители лазят, когда воспитательница не лазлешает плиходить, – деловито пояснил малыш. – Я Алешку туда поставил тебя калаулить, а то вдлуг ты челез ту дылку плидешь.
Трехлетний Алеша бдительно охранял свой пост, развлекаясь тем, что при помощи найденного на земле прутика гонял муравьев. Наташа расстелила на земле привезенное с собой старенькое одеяло, усадила мальчишек и принялась кормить их персиками и черешней. Они были такими разными и в то же время абсолютно непохожими ни на Наташу, ни на Вадима. Сашка – светловолосый, тонкий в кости, энергичный и заводной, пошел в бабушку – мать Вадима, а Алешенька, наоборот, с темно-каштановыми вьющимися волосиками, крепенький, неторопливый, обстоятельный и уже в три года какой-то солидный, был, совершенно очевидно, настоящим внуком Александра Ивановича, Наташиного отца. Через три дня август кончится, детей привезут в Москву, и настанет момент, когда придется сообщить мальчуганам о том, что их дедушка умер. «Наверное, лучше это сделать сейчас», – почему-то пришло в голову Наташе. Здесь им весело, привольно, печальная новость если и будет до конца понята, то быстро утратит свою тягостность.
– Саша, Алеша, – начала она нерешительно, – мне нужно с вами серьезно поговорить.
- Предыдущая
- 58/224
- Следующая
