Гвен Винн. Роман реки Уай - Рид Томас Майн - Страница 30

• Предыдущая
• 30/85
• Следующая

– Можешь больше не говорить! – восклицает она, прерывая его. – Я знаю, что ты имеешь в виду. Но ты ведь не думаешь, что я могу представить себе его своим милым? Это меня бы оскорбило!

– Я надеялся на это и рад, что ты так говоришь. Тем не менее он мечтает о тебе, Мэри; не только как о милой, но и… – Он остановился в нерешительности.

– Что?

– Не могу произнести это слово. Так нельзя… нельзя, чтобы он так говорил о тебе.

– Ты хочешь сказать – женой? Тогда слушай! Я скорее умру, чем стану женой Ричарда Демпси, брошусь в реку и утону! Этот негодяй! Я его ненавижу!

– Я рад, что ты так говоришь, очень рад.

– Но почему, Джек? Ты ведь знаешь, что по-другому не может быть. Должен знать – после всего, что было между нами. Небо мой свидетель! Я люблю тебя и только тебя! И только ты назовешь меня своей женой. Если не ты – то никто!

– Боже тебя благослови! – восклицает он в ответ на эту выразительную речь. –Боже благослови тебя, дорогая! – И в порыве благодарности он привлекает ее к себе и целует.

С мыслями, погруженными в безумие любви, с душой, окруженной ею, они не слышат шуршание недавно опавших листьев; а если бы услышали, то решили, что это птица или зверек – сова пролетела, задевая крыльми за ветки; лиса обходит свою территорию в поисках добычи. Еще менее вероятно, что они заметили бы фигуру, пробирающуюся в зарослях, черную и зловещую, как тень.

Но она такова – фигура мужчины, с лицом как у демона, ибо это его имя они только что произнесли. Он слышал все, что они сказали; каждое слово увеличивало его пытку, каждая фраза все глубже погружала его в ад. И вот, потеряв всякую надежду, в муках ревности, он стоит, не зная, что предпринять. Стоит и дрожит, ибо в глубине души он трус. Он может броситься на них и убить обоих, изрубить на куски ножом, который сжимает в руке. Но он побаивается Джека Уингейта, который не раз преподавал ему урок.

Этот прошлый опыт теперь сослужил службу молодому лодочнику и по всей вероятности спас ему жизнь. Ибо в этот момент взошедшая луна бросила свой свет сквозь ветви; и подобно ночному хищнику, который боится света дня, Ричард Демпси прячет нож в ножны, ускользает и зарослей падуба и отходит.

Но идет он не к переправе Рага и не к своему дому. Хорошо было бы для Мэри Морган, если бы он пошел туда.

Увидев этот серебряный свет, девушка вспоминает, что ей нужно торопиться; ее возлюбленному тоже, и он не может ее задерживать. Прощальный поцелуй, сладкий, но болезненный, делает расставание еще более трудным; он повторяется снова и снова, и наконец они отрываются друг от друга; она, как нимфа или сильфида, скользит по лесной тропе, не подозревая, что ее поджидает сатир, не зная о его подлых намерениях. А он намерен отнять ее жизнь.

Отец Роже пришел в Аберганн; снял галоши и вместе со шляпой оставил в прихожей; и прошел в гостиную.

В камине ярко горят угли; хотя не холодно, воздух влажный и промозглый от недавно прошедшего дождя, который шел несколько часов. Священник пришел не от своего дома на переправе, а через луга снизу, по грязной тропе, заросшей травой. Поэтому и надел резиновые галоши. Худой и малокровный, он чувствителен к холоду.

И сейчас ощущая холод, он придвигает стул к огню и садится, поставив ноги на решетку.

Какое-то время он остается один. Фермер еще снаружи, присматривает за скотом и готовит хозяйство к ночи; миссис Морган, встретив гостя, извинилась и ушла на кухню – чтобы поставить на огонь сковороду с сосисками. Слышно уже, как они шипят, а их аромат разносится из кухни по всему дому.

Перед тем как сесть священник наливает себе стакан шерри; сделав один-два глотка, он ставит стакан на каминную доску на удобном расстоянии. Если бы на столе стоял бренди, он предпочел бы его; но на некоторое время удовлетворенный вином, он садится и отхлебывает понемногу, посматривая в сторону двери. Но она закрыта: ее закрыла, выходя, миссис Морган.

Во взгляде священника какое-то беспокойство, как будто ему не терпится, чтобы дверь открылась и кто-то вошел.

Так оно и есть, хотя поджидает он не миссис Морган, а ее дочь. До того, как надеть сутану, Грегори Роже был падок на женщин, совсем mauvais sujet (Никчемный человек, фр. – Прим. перев.). Даже сейчас, несмотря на зрелый возраст и обет безбрачия, он любит женщин и ценит женскую красоту. И свежая молодая красота дочери фермера притягивает его гораздо больше поблекших прелестей Олимпии, урожденной Рено. И он с удовльствием всегда принимает исповедь девушки.

Но между хозяйкой Глингога и девушкой из Аберганна большая разница. Они так же не похожи, как Лукреция Борджа не похожа на другую Лукрецию, жертву сына Тарквиния (Лукреция Борджа, представительница знатного итальянского рода 15-16 веков, которой молва приписывала многочисленные интриги и убийства. Вторая Лукреция – жена знатного римлянина. Подвергнувшись насилию со стороны Секста, сына царя Тарквиния, покончила с собой. – Прим. перев.). И священник знает, что обращаться с ними следует совершенно по-разному. Он не может взять Мэри Морган в жены, да и не хочет, но если она станет женой Ричарда Демпси, она отлично послужит его целям. Отсюда его поддержка притязаниям браконьера; она далеко не бескорыстна.

Нетерпеливо наблюдая за дверью, он наконец видит, как она открывается; но входит не та, кого он ждет. Миссис Морган извиняется за запаздывающий ужин. Он очень скоро будет на столе.

Не обращая особого внимания на ее слова, не думая о ее извинениях, он с деланым равнодушием спрашивает:

– А где мадмуазель Мари? Надеюсь, она не больна?

– О, нет, ваше преподобие. Счастлива сказать, что никогда в жизни она не была так здорова.

– Вероятно, помогает на кухне? Беспокоится – из-за меня! Правда, мадам, не нужно столько беспокойств, когда я наношу вам эти маленькие визиты – посещения долга. Прежде всего, мадмуазель не должна стоять у кухонной плиты.

– Он там не стоит, ничего подобного, отец Роже.

– Может быть, переодевается? Тоже не нужно – чтобы принимать меня, ничтожного.

– Нет, она не переодевается.

– Ах! Что же тогда? Прошу прощения за эти расспросы. Я просто хотел обменяться с ней словом, пока не пришел мсье, ваш супруг, – относительно воскресной школы. Она ведь дома, не так ли?

– Не сейчас. Но скоро будет.

– Что! В такой час?

– Да; она пошла к переправе с поручением. Вы ее не встретили? Как вы пришли, отец Роже: по тропе или по аллее?

– Ни по тропе, ни по аллее; я вообще не от переправы. У меня было посещение по долгу внизу у реки, и я пришел лугами. Ночь слишком темна, чтобы посылать вашу дочь с поручениями. Надеюсь, она пошла не одна?

– Одна.

– Но почему, мадам?

Миссис Морган не собиралась говорить о природе поручения, но пришлось.

– Ну, ваше преподобие, – отвечает она со смехом, – дело вышло забавное. Вы сами увидите, когда я вам расскажу.

– Прошу вас, расскажите!

– Все дело в коте – в нашем большом Томе.

– Ах, в Томе! Как он над вами подшутил?

– Это не шутка, скорее наоборот. Озорной зверек пробрался в кладовую и сбросил бутылку, разбил на кусочки.

– Какая жалость! Но почему ваша дочь пошла на переправу?

– Именно поэтому. Это была бутылка лучшего французского коньяку, к сожалению, единственная в доме. И как говорится, несчастье никогда не приходит одно: наш пастух ушел за коровой, а больше мне послать было некого. Поэтому я послала Мэри в «Уэльскую арфу» за другой бутылкой. Я знаю, что ваше преподобие предпочитает бренди вину.

– Мадам, ваша доброта и предупредительность заслуживают самой искренней благодарности. Но мне действительно жаль, что я приношу вам столько хлопот. Прежде всего жаль, что мадмуазель Мари пришлось выполнять такую неприятную обязанность. Отныне я не решусь переступить ваш порог.

– Не говорите так, отец Роже! Пожалуйста, не говорите. Мэри не считает это неприятным. Я бы рассердилась, если бы она так сказала. Напротив, она сама предложила пойти; а пастух ушел, а служанка занята на кухне, готовит ужин. Он очень скромный, и вашему преподобию понадобится капля коньяку.

• Предыдущая
• 30/85
• Следующая