Потерянная долина - Берте (Бертэ) Эли - Страница 32

• Предыдущая
• 32/36
• Следующая

После паузы голос спросил с заметным волнением:

– Этот мальчик, о котором ты говоришь, не нашел ли он доступа к твоему сердцу, потому что похож на... на особу, которая некогда была дорога тебе?

– Кому какое дело до моих привязанностей? – отозвался Арман.

– Вы раздражены! Хотите, чтобы я удалилась?

– Нет, нет, останься. В тебе есть какое-то очарование... Я не могу ни видеть, ни осязать тебя, твои слова меня смущают и ужасают, и в то же время я испытываю неизъяснимое удовольствие, зная, что ты подле меня.

– Так ты еще любишь меня? – спросил голос с живостью.

– Мужчина ты или женщина, ангел или демон, с ума ты хочешь свести меня?

– Все так скоро забывается, – продолжал голос со вздохом. – Некогда вы клялись в вечной любви девушке, которая отдала вам свою душу, которая хотела умереть, когда сочла себя покинутой вами, а теперь вы хотите изгнать из своего сердца даже воспоминание об ней. Из честолюбивых и корыстных целей вы отдаете другой титул супруги, долженствующий принадлежать ей одной. Потом вы полюбите ее, как любили...

– Нет, это невозможно! Этого никогда не будет! – воскликнул Вернейль. – Никакая другая женщина не займет в моем сердце место милой моей Галатеи... Но по какому праву требуют у меня отчета в моих привязанностях?

Между тем ноги у него подгибались, зубы стучали.

– Ты не веришь мне, – сказал голос. – Хорошо, я рассею твои сомнения... Однажды ночью, в нескольких шагах отсюда, под большим померанцевым деревом, ты имел с Галатеей разговор, которого ни один человек не мог слышать. В эту ночь ты поклялся никогда не жениться на другой женщине, и Галатея в свою очередь поклялась никогда не принадлежать никому, кроме тебя. Ты предложил ей написать эту клятву и подписать ее своей кровью, но бедная девушка отказалась – она не умела писать. Ты помнишь это?

– Все это правда, правда! – ответил Арман, похолодев от ужаса.

– Тогда, – продолжал голос, – ты снял со своего пальца золотой перстень, подарок твоей умирающей матери, и надел его на палец Галатеи, сказал ей: «Вот твое обручальное кольцо. Мертвый или живой, я всегда буду принадлежать тебе». Арман де Вернейль, произносил ли ты эти слова?

Полковник не имел силы отвечать.

– Протяни руку, – попросил голос.

Вернейль машинально повиновался и почувствовал прикосновение мягкой и нежной руки.

– Галатея возвращает тебе твою клятву, – сказала незнакомка грустно. – Это кольцо ты можешь предложить той женщине, которую изберешь. Прощай!

Голос слабел, как будто бы говорившая постепенно удалялась. Арман бросился за ней, крича:

– Галатея! Моя милая Галатея! Так это ты?

– Прощай, – печально повторила незнакомка.

Когда Вернейль достиг того места, откуда слышался голос, он почувствовал, что ноги его наткнулись на невидимое препятствие, руки обняли пустоту и он упал без чувств, испустив душераздирающий крик.

Арман пришел в себя в постели. В комнате горела свеча, и Раво хлопотал рядом.

– Ну что, тебе лучше, Арман? – спросил он, увидев, что Вернейль открыл глаза, – черт меня возьми, если я когда-нибудь видал такой глубокий обморок! Я уж думал, что ты умер... Выпей-ка вот это, все как рукой снимет.

Он почти силой разжал ему рот, и Вернейль с усилием проглотил несколько капель спиртного.

– Мы одни, капитан? – спросил он, обводя комнату мутным взглядом. – Ты уверен, что мы одни?

– А кой черт мог бы проникнуть сюда, разве через окно, как я? Дверь заперта, и никто не может войти.

– Однако же вошли. Но ты, Раво, где ты был в то время, когда я больше всего нуждался в твоем присутствии?

– Ей-Богу, Вернейль, я начинаю думать подобно тебе, что этот проклятый дом в самом деле заколдован, – смущенно признался Раво. – Оставив тебя, я спрятался за куст в нескольких шагах от померанцевого дерева. Но вот досада! В ту же минуту я почувствовал неодолимую сонливость. Без сомнения, в вино, которое я пил за ужином, подмешали снотворное. И я, как болван, растянулся на мокрой земле и уснул, пока твой крик не разбудил меня. И теперь еще в голове у меня шумит, как котел с водой на огне, и я еле держусь на ногах.

Он потянулся и зевнул так, что едва не вывихнул челюсти.

– А когда ты вошел сюда, Раво, – спросил Вернейль с волнением, – ты не видел никого?

– Эх! Да какого черта я мог видеть? В комнате было черно, как в потухшем очаге... Я окликнул тебя, но ты не отвечал. Я поспешил зажечь свечу и увидел, что ты, зацепившись ногами за мой матрас, лежишь на полу, бледный и недвижимый, как труп. Провалиться мне сквозь землю! Арман, я готов был сойти с ума, увидев тебя в таком состоянии. Но слава Богу, тебе лучше! Теперь объясни мне, что случилось, пока я храпел на траве. Опять какое-нибудь привидение, я готов побожиться!

Вернейль утвердительно кивнул.

– Подавиться бы аду этими проклятыми своими исчадиями! – воскликнул Раво, сжимая кулаки. – Шутки в сторону, Вернейль, если так будет продолжаться, ты отсюда не унесешь ног. Но расскажи мне, как было дело.

Арман рассказал ему о странных событиях и о разговоре с незнакомкой. Раво слушал, разинув рот.

– Не возьму в толк, хоть убей! – сказал он, когда Вернейль закончил свой рассказ. – Как в бутылке с чернилами: барахтаешься, барахтаешься, а никак не вылезешь. Может, это все тебе привиделось?

– Нет, нет, Раво, на этот раз я не сомневаюсь, – ответил Вернейль. – Когда этот голос говорил со мной, я помнил о твоих советах и вполне владел собой. – Он вынул руку из-под одеяла. – Кроме того, я могу представить тебе неопровержимое доказательство истинности моих слов. Смотри!

И он показал надетый на палец перстень. Доказательство было столь убедительным, что Раво принялся в задумчивости тереть себе лоб.

– Это безжалостное преследование, – сказал он наконец, – не может иметь другой причины, кроме злобы твоего родственника за твои старые прегрешения перед ним, и по всей вероятности, дама, привезенная им из Франции, есть орудие его мщения. Наверное, эта женщина находится в Потерянной Долине. Это, без сомнения, какая-нибудь авантюристка, в которой граф де Рансей нашел сходство с Галатеей и нанял ее для исполнения своих планов. К таким приемам часто прибегают интриганы. Ты, может быть, не слышал об ожерелье Марии-Антуанетты, когда одна актриса по имени Олива, похожая на королеву, в Трианонском саду надула кардинала Рогана...

Арман в ответ лишь пожал плечами.

– Ну, не находятся разумные объяснения, так надо искать романтических, – вздохнул Раво. – Впрочем, будь я на твоем месте, я употребил бы весьма эффективное средство, чтобы добраться до истины.

– Какое же это средство, Раво? Ради Бога, посоветуй мне, сам я не способен ни мыслить, ни действовать.

– Я взял бы один из этих пистолетов и отыскал бы графа. Приставил бы дуло к его лбу и учтиво доложил бы ему о своем намерении размозжить ему голову, если он не откроет причины своих недостойных маскарадов. Держу пари – сто против одного, что старик тут же все выложит.

– Угрожать старцу, моему родственнику, опекуну! – поморщился Арман. – Это низко... Если же, однако, – продолжал он, – мне действительно являлась сила таинственная, чтобы напомнить о моем долге... Кто знает? Когда рассудок побежден, позволительно думать...

– Ну, если мы опять заговорили о колдовстве, – прервал Раво, – тогда я ложусь спать.

Арман печально улыбнулся ему.

– Извини меня, старый товарищ, – сказал он. – Мне надо бы пожалеть тебя. Мы поговорим об этом завтра. Тебя клонит ко сну, да и я чувствую усталость.

Раво не стал возражать. Оставив зажженную свечу на случай, если бы призраку вздумалось появиться снова, он, не раздеваясь, бросился на свой матрас и тут же уснул.

Остаток ночи прошел спокойно. Однако Вернейль спал плохо, ворочался с боку на бок, что-то бессвязно бормотал во сне. Проснулся он совсем разбитым. Но все же поднялся с постели, позвал слугу, спавшего в соседней комнате, и послал его узнать, можно ли видеть графа де Рансея. Слуга скоро доложил, что граф уже встал и занимается приготовлениями к отъезду.

• Предыдущая
• 32/36
• Следующая