Потерянная долина - Берте (Бертэ) Эли - Страница 25

• Предыдущая
• 25/36
• Следующая

– Хорошо, хорошо, Вернейль, не беспокойся. Я обещаю тебе быть в самых лучших отношениях с семейством Вольфов, начиная от мужа и до последнего мальчишки... Так вот! – И он продолжал, понизив голос: – Для начала дело идет, кажется, совсем не дурно? Ваш старый родственник смиряется, значит, свадьба на мази... Что ж, в час добрый! Хотя сам я не женюсь, однако же других не стану отговаривать.

Он, вздохнув, пожал руку Вернейлю, и уже на лестнице Арман услышал, как капитан потребовал бутылку рейнского.

Арман де Вернейль и его проводник двинулись по направлению к горам, где шесть лет назад шестьдесят вторая полубригада одержала победу. Когда они миновали последние дома деревни, Гильйом указал рукой на широкую дорогу среди скал. Вернейль посмотрел на нее почти с испугом. – Это ведь дорога в Потерянную Долину? – спросил он.

– Точно так, – невозмутимо ответил Гильйом.

И продолжал идти вперед. Судя по всему, по дороге часто ездили экипажи; терновник и камни, загромождавшие ее прежде, исчезли. Можно было сказать, что это аллея, ведшая в замок какого-нибудь вельможи или в город. Арман, не зная, что подумать, с беспокойством вертел головой.

– Куда вы ведете меня? – проговорил он наконец.

– Я думал, что мсье догадался. Мы идем в Потерянную Долину.

– К Филемону?

– К графу де Рансею.

– Как?! Граф Рансей?..

Гильйом таинственно улыбнулся.

– Теперь я могу сказать то, что мне запрещено было открывать вам при свидетелях... Тот, кого вы знаете под именем Филемона, ваш родственник граф де Рансей.

Арман побледнел.

– В самом деле? – произнес он с изумлением. – Зачем же от меня скрывали эту тайну? Для чего мой родственник хранил ее от меня, которого он в детстве осыпал своими благодеяниями?

– Вспомните, – сказал Гильйом. – При каких обстоятельствах вы попали в Потерянную Долину... Только когда вы произнесли свою фамилию, я решил спасти вас, приведя в убежище Филемона. Не скрою, я получил за это выговор. Ваш родственник любил вас, но он знал ваше легкомыслие и опасался, чтобы вы не внесли смуту в его семью. Так как он воспитывал своих детей в скромности, они были далеки от общества и не знали свет. Увы, его страхи оправдались. С вашим появлением в Потерянной Долине, явившимся сигналом ужасных бедствий, надежды графа были разрушены.

– Это правда, правда! Боже мой! Так несчастный Лизандр, у которого я принял последний вздох, был...

– Вашим двоюродным братом, мсье, и если бы вы подошли поближе к тону мраморному памятнику на розентальском кладбище, то могли бы прочитать эпитафию: «Здесь покоится Шарль-Антуан, виконт де Рансей».

– А... несчастная девушка, – пролепетал Арман с усилием, – прекрасная Галатея?

– Была воспитанницей графа, – ответил Гильйом.

Сделав несколько шагов, Вернейль остановился.

– Я не пойду дальше, – решительно заявил он. – У меня не хватит мужества выдержать упреки несчастного отца... Идите к нему, Гильйом, и скажите, что проникнутый сознанием своей вины, я понял, как тяжело было бы графу мое присутствие... Я вернусь в Розенталь и немедленно уеду во Францию.

– Что вы, сударь? А дело, для которого вы приехали по приказанию императора?

– Как? В Потерянной Долине знают и об этом обстоятельстве?

– У графа во Франции исправные агенты, – ответил Гильйом с некоторым смущением. – Кроме того, сам он недавно приехал из Парижа и мог слышать...

– И тем не менее никакая личная выгода, даже воля самого могущественного на свете государя не заставят меня решиться на поступок, который был бы почти оскорблением для моего родственника... Нет, – продолжал Арман, – я не пойду в Потерянную Долину, некогда столь мирную, куда я внес траур. Я боюсь, как бы утесы не обрушились на мою голову.

– Сударь, – сказал Гильйом, – вы преувеличиваете свои проступки или, по крайней мере, ошибаетесь насчет расположения к себе графа. Если бы господин мой действительно гневался на вас, как вы предполагаете, то неужели он предложил бы вам радушное гостеприимство в своем доме?

– Вы правы, Гильйом, однако в глубине сердца граф де Рансей наверное упрекает меня за смерть своего старшего сына.

– Он не может быть так несправедлив, потому что знает, что несчастный молодой человек сам шел навстречу своей судьбе. Не вы дали Лизандру эти роковые познания, воспламенившие его воображение, не вы прорубили в скалах тропинку, через которую он вышел... Граф много размышлял об этих печальных обстоятельствах и заключил, что и без вас его сын рано или поздно нашел бы свою погибель. Кроме того, известны подробности страшного сражения, происходившего здесь, известно, как вы вынесли с поля боя бедного Лизандра, смертельно раненного. Последняя рука, заботившаяся о нем, была ваша, последняя слеза, пролитая над ним, упала из ваших глаз.

Говоря это, Гильйом и сам казался очень сильно взволнованным.

– Я исполнил только свой долг, – мрачно ответил Вернейль. – Я отплатил Лизандру преданностью за преданность... Если бы я мог отдать свою жизнь в обмен на его, то освободился бы от тяжкого бремени. Но если графу известно, что не в моей воле было воспротивиться непокорности его сына, вина моя перед Галатеей должна казаться ему совершенно не извинительной.

– Действительно, ваше поведение было жестоко и гнусно. Обмануть невинное создание. Дурно, очень дурно! Между тем, если учесть, что вы покинули ее не по своей воле, что все ваши предложения были отвергнуты и что наконец излишняя строгость графа довела бедняжку до ужасных крайностей...

Вернейль взял управителя за обе руки и пожал их восторженно.

– Гильйом, – сказал он, – вы достойный человек и гораздо снисходительнее ко мне, чем моя собственная совесть... Если бы я мог думать, что Филемон, то есть я хочу сказать мой родственник граф де Рансей, судил меня так же!

– Как я уже имел честь уверять вас, чувства графа именно таковы. Несмотря на свой мрачный и часто капризный нрав, он полон доброты и, если сказать по правде, я подозреваю, что он сам себя считает причиной несчастий двух бедных детей, удалив их от света и лишив преимуществ, принадлежавших им по праву рождения.

– Если так, – произнес Арман после минутного молчания, – я не стану больше колебаться и принимаю приглашение графа. Возможно, мне удастся изгладить неблагоприятные впечатления, которые он сохранил обо мне... О проектах, приведших меня в Розенталь, не может быть уже речи, – добавил он как бы про себя. – Предложение, приемлемое для другого, было бы оскорбительно для Филемона, отца Лизандра и опекуна Галатеи... Но пойдем! Как бы ни терзалось мое сердце при виде тех мест, где ждет меня столько болезненных воспоминаний, я не могу отказаться посетить несчастного старика.

Они снова пустились в путь. Вернейль обернулся к своему провожатому и задумчиво сказал:

– Я далек от мысли, Гильйом, выведывать тайны графа, хотя мое любопытство вполне объяснимо. Итак, если верность своему господину не запрещает вам сообщить мне о его характере и перипетиях его жизни несколько коротких подробностей...

– Причин, заставлявших меня прежде молчать, уже не существует, – ответил Гильйом. – Граф больше не боится за свои планы, от которых он отказался как для своего семейства, так и для себя, поэтому я могу рассказать вам о Потерянной Долине и ее обитателях все, что вы пожелаете, исключая только... – Гильйом не договорил.

– Исключая что? – спросил Арман.

– Некоторые вещи, которые не могут представлять для вас никакого интереса, – и Гильйом продолжал: – Между небольшим числом лиц, близких к графу де Рансею, есть такие, кто, руководствуясь поверхностным суждением, дошли до того, что обвинили моего господина в глупости. На самом деле это человек гордый, отважный, с пылким воображением. Юность его прошла в Париже и пришлась на время, когда в обществе царил хаос философских идей и теорий. До страсти желая стряхнуть предрассудки и заблуждения старого общества, он изучал трактаты модных тогда мыслителей. Соглашаясь поочередно то с одними, то с другими, граф отвергал их идеи. Заинтересовавшись на минуту какой-нибудь блестящей теорией, автор которой обольщал его волшебством своего стиля или слова, он снова впадал в сомнения, открывая, как мало эти хитросплетения системы применимы к обществу.

• Предыдущая
• 25/36
• Следующая