Ночной дозор - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 30
- Предыдущая
- 30/110
- Следующая
Я начинал ее понимать. Уже не как объект работы, не как возможную жертву неведомого темного мага, не как невольную причину катастрофы, а как человека. Книжный ребенок, замкнутая и закомплексованная, с кучей смешных идеалов и детской верой в прекрасного принца, который ее ищет и непременно найдет. Работа врачом, несколько подруг, несколько друзей, и очень-очень много одиночества. Добросовестный труд, напоминающий кодекс строителя коммунизма, редкие походы в кафе и редкие влюбленности. И вечера, похожие один на другой, на диване, с книжкой, с валяющимся рядом телефоном, бормочущим что-нибудь мыльно-успокоительное телевизором.
Как много вас до сих пор, девочек и мальчиков неопределенного возраста, воспитанных родителями-шестидесятниками. Как много вас, несчастных, и не умеющих быть счастливыми. Как хочется вас пожалеть, как хочется вам помочь. Коснуться сквозь сумрак – чуточку, совсем несильно. Добавить немножко уверенности в себе, капельку оптимизма, грамм воли, зернышко иронии. Помочь вам – чтобы вы смогли помочь другим.
Нельзя.
Каждое действие Добра – соизволение проявить активность Злу. Договор! Дозоры! Равновесие мира!
Терпи – или сходи с ума, нарушай закон, иди сквозь толпу, раздавая людям непрошеные подарки, ломая судьбы и ожидая – за каким поворотом выйдут навстречу бывшие друзья и вечные враги, чтобы отправить тебя в сумрак. Навсегда…
– Антон, как ваша мама?
Ах, да. У меня, пациента Антона Городецкого, есть старушка-мама. У мамы остеохондроз и полный комплект болезней пожилого возраста. Она тоже пациентка Светланы.
– Ничего, все нормально. Это я что-то…
– Ложитесь.
Я задрал рубашку и свитер, лег на диван, Светлана присела рядом. Пробежала теплыми пальцами по животу, зачем-то пропальпировала печень.
– Больно?
– Нет… сейчас нет.
– Сколько вы выпили?
Я отвечал на вопросы, выискивая ответы в памяти девушки. Вовсе не стоило выглядеть умирающим. Да… боли тупые, несильные… После еды… Вот сейчас чуточку заныло…
– Пока гастрит, Антон… – Светлана убрала руки. – Но радоваться нечему, сами понимаете. Я сейчас выпишу рецепт…
Она поднялась, пошла к двери, сняла с вешалки сумочку.
Все это время я следил за воронкой. Ничего не происходило, мой приход не вызвал усиления инферно, но и ослабить его не смог…
– Антон … – голос шел сквозь сумрак, и я узнал Ольгу. – Антон , воронка уменьшилась на три сантиметра. Ты где-то сделал правильный ход. Думай, Антон.
Верный ход? Когда? Я ведь ничего не совершил, просто нашел повод для визита!
– Антон, у вас еще остался омез ? – Светлана, присевшая за стол, посмотрела на меня. Заправляя рубашку я кивнул:
– Да, несколько капсул.
– Сейчас придете домой, выпьете одну. А завтра купите еще. Будете пить две недели, перед сном.
Светлана явно была из тех врачей, что верят в таблетки. Меня это не смущало – я тоже в них верил. Мы, Иные, испытываем перед наукой иррациональный трепет, даже в тех случаях, когда достаточно элементарного магического воздействия – тянемся за анальгином или антибиотиками.
– Светлана… простите, что спрашиваю, – я виновато отвел глаза. – У вас неприятности?
– С чего вы взяли, Антон? – она не перестала писать, и даже не глянула на меня. Но напряглась.
– Мне так кажется. Вас кто-то обидел?
Девушка отложила ручку, посмотрела на меня – с любопытством и легкой симпатией.
– Нет, Антон. Что вы. Это зима, наверное. Слишком долгая зима.
Она натянуто улыбнулась – и воронка инферно качнулась над ней, хищно повела черенком…
– Небо серое, мир серый. И делать ничего не хочется… все смысл утратило. Устала я, Антон. Вот весна наступит – все пройдет.
– У вас депрессия, Светлана, – ляпнул я, прежде чем сообразил, что вытянул диагноз из ее же памяти. Но девушка не обратила на это внимания:
– Наверное. Ничего, вот солнышко выглянет… Спасибо, что беспокоитесь, Антон.
На этот раз улыбка была более искренняя – хотя, все равно, вымученная.
Сквозь сумрак раздался шепот Ольги:
– Антон , минус десять сантиметров! Воронка приседает! Антон, аналитики работают, продолжай общение!
Что я делаю правильно?
Этот вопрос – он пострашнее, чем «что я делаю неправильно». Если ты ошибаешься – достаточно резко сменить линию поведения. Вот если попал в цель, сам того не понимая – кричи караул. Тяжело быть плохим стрелком, случайно угодившим в яблочко, пытающимся вспомнить движение рук и прищур глаз, силу пальца, давящего спуск… и не признавая, что пулю направил в цель порыв безалаберного ветра.
Я поймал себя на том, что сижу и смотрю на Светлану. А она на меня – молча, серьезно.
– Простите, – сказал я. – Светлана, простите ради бога. Ввалился вечером, лезу не в свое дело…
– Ничего. Мне даже приятно, Антон. Хотите, я напою вас чаем?
– Минус двадцать сантиметров , Антон! Соглашайся!
Даже эти сантиметры, на которые уменьшается вихрь обезумевшего инферно – подарок судьбы. Это человеческие жизни. Десятки, или даже сотни жизней, вырванные у неминуемой катастрофы. Не знаю, как это происходит, но я повышаю сопротивляемость Светланы к инферно. И воронка начинает таять.
– Спасибо, Светлана. С удовольствием.
Девушка встала, пошла на кухню. Я – следом. В чем же дело?
– Антон , готов предварительный анализ …
Мне показалось, что в прикрытом шторами окне мелькнул белый птичий силуэт – пронесся вдоль стены, следуя за Светланой.
– Игнат работал согласно общей схеме . Комплименты, интерес, обожание, влюбленность. Это ей нравилось, но вызвало рост воронки. Антон, ты идешь другим путем – сочувствие. Причем сочувствие бездеятельное.
Рекомендаций не последовало, значит никаких выводов аналитики еще не сделали. Но, по крайней мере, я знал, как мне поступать дальше. Грустно смотреть, сочувственно улыбаться, пить чай и говорить «у тебя усталые глаза, Света…»
Мы ведь перейдем на «ты», верно? Обязательно перейдем. Не сомневаюсь.
– Антон?
Я слишком долго на нее смотрел. Светлана застыла у плиты с тяжелым, матовым от водяной мороси чайником. Не то, чтобы она испугалась, это чувство уже было ей недоступно, выпито черной воронкой дочиста. Скорее девушка смутилась.
- Предыдущая
- 30/110
- Следующая
