Конец легенды (Сборник) - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 22
- Предыдущая
- 22/75
- Следующая
– Имеешь, – весело подтвердил Игорь. – И получишь, спору нет.
– Я в И Пин ехал, – сказал я. – Это где китайская колония. Говорят, они нормально относятся… к таким, как мы.
Игорь ухмылялся. Игорь открыл ящик стола, достал оттуда пачку сигарет и зажигалку. Спросил:
– Будешь?
– Нет.
– Это не травка, не бойся. Обычные безникотиновые сигареты.
– Все равно не буду, – беря свой кофе, сказал я. – Игорь, а как здесь относятся к нам?
– К детям, что ли? – выпуская клуб дыма, спросил Игорь.
– К детям, получившим Знак Самостоятельности.
– Да нормально относятся, как везде, – лениво сказал он. Голос у него изменился, и если бы не явный запах табака и горелой бумаги, я бы заподозрил, что он курит травку. – Ты не комплексуй. И в страшилки не верь. Везде в мире к детям, доказавшим свое право жить самостоятельно, относятся одинаково… – Он выпустил еще один клуб дыма и закончил: – Никак…
Я ничего не сказал. Смотрел, как он курит. Дым был красивый – шершавый, как наждак, сиреневый, шелестящий.
– На что уставился?
– Дым. Шикарно выглядит.
Игорь посмотрел на меня, как на идиота.
– Чего в нем шикарного? Дым как дым… черт…
Он торопливо загасил сигарету прямо в сковородке.
– Ты же мутант… тебе неприятно, да?
Вот как ему объяснить…
– Тут другое, – попробовал я. – Понимаешь, я запахи по-другому чувствую.
– Как по-другому?
– Я их вижу, слышу… даже тактильно ощущаю. Вот ты куришь, и дым – шероховатый. И шуршит, как песок.
Глаза у Игоря округлились.
– Что, серьезно? И ты все так видишь?
– Ага. Вот у тебя в ванной комнате шампунь с запахом лимона. Только не радуйся, это синтетический запах. Если был бы настоящий, то пищал бы тоненько и не был такой гладкий… а с шершавинкой… понимаешь?
– Обалдеть! – с чувством сказал Игорь. – Я знал одну девчонку, с усиленным зрением. Так у нее все очень просто было. Когда хотела, перестраивалась на режим дальнего зрения, когда хотела – на ближний режим. Знаешь, у нее так смешно глаза менялись – то вперед выпучиваются, то втягиваются, и радужка то каряя, то голубая… Но она говорила, это то же самое, словно в бинокль или микроскоп смотришь…
– А вот у меня – так, – ответил я.
Игорь замолчал.
– Извини. Я понял, ты об этом не хочешь говорить.
– Да брось, спрашивай сколько угодно… – отмахнулся я.
– Забыл, что у меня способности к эмпатии? – спросил Игорь.
Я посмотрел на него. И почему-то не стал врать:
– Забыл. Да, не хочу я про это. Спасибо.
Игорь встал из-за стола, быстро сложил посуду в моечную камеру. Зевнул:
– Ты спать не хочешь?
– Хочу. Я в моноре спал, но там шумно.
– У меня кровать одна, ты ложись на диване, – предложил Игорь. – Или могу кровать уступить. Мне все равно где спать.
– Я на диване, – торопливо сказал я. Мне действительно было неудобно. Вначале подрался, причем ведь сам начал, потом в гости завалился, настоящей еды поел. Теперь еще хозяина с кровати согнать – и совсем молодец буду.
Игорь прав, конечно. Не люблю я о себе говорить.
Когда я был совсем еще маленьким и не понимал, как сильно от других отличаюсь, то иногда что-нибудь такое ляпну… и все смеются. Особенно взрослые, которые знали, что у меня условно-положительная мутация. Наверное, смешно, когда подбегает карапуз, водит рукой в воздухе и говорит: «У тети духи шуршат!» Они ведь действительно шуршали…
И эти проверки! Каждый месяц, сколько себя помню. Пробирки, в них бумажки, и каждая чем-то смочена… «Мишенька, как ты ощущаешь этот запах? Светящаяся полоса? Вибрирует? Молодец, Мишенька. А ты помнишь, как пахнет молоко? А на каком расстоянии ты чувствуешь человека? Да, взрослого… Ну, пусть летом… да, потного… Правда?» Это вначале интересно. Потом скучно. А потом просто противно.
«Миша, сосредоточься, пожалуйста. Давай проследим закономерность между запахами полыни и вещества сто тридцать шесть прим… Только общая звуковая тональность? Миша… нельзя ли подойти чуть ответственнее? Цвет? Сосредоточься!» Играть в прятки и находить всех по запаху было интересно. Потом со мной перестали играть в прятки. А потом вообще перестали играть. Это когда поняли, что я чувствую чужую неуверенность. А как ее не почувствовать – бледно-сиреневое кольцо запаха, с визгом расходящееся от человека…
«Михаил, тестовую группу „гамма-6“ надо повторить… Почему? Как колет? Словно иглы? Это очень болезненно? Михаил, а давно тактильные ощущения приобрели болевой характер? Почему ты не говорил раньше? Ты понимаешь, сколько людей заняты изучением твоих способностей? Нет, Михаил. Это не только твое дело. Твои возможности уникальны. Михаил, неужели ты не можешь немного потерпеть? Твои ощущения субъективны, никакого реального вреда для здоровья нет…» Я долго думал, что стоит только пожаловаться родителям, и все это прекратится. Навсегда. Ведь они не могут не понять…
А они слишком хорошо все понимали. Это был папин проект. Его самое удачное изменение генома… собственного генома. Его слава, его успех, его вклад в науку. Деньги, наверное, тоже. Но деньги тут были совсем не главным, врать не стану.
Я был экспериментом. Мое рождение было запланировано, на него было получено особое разрешение. Мама и папа подписали документы о том, что в случае появления у меня безусловно-негативной мутации они не возражают против эфтаназии.
Кстати, от меня они этого не скрывали.
Но никаких негативных мутаций не было. Все прошло хорошо. Угрозы для общества я не представляю. У меня даже комплексов нет по этому поводу. Я ведь знаю, чем кончился пятнадцать лет назад эксперимент по созданию людей со способностью прямого взаимодействия с компьютерами. Виртуальный клон последнего из них выследили и уничтожили только в прошлом году.
Так что я не боялся, совсем не боялся, что меня могут в любой момент усыпить. И когда сдавал тесты на психологическую и эмоциональную зрелость, вовсе не хотел отомстить родителям. Зря мама кричала, когда я уходил. Я их не ненавижу. Я их даже люблю.
Я только хочу быть самим собой.
Поэтому и получил Знак Самостоятельности. Стал таким же равноправным членом общества, как любой взрослый. Первым делом потребовал все документы по своей мутации, думал, может быть, она устранима. Оказалось, что нет. Если меня лишить обоняния, то зрение и слух тоже исчезнут.
Тогда я и ушел из дому…
Проснулся я уже довольно давно, но все лежал в постели, не открывая глаз. Игоря в доме не было, это я по запаху чувствовал. Зато он оставил на столе завтрак и записку – чернила еще не застыли окончательно, и я их слышал.
Это удобно, очень удобно. Тут мама и папа правы. Они только не понимают, что дали мне слишком много. Куда больше, чем я могу переварить.
Я наконец-то решился и открыл глаза. Первые секунды трудно – весь мир пахнет, и все это приходится видеть. Чем больше вокруг техники и синтетики, тем труднее. Я раньше называл эти запахи «злыми»…
Хорошо, что в этом домике только гарантированный обществом минимум техники.
Я пошел в ванную. Там нашелся разовый санитарный пакет, в который входит все – от зубной щетки и полотенца до презерватива и туалетной бумаги. Обожаю эти пакеты, в них не кладут парфюмерию с сильным запахом. Потом я оделся, поел и вышел из дома.
Море было совсем рядом. У маленькой дощатой пристани покачивались на воде катера. Чуть в сторону начинался пляж, сейчас еще совсем пустой, только десяток мелких ребятишек под присмотром учителя бегали по мокрому песку вдоль берега. Наверное, тренировалась какая-то спортивная секция.
– Эгей!
Игорь сидел на раскладном стульчике. Он был в одних плавках и мокрый, уже успел искупаться.
– Ты поел?
– Да, спасибо. – Я подошел ближе. – Загораешь?
– Работаю! – возмутился Игорь. – Не видно разве?
Он пнул ногой кредитный сканер, валяющийся на песке.
Сканеру было все равно – это специальная модель.
- Предыдущая
- 22/75
- Следующая
