Геном - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 68

• Предыдущая
• 68/79
• Следующая

– Да ничего. Здравое мнение. Вас что-то тревожит, Уотсон?

– Тревожит. Капитан, сегодня вечером с экипажем что-то было… не так.

– Правда? – удивился Алекс.

– Капитан, вы это тоже заметили. Не притворяйтесь.

– А что вас беспокоит?

– Я бы сказала… это нелепо, конечно… что спецы стали вести себя… как натуралы.

Алекс выразительно приподнял бровь.

– Начнем с вас, капитан, – твердо произнесла Уотсон. – Вы не замечаете в себе изменений?

– Замечаю.

– Вот! А сегодня? Джанет Руэло – она ведь почти не реагировала на Цзыгу. Нет, реагировала… но как бы по инерции. Не всерьез. Ким Охара… ведь она влюблена в вас? Джанет сообщила, что у девочки – специализация как бойца и гетеры одновременно. Но я бы не сказала, что это заметно!

– И что вы думаете, Дженни?

– Капитан, мог кто-либо… слово отравить тут неуместно… скажем просто – дать всему экипажу какие-либо сильные психотропные средства?

– Мог, – кивнул Алекс. – Кто угодно. Например, я. Ко мне сегодня заходили все поочередно, я угощал экипаж вином и коньяком. Чего уж проще – добавить препарат в напитки? Вот только… какой препарат?

Уотсон пожала плечами.

– В том-то и дело. Я не представляю, что может дать подобный эффект.

Алекс кивнул. Поинтересовался:

– Чисто гипотетически… если допустить, что есть средство, блокирующее все изменения в сознании, свойственные спецам…

– Все?

– Да, сразу и все.

– Вы что-то говорили про это Холмсу… Я не знаю подобных средств.

– Но если допустить, что оно существует. Что экипаж подвергся его воздействию. Чего следует ожидать?

– От убийцы? – Уотсон прищурилась.

– Вы сообразительнее своего книжного прототипа.

– Если Холмс прав, а я склонна ему верить… – Уотсон помолчала. – Убийца-спец в первую очередь лишен чувства страха и чувства жалости. Даже если это не работа подпольных генетиков, а обычный агент-спец – это является обязательными составляющими его личности. Он не испытывал сомнений, убивая Цзыгу. И тянет время, полностью убежденный в правильности своего поведения. Когда изменения личности исчезнут… трудно представить, что может произойти.

– Раскаяние?

– Сомневаюсь. Личность формируют не только химические реакции. Есть еще и опыт… привычки, воспоминания. Скорее – агент впадет в панику. Особенно если он не ожидал подобного воздействия.

– Вот я тоже так думаю.

Уотсон вздохнула:

– Капитан, вы знаете куда больше, чем говорите.

– Так надо. Поверьте.

– Если я сейчас вернусь к Холмсу и передам ему наш разговор?

– Шантаж? – Алекс усмехнулся. Поднялся с кровати, подошел к Дженни. Нагнулся – женщина напряглась, будто ожидая от него любого, самого неожиданного поступка.

– Что вы…

Губы у нее были такими неумелыми, будто она целовалась впервые в жизни. Натуралка, что тут поделаешь…

– Вы зря пренебрегаете этой стороной человеческого общения, доктор, – мягко сказал Алекс. – Ваш книжный предшественник не чурался жизни.

– Да что такое…

– Бросайте своего сушеного следователя. – Алекс посмотрел ей в глаза. – Вы умная женщина, но вы уже вдоволь натешились интеллектуальными играми. Ловить бандитов – занятие не для вас. Не делайте из себя спеца… слава Богу, вы им не являетесь. Не убивайте в себе человеческие чувства. Будьте живой, Дженни. Живой и настоящей. Любите, ревнуйте, ненавидьте, мечтайте, воспитывайте детей, делайте карьеру! Рисуйте картины, ставьте уколы, катайтесь на водных лыжах, сажайте цветы в саду. Не превращайте себя в такую… в такую, как мы все.

Дженни Уотсон вскочила. Отскочила к двери, торопливым движением оправила расстегнувшуюся блузку. Воскликнула:

– Да что с вами… вы же пилот-спец!

– Ага. Но знаете, – Алекс медленно пошел к ней, – где-то там, глубоко-глубоко внутри, я остался просто человеком. С обычным человеческим геномом. Конечно, там, внутри, есть умненький мальчик, способный делать уроки рядом с влюбленной в него девочкой… все пытающейся превратить спеца в человека. Там – старательный курсант, постигающий тайны пилотажа. Там – неумелый молодой капитан, у которого в экипаже самый нормальный человек – истеричный манерный гей, ненавидящий клонов. Они все во мне. Но где-то там есть еще один человечек. Мастер-пилот, которого на далекой планете ждет любимая женщина. Наверное, та самая, которую он любил с детства. И когда этот мастер-пилот ведет корабль, он не связан генным приказом – беречь технику, экипаж и пассажиров. Он будет бороться до конца просто из-за того, что это его любимый корабль, его друзья и доверившиеся ему люди. А еще из-за того, что где-то далеко-далеко его ждет любимая женщина и дети, которым он не выбирал никакой специализации.

– Нет такого человека, Алекс, – быстро сказала Уотсон. – Я… я не понимаю, какую безумную игру вы ведете. Зачем вы все это придумываете… и как вообще можете говорить такие вещи… но…

Алекс приложил палец к губам.

– Тсс! Доктор… он там. Внутри. Видите этого чертенка на моем плече? Так вот, наверное, это он. Странный-престранный мастер-пилот Алекс Романов…

Уотсон была бледна.

– Вы сошли с ума, – прошептала она, шаря за спиной по двери в поисках замка. – Вы псих! Вы обычный псих.

– Я не могу быть обычным. – Алекс вежливо поклонился. – Обычные – лишь натуралы. А ведь я – спец.

Уотсон пулей вынеслась из его каюты. Алекс дождался, пока дверь закрылась, и лишь потом рассмеялся.

Он смеялся и убирая книгу в стол, и выключая свет, и ложась в кровать. Он смеялся до тех пор, пока смех не сменился слезами.

Холмс играл на скрипке.

Алекс даже остановился у входа в кают-компанию, заслушавшись. Да и не он один.

Забравшись с ногами в кресло, замерла Ким, подперев ладошкой подбородок. Прямо на полу, рядом с ней, сидел по-турецки Моррисон. На диване вольготно расположился Генералов… видимо, он принял эту позу, выражающую ленивое безразличие, едва Холмс начал играть… да так и забыл сменить. По щекам Пака, размывая затейливые спиральные узоры, текли слезы, временами навигатор шмыгал носом и вытирал лицо ладонью.

Холмс играл.

Старенькая «Toshiba» вряд ли была снабжена компенсатором акустики. Но то ли кают-компанию проектировали с расчетом на камерные концерты, то ли мастерство Холмса превзошло несовершенство инструмента.

Скрипка пела. Скрипка говорила с ними. В музыке было все – и смертный холод бескрайнего космоса, и живая пламень одиноких звезд, и скользящие по грани жизни и смерти планеты. Виртуальные струны разноцветными искрами вспыхивали под смычком – и в отсвете их рождались и умирали цивилизации, находил и вновь терял себя разум, мучил себя вопросами, не имеющими ответов, и исчезал во тьме времен.

Голова Холмса была запрокинута, глаза закрыты. Это не походило на тот маленький концерт, который он устроил в каюте Алекса. Сейчас великий следователь жил лишь одним – инструментом, смычком, льющейся мелодией…

Тихо-тихо вошла в кают-компанию Цзыгу, одетая в траурные желто-белые цвета. Остановилась, то ли удивленная, то ли тоже завороженная музыкой. Следом за ней печальной тенью проследовал Ка-третий. Потом подошел Лурье. Потом – Джанет. Последней подошла доктор Уотсон.

Когда Холмс резким движением опустил смычок, его слушали все.

– Браво, – тихо сказала Джанет. – Браво, мистер Холмс.

Генералов плакал, не стыдясь своих слез. Сегодня он оделся в килт, голубую рубаху и мокасины. Коса была заплетена затейливым кренделем, полуразмазанный узор на щеках нарисован особенно старательно. Похоже, он был готов ко всему – хоть к смерти, хоть к драке. Алекс хотел было сделать замечание за нарушение формы одежды… но заметил, что сегодня уставом пренебрегли все.

Моррисон поднялся. Кашлянул.

– Холмс… простите, но что вы делаете в следователях? Сам Паганини не исполнил бы свой двенадцатый концерт так виртуозно. Я рискну сказать… что за четыреста лет с его смерти такого исполнителя еще не рождалось.

• Предыдущая
• 68/79
• Следующая