Бытиё наше дырчатое - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 10
- Предыдущая
- 10/18
- Следующая
К полудню стрельба утихла. Пришла пора обеда. К тому времени парус был залатан, колеса и оси – проверены. Но поесть спокойно так и не дали: на западе снова завыло, затрещало, заухало.
– Ну теперь точно всю насыпь разворотят... – упавшим голосом заметил Димитрий.
– Может, для того и затеяли, – посопев, ответил Андрон. – Концы спрятать. Поди потом разбери: была там платформа, не было...
После трапезы настал черед более тонких механизмов. Умелец возился с машинкой, раскладывая детали на газетке, а клиент сидел рядом и, затаив дыхание, следил за священнодействием. Иногда позволял себе деликатно подать голос.
– Скажите, Андрон... Мы ведь сейчас, вы говорите, в аномальной зоне и довольно близко к эпицентру...
– Умгу... – мычал Андрон, состыковывая нестыкуемое.
– То есть, если все окажется в порядке, я смогу отправиться прямо отсюда?..
– Смочь-то сможешь, а куда? Ты сначала на цель ее наведи, а тогда уж... Вот переберу, проверю – будешь опять эти хренотеньки крутить, пока не нашаришь, что там тебе нужно.
– А если не нашарю?
– Значит, на комод поставишь. Для красоты. На бледном лице пассажира отображался испуг.
– А у других? Получалось?
– Бывало, что и получалось...
Уаров малость успокаивался и почтительно умолкал, не смея более отвлекать. Ненадолго, правда. Минуты на две.
– Скажите, Андрон... Это ко вчерашнему нашему разговору. Вот вы сказали, что любая попытка исправить прошлое ухудшает настоящее...
– Умгу...
– И, стало быть, по-вашему, возможно обратное? Скажем, я сознательно хочу исковеркать прошлое, а настоящее в итоге улучшается?
– Почему нет?
– Но... это проверял кто-нибудь?
– Вот ты и проверишь.
– А вы сами? Неужели ни разу... в порядке эксперимента... Андрон насупился, свинтил воедино запчасть от будильника с запчастью от кухонного комбайна и придирчиво осмотрел получившееся.
– Будя! – прогудел он. – Наэкспериментировался. Что я тебе, собака Павлова?
Покосился на Уарова – и замер, увидев что-то за его плечом. Димитрий резко обернулся. Возле корявого ствола вербы неподвижно стоял и молча смотрел на них утрешний гость в дзюдогаме. Обоих снова ужаснула изуродованная половина лица незнакомца, похожая на схватившийся как попало гипс. Правый глаз напоминал червоточину.
Топорик и гвоздодер, по уговору, лежали рядом. Но пока вскакивали на ноги, таинственный соглядатай, по-прежнему не говоря ни слова, отступил за древесный ствол.
Двинулись к вербе, обходя ее с флангов, и никого за стволом не обнаружили. Может, в кроне засел? Вскинули головы. В белой робе среди зелени не спрячешься. Дупла вроде тоже нету...
– Клоун! – с отвращением подвел окончательный итог Андрон. – Нашел место ниндзю из себя корчить... И время...
При слове «время» Уаров встрепенулся.
– Слушайте... А вдруг у него тоже машинка? Вдруг это за нами следят откуда-нибудь... оттуда.
– Да запросто, – безразлично согласился Андрон. – Вот почему я и не дергаюсь. Какой смысл? Ну изменишь ты прошлое! Все равно ведь потом из будущего придут и по-своему перекурочат...
Эйфелева башня свела с ума не только Мопассана – она еще пыталась свести с ума и нашего Льва Толстого.
«Без всякой, какой бы то ни было надобности, – сокрушался граф, – составляется общество, собираются капиталы, люди работают, вычисляют, составляют планы; миллионы рабочих дней, пудов железа тратятся на постройку башни; и миллионы людей считают своим долгом взлезть на эту башню, побыть на ней и слезть назад; и постройка, и посещение этой башни не вызывают в людях никакого другого суждения об этом, как желание и намерение еще в других местах построить еще более высокие башни. Разве трезвые люди могли бы это делать?»
Если не углубляться в тонкие материи, классик прав во всем, включая последнюю фразу. Но откуда ж ему было знать, что, считая себя созидателем, человек сильно переоценивает собственную роль. На самом деле мы ничего не изобретаем, это изобретения используют нас в качестве родовспомогательного средства. Ну как еще, скажите, платоновская идея может воплотить себя в жизнь? Только пробравшись тихой сапой в наши извилины. В скандальном случае с Эйфелевой башней Мопассану было отчего сойти с ума, поскольку идея телевышки по недосмотру пустила корешки в мозгах раньше, чем идея передатчика.
Первый раз она пустила корешки еще в Вавилоне. Вот, кстати, где жуть была! Не то что о телевидении или там о радио – об электричестве народ понятия не имел. А они – башню строить! Глянешь на этот самый столп – чуть язык родной с перепугу не забудешь. Некоторые, кстати, забывали. Заговоришь с таким, а он лопочет в ответ не разберешь по-каковски...
Так вот, в отличие от яснополянского мудреца Андрон Дьяковатый никогда не пытался оценить целесообразность сооружения, над которым корпел в данный момент. Главное было отдаться работе и ни в коем случае не давать воли сомнению.
Димитрий же Уаров в этом смысле представлял собой полную противоположность самородку из Колдобышей. Критикан. Опасный критикан. Отчаявшись найти смысл жизни, он теперь искал повсюду его отсутствие. Ну и, понятное дело, находил.
Конечно, по уму следовало бы начать не с машинки, однако отладка четырех девальваторов – морока долгая, поэтому пассажира надлежало чем-нибудь занять, чтобы не болтался зря по лагерю и не отвлекал вопросами. Вот поди ж ты! Такой был скромный, молчаливый, когда отъезжали от Обума-Товарного, и таким оказался несносным говоруном...
Снова показав, за какие хреновники крутить и в какую хренотень смотреть, Андрон полез под правый передний угол платформы. Димитрий же снова припал к линзе и забыл обо всем на свете. Координаты, выданные ему по секрету знакомым палеонтологом Кирюшей, давно затвержены назубок.
Потом его взяли за плечо.
– Погодите, Андрон... – забормотал он, продолжая лихорадочно наводить и подкручивать, как вдруг ощутил, что хватка у руки какая-то не совсем дружеская.
Вскинул голову, огляделся. Вокруг него стояли трое иноков не иноков – так, не разбери-поймешь. Все в черных рясах и столь же черных беретах. У двоих шеи охватывала собранная узлом на горле алая шелковая косынка. («Пионерский галстук», – содрогнувшись, вспомнил Уаров.) У третьего кумач был повязан на бандитский манер и скрывал лицо до глаз. Двое держали наготове помповые ружья, у третьего в правой руке имелся пистолет с глушителем, а в левой – свежий номер газеты с портретом самого Димитрия.
– Уаров? – инквизиторским голосом осведомился тот, что с газетой.
– Я... – ощутив предсмертную дрожь, не стал запираться Димитрий.
Но тут зловещая торжественность момента была нарушена: со стороны платформы, подталкивая автоматным стволом в спину, доставили Андрона. Шкипер держался вызывающе и вообще вел себя в лучших традициях революционной матросни, которую, если верить советскому кинематографу, хлебом не корми – дай мрачно побалагурить перед казнью.
– Что ж это вы, ребята, а? – глумливо увещевал Андрон. – С Президентом ряды смыкаете? Подполье называется...
– Иди...
– Иду... Слышь, а может, он вам еще и приплачивает?
– Ты нас с этим ублюдком не равняй! – неожиданно пронзительным голосом завопил конвоир. – Он вас из шкурных соображений уничтожить хотел.
– А вы из каких?
– А мы ради идеи!
– Слышь, командир... – обратился Андрон к тому, чье лицо скрывалось под алым шелком. – Ошибка вышла. Не тех вы взяли. А тех еще вчера вечером ликвидировали к едрене фене... Что ж вы, газет не читаете?
– Читаем, – гулким юношеским баском ответил замаскированный главарь и в доказательство шевельнул номером «Баклужинца». – Ни о какой ликвидации тут не сказано.
– Так газетка-то вчерашняя! – истово округляя глаза, вскричал Андрон. – Конечно, не сказано еще.
Вместо ответа предводитель посмотрел на Димитрия, потом на портрет. Спорить не имело смысла. Сходство было очевидным.
- Предыдущая
- 10/18
- Следующая
