Тарзан Непобедимый - Берроуз Эдгар Райс - Страница 26
- Предыдущая
- 26/45
- Следующая
Ибн Даммук захрипел, вытянулся в полный рост, затем стал клониться вперед и рухнул на землю. Лэ пихнула труп ногой, затем сняла с него пояс и ножны от кинжала, вытерла окровавленный клинок о его же белую одежду и поспешила вверх по тропинке, где заметила просвет в кустарнике, уводящий от реки. Она все шла и шла, пока не обессилела, и тогда из последних сил залезла на дерево в поисках столь необходимого для нее отдыха.
Уэйн Коулт наблюдал, как смутная фигура приближается к входу в коридор, где находилась его камера. Возможно, то был посланец смерти, пришедший отвести его на жертвенный алтарь. Все ближе и ближе раздавались шаги, и вот уже человек остановился перед его дверью. Послышался шепот, обращенный к нему. Говорили на непонятном Коулту языке, и по тембру голоса он определил, что посетитель – женщина.
Подстегиваемый любопытством, он придвинулся вплотную к решетке. В камеру просунулась мягкая рука и коснулась его почти ласково. Полная луна, поднявшаяся над высокими стенами, окружавшими площадь жертвоприношений, залила вдруг серебристым светом вход в коридор и пространство перед камерой Коулта, и американец увидел фигуру молоденькой девушки, прижавшейся к холодному железу решетки. Она подала ему еду и, когда он взял ее, погладила его по руке и, притянув ее к решетке, прижалась к ней губами.
Уэйн Коулт опешил. Он не мог знать, что Нао, маленькая жрица, стала жертвой любви с первого взгляда, что в ее глазах и в ее сознании, привыкшим лицезреть мужчин только в обличье волосатых уродливых жрецов Опара, этот незнакомец предстал настоящим богом.
Внимание Нао отвлек шорох со стороны площади. Она повернулась на звук, лицо ее осветилось лунным светом, и американец увидел, что она очень хорошенькая. Затем она снова повернулась к нему – ее темные глаза глядели с обожанием, и, не выпуская его руки, она быстро заговорила тихим мелодичным голосом, ее полные нежные губы подрагивали от избытка чувств.
Она пыталась сказать Коулту, что на второй день в полдень его принесут в жертву Пламенеющему Богу, что она не желает, чтобы он умер, и, если это было бы возможно, она помогла бы ему, только не знает, как это сделать.
Коулт помотал головой.
– Я не понимаю тебя, малышка, – произнес он, и Нао, хотя и не могла уяснить смысла его слов, ощутила тщетность своих собственных. Затем, подняв руку, очертила тонким указательным пальцем большой круг в вертикальной плоскости с востока на запад, указывая путь солнца в небесах, после чего приступила ко второму кругу, прервав его в зените и обозначив тем самым полдень второго дня. Ее поднятая рука на миг драматически замерла высоко в воздухе, а затем, как бы сжимая пальцами рукоятку воображаемого жертвенного кинжала, она вонзила его невидимое острие себе глубоко в грудь.
– Так уничтожит тебя Оу, – сказала она, потянулась через решетку и дотронулась до груди Коулта в том месте, где билось сердце.
Американец счел, что понял смысл ее пантомимы, которую тут же повторил, вонзив воображаемое лезвие в собственную грудь и вопросительно глядя на Нао.
Она печально закивала в ответ, и на ее глазах навернулись слезы.
С предельной ясностью Коулт осознал, что у него имеется друг, который поможет ему, если сумеет, и, продев руки сквозь решетку, он мягко привлек девушку к себе и поцеловал в лоб. С глухим рыданием Нао обхватила его шею руками и прижалась лицом к лицу Коулта. Затем так же внезапно отпустила его, отвернулась и поспешила прочь бесшумными шагами, растворившись вскоре в мрачной темноте арки на противоположной стороне жертвенной площади.
Коулт съел принесенную еду и долгое время лежал, размышляя о необъяснимых силах, управляющих поступками людей. Целая цепь случайностей, тянувшихся из таинственного прошлого, сотворила во вражеском городе это единственное человеческое существо, готовое одарить своей дружбой его, абсолютного незнакомца и чужестранца, о существовании которого она не могла и мечтать до нынешнего дня. Он пытался убедить себя в том, что на такой поступок девушку подтолкнула жалость, вызванная его бедственным положением, однако сердцем понимал, что ею движет более глубокий порыв.
В прошлом Коулт увлекался многими женщинами, но ни разу не любил и поэтому удивлялся, неужели любовь приходит таким путем, неужели она когда-нибудь завладеет и им, как завладела этой девушкой? Он попытался представить себе, возможно ли, чтобы его с такой же силой потянуло к ней если бы обстоятельства сложились иначе. Если нет, то что-то здесь пробуксовывает. Продолжая ломать голову над этой вековой загадкой, он уснул на жестком полу своей камеры.
Утром пришел волосатый жрец, который принес пищу и воду. В течение дня то и дело приходили поглядеть на него и другие, словно он был диким животным в зверинце. Так тянулся этот длинный день, и вновь пришла ночь, его последняя ночь.
Он пытался представить себе, каким будет его конец. Казалось почти невероятным, что в двадцатом веке его принесут в жертву какому-то языческому божеству. Но пантомима девушки, сам факт наличия окровавленного алтаря и оскаленных черепов укрепляли его в мысли, что именно такая судьба ждет его утром.
Коулту вспомнилась его семья, вспомнились друзья – они так никогда и не узнают, что с ним случилось. Он сопоставил свою гибель с миссией, на которую решился, и не стал сожалеть, ибо понял, что смерть не будет напрасной. Гонец с его сообщением далеко отсюда, наверное, уже достиг побережья. Это было гарантией того, что свою задачу он сумел выполнить. Он был доволен, что действовал без промедления и послал сообщение сразу, как только смог, а посему утром пойдет на смерть со спокойной душой, без напрасных сожалений.
Умирать он не хотел и в течение дня строил множество планов побега при малейшей возможности.
Он беспокоился, не случилось ли что с девушкой, и придет ли она снова. Он с нетерпением ждал ее появления, ибо жаждал общения с другом в последние часы своей жизни, однако проходила ночь, и он потерял всякую надежду. Коулт постарался во сне забыть об ожидавшем его утре.
Уэйн Коулт беспокойно метался на своем жестком ложе, а Фирг, младший жрец, храпел в это время на соломенной подстилке в маленьком темном закутке, служившем ему спальней. Фирг был хранителем ключей и настолько кичился важностью своих обязанностей, что не позволял никому даже прикасаться к священным знакам своего ответственного положения. Они оттого и были вверены ему, поскольку было известно, что Фирг скорее умрет, чем отдаст их кому-либо. Интеллектом Фирг не отличался, само это слово было ему неизвестно. Будучи существом по-животному примитивным, он во многих проявлениях разума даже уступал так называемым животным. Когда он спал, все его органы чувств отключались, чего не бывает со спящими дикими зверями.
Комната Фирга находилась на одном из верхних ярусов руин, остававшихся еще неразрушенными. Она располагалась над коридором, который шел по периметру главной площади храма, лежавшей в этот час во мраке, поскольку луна, освещавшая ее в начале ночи, удалилась. Тем самым фигура, украдкой пробиравшаяся к комнате Фирга, могла быть видна только тому, кто случайно оказался бы рядом. Человек двигался бесшумно, но целенаправленно, пока не поравнялся с дверью, за которой лежал Фирг. Там он остановился и прислушался. Заслышав громкий храп Фирга, он быстро шагнул внутрь, подошел к спящему, опустился на колени, одной рукой осторожно обыскивая его тело, а другой сжимая рукоятку длинного острого ножа, занесенного над волосатой грудью жреца.
Вскоре человек нашел то, что искал – большое кольцо, на котором были нанизаны несколько громадных ключей. Кольцо крепилось к поясу Фирга кожаной петлей, и ночной посетитель попытался перерезать ее острым лезвием. Фирг зашевелился, и человек мгновенно застыл в неподвижности. Жрец беспокойно задвигался, но через секунду-другую снова захрапел. Тогда нож еще раз попытался перерезать кожаную петлю. Ремешок поддался неожиданно скоро, и лезвие царапнуло по металлу кольца, от чего ключи слегка звякнули.
- Предыдущая
- 26/45
- Следующая
