Закат на планете Земля - Логинов Святослав Владимирович - Страница 10
- Предыдущая
- 10/17
- Следующая
Зау молча слушал. Это была знакомая нота беспокойства, всегда звучавшая в хоре, но впервые Зау слышал её так ясно, и видел, кто произносит слова тревоги.
– …Мы с умиротворением и радостью, во имя дивной цели – облегчить жизнь говорящим, уничтожаем всё, до чего можем дотянуться. А руки у нас длинные, достать мы можем далеко. Боюсь, что история разума закончится тем, что на Земле останутся одни молочники…
– Уж эти-то точно не выживут, – возразил Зау, – сожрут сами себя.
Вместо ответа Меза прошла между рядами клеток и террариумов, где копошилась всевозможная мелкая живность, и остановилась возле небольшого вольера, в котором на слое нечистых опилок лежал молочник. Рядом копошилось ещё несколько вредителей, совсем крошечных. Молочник ткнул носом в одного из мелких. Зау ждал, что сейчас шкурка окрасится кровью, а затем послышится с детства до озноба знакомый хруст плоти, но всё было мирно. Детёныш барахтался в опилках, а молочник вылизывал его, не торопясь вонзать зубы. Потом он перевернулся на спину, и мелкие все разом кинулись к нему. Они карабкались на голое розовое брюхо, тыркались беззубыми мордами, слизывая выступающую из бугорков на брюхе белую, похожую на гной слизь. Больше Зау не мог смотреть. Он чувствовал, что ещё немного, и ему станет дурно.
– Они едят большого? – спросил он, отвернувшись.
– Не совсем. Тот сам кормит их. Это его детёныши, молочники не бросают своих детей, как мы, а заботятся о них, выкармливают своим телом, пока детёныши не подрастут. Вот почему они так живучи и неистребимы. Все иные животные угнетены нами и вымирают. Процветают одни молочники. Мало того, они меняются. Меня это тревожит. Посмотри, раньше таких крупных не встречалось. Ты знаешь, я иногда фантазирую, что было бы, если на Земле не стало говорящих. Древо жизни тогда уродливо искривилось бы, случайная боковая ветвь оттянула бы к себе жизненные соки, молочники несказанно размножились бы, подавив и уничтожив все остальные виды. Не сдерживаемые главной ветвью, они дали бы огромное разнообразие форм и лишь разума не смогли бы создать из-за своей глухоты, неумения сопереживать, слышать чувства других. Но и без разума им придётся решать: что в них сильнее – жадность, рождённая тёплой кровью и требующая сожрать всё, или удивительное стремление сохранить и накормить другого. Тогда мне начинает казаться, что прекрасные говорящие и безмозглые молочники, живущие в норах, очень похожи.
– Не надо, – попросил Зау. – Я не хочу себе этого представлять.
После похода в университет Зау решил начать реконструкцию мастерской. Кислота и ядовитые растворы солей из ванн стекали по дренажной системе в залив. Зау решил уменьшить количество стоков, а остатки отвести в мёртвые озёра посреди города, полагая, что там они принесут меньше вреда. Для этого требовались насосы и трубы. Зау мог бы изготовить их сам, если бы на дело годился металл. Но Зау лучше всех понимал, как быстро будет съедено железо, а тем более хром или никель, жгучими электролизными растворами. Приходилось искать другие материалы, для чего надо было часто покидать мастерскую. Вот только оставить её было не на кого – Изрытый слёг.
Он не появлялся на работе пятый день подряд, и Зау, потеряв терпение, отправился к нему домой. Издали он услышал самозабвенное жужжание – Изрытый предавался зуду. Зау попытался разбудить напарника, он звал его, расталкивал, но всё было напрасно. Изрытый глаз не открывал, конечности его были расслаблены, и лишь иногда коротко дёргались. Язвы, тут и там изъевшие кожу, нагноились, чего прежде не было.
Зау забеспокоился, подумав, что Изрытый может умереть, но тут же постарался отогнать эту мысль. Ведь Изрытый молод, ему не исполнилось и ста лет, даже рисунок на чешуйках, где они целы, не стёрся.
Зау отнёс тщедушное тело во влажную комнату, промыл под душем язвы, потом стал искать какие-нибудь лекарства. Изрытый лежал неподвижно, его зудение наполняло дом.
Лекарств Зау не нашёл. Не было даже ароматической смолы, чтобы покрыть раны. Нашлись протухшие остатки еды, заплесневелый настой дурманящего корня, увядшие листья табака. Не слишком много удовольствий получал Изрытый от своего большого заработка.
Жужжание усиливалось. По распростёртому телу волнами пробегала дрожь. Зау понял, что Изрытый действительно умирает. Бессмысленное гудение – единственная радость пустоголовых – захватило весь мозг, блокировало жизненно важные центры. Изрытый не только не мыслил, он не дышал, не билось сердце, остановились зрачки, а истощённое тело не могло заставить мозг вернуться к жизни. Звук оборвался неестественным взвизгом. И хотя у Изрытого ещё вздрагивало сморщенное брюхо, подёргивался хвост, Зау видел, что всё кончено. Он вышел из дома, прикрыв дверь. Надо было позаботиться о погребальном костре.
Тело Изрытого вывезли за город и сожгли. Двое пустоголовых, занимавшихся этим делом, не могли понять, зачем Зау увязался за ними и помогает им. Ведь они предупредили, что работа эта случайная, они справятся сами и заработком делиться не станут.
Домой Зау вернулся не сразу. Сначала он пошёл прочь от города, вверх по встретившейся реке. Шёл и думал, пытаясь понять, зачем жил Изрытый, что собой представлял. Не было ответа ни на один из этих вопросов. Не жил Изрытый, а тянулся через годы, старательно убивая себя. И никем не был, даже имени себе не нашёл. Был он функцией от еды, функцией от работы. Плохо, когда ты не существуешь и обозначаешься всего лишь функциональным прилагательным: «учёный», «рабочий», а не… – Зау запнулся и произнёс ещё одно прилагательное: «Говорящий».
Струи реки переливались под солнцем. В чистом негородском воздухе гудели жуки, тритон опускался на дно, мигая оранжевым пятном брюшка. Голенастые фламинго стояли на мелководье, выискивая добычу прямыми розовыми клювами, а потом, вспенивая концами крыльев воду, летели прочь, спасаясь от подползающего тонкомордого крокодила. Природа жила ради самой жизни, безразличен ей был разум, блестящие знания, мудрые откровения ночного бытия… Но когда говорящие* начинали делать*, то дела эти больно ранили природу.
- Предыдущая
- 10/17
- Следующая
