Многорукий бог далайна - Логинов Святослав Владимирович - Страница 43
- Предыдущая
- 43/108
- Следующая
– Не-е!.. – вдохновенно тянула Нарвай. – Я столько земли сделала! Многорукий мне говорит: не делай, а я его обману – и сделаю. Жёны всегда мужей обманывают.
– Всё сходится, – прошептал стоящий рядом с Шоораном цэрэг.
– А сейчас можешь? – спросил дюженник, указывая на исходящий паром далайн. – Прямо здесь оройхон построить? А?..
– Могу! – Описав широкий жест рукой, Нарвай шагнула вперёд и вдруг уселась в нойт. – Это что же выходит? – жалобно сказала она. – Значит, я – илбэч? Значит, я сейчас умру?
– Ну?.. – поторопил дюженник.
– Умру, – утверждающе произнесла сумасшедшая. – Уже умерла. Всё.
Лицо её резко осунулось, глаза закатились. Нарвай повалилась набок, дюженник подхватил её, не дав упасть.
– Воды!
Кто-то протянул флягу, подкрашенная вином вода, размывая грязь, потекла по подбородку.
– Никак действительно померла, – растерянно сказал дюженник.
– Вот оно, проклятие Ёроол-Гуя, – произнёс кто-то. – Конец илбэчу. Зря ловили.
Шооран повернулся, пошёл к тропе.
– Эгей! – окликнул его дюженник. Шооран остановился, но дюженник махнул рукой, – Ладно, теперь уже всё равно.
Пройдя несколько оройхонов, Шооран устроил привал. Не обращая внимания на испуганный и ненавидящий взгляд владельца земли, уселся под деревом, сорвал созревший плод. Достал и расстелил на коленях карту. Вот она – земля добрых братьев, о которой столько рассказывают, но которой никто не видал. До неё совсем близко, если прямиком через далайн. А так, впереди два перехода по мёртвым землям и государство старейшин, о котором тоже много болтают. Но он-то знает, что возле креста Тэнгэра жизнь не украшена цветами. Вряд ли со времён Энжина страна сильно изменилась, а это значит, что, скорее всего, Яавдай не сможет пересечь её.
Шооран ухватил себя двумя руками за волосы и со злобой дёрнул, отгоняя выплывшую мысль, что красивая девушка с Торгового оройхона могла быть таким же бредом покойной Нарвай, как и её муж, и дар илбэча. Нет, этого не может быть. Яавдай никогда не говорила просто так. Раз она сказала, что пойдёт к добрым братьям, значит, туда она и пойдёт через чужие страны и мёртвые земли. Значит, там её и надо искать. Он пойдёт за ней туда не кружным, а самым прямым, хотя и самым опасным путём.
Шооран криво усмехнулся. Завтра вся страна узнает о смерти илбэча. Это сообщение будет почти правдой. Илбэч действительно исчезнет. Надолго, а может быть, и навсегда.
Днём раскалённые туши аваров кажутся чёрными, а ночью, когда гаснет небесный туман, они начинают светиться изнутри ничего не освещающим, обманным светом. Можно влететь в раскалённый камень лицом, думая, что до него ещё дюжина шагов. Особенно тяжело на мёртвой земле, где чёрные клубы дыма прячут, заставляют дрожать и делают схожими багровые пятна аваров и лиловое свечение далайна. Горы отбросов тоже излучают гнилостное сияние. Намёки, пятна, мазки света повсюду, но при этом ничего не видно, и уже не знаешь – движешься ты куда-то или, словно подбитая тукка, кружишь на одном месте, бессмысленно размешивая горячий нойт. И дым, дым, бесконечный дым… Режущий глаза, раздирающий горло. Но нельзя ни закашляться, ни обрушить случайно кучу истлевшей кости, ни ступить слишком громко, потому что, может быть, в двух шагах этот кошмар кончается и там тебя ждут враги.
Шооран присел на корточки, прикрыл глаза. Вокруг ничего не изменилось, даже пятна призрачного на грани видимости света продолжали качаться перед ним. Воздух с трудом проходил через влажную губку, но сама губка пахла уже не соком похищенного туйвана, а горелым нойтом. С минуту Шооран убеждал себя, что отдыхает, потом выпрямился и открыл глаза. И открывать их, и закрывать было одинаково больно. Жгло невыносимо, и стоило немалых усилий не начать тереть воспалённые веки перемазанными нойтом руками.
Минутной передышки оказалось достаточно, чтобы полностью потерять направление, но к этому Шооран был готов. Он наклонился, нащупал лежащую пику, определил, куда она указывает, и осторожно сделал несколько шагов. Под ногами захрустело, на колени хлынул поток какой-то мерзости. Опираясь на пику и высоко поднимая ноги, Шооран шагнул ещё раз. Ему казалось, что одно из пятен светится определённей других. Скорее всего, это обман, но, может быть, там кончается огненное болото, стоят посты и тлеет в запальном костре высушенный возле аваров хохиур. Гадостный дым тлеющего хохиура немного прибавляет к запахам мёртвых болот, зато под рукой всегда огонь и в любую минуту можно зажечь факел или фитиль ухэра.
Чёрная масса когда-то построенного им оройхона ощутимо нависала справа. Конец огненного болота был совсем близко. Проверяя дорогу, Шооран ткнул пикой перед собой. Там немедленно что-то повалилось. В ночной тишине шум показался оглушительным и слышным за много оройхонов.
– Да что там бесперечь гремит? – раздался голос. – Ну-ка, запали факел…
Шооран, не раздумывая, упал в лужу. Неподалёку вспыхнул огонь. Фигура с факелом в руках поднялась на поребрик, всматриваясь в ночной ад горящего болота.
– Ничего тут нет. Срань всякая осыпается, плохо накидали.
Так, значит, остановивший его завал насыпан специально, чтобы никто не мог подойти незамеченным!
Шооран лежал, вжавшись в грязь, и молился, чтобы панцирь и кожаные штаны выдержали и не пропустили к телу нойт.
К фигуре на поребрике присоединилась вторая.
– Да точно, нет ничего. Тут и днём-то не пройти… – Говоривший закашлялся. – Вот гнусь, а? Сами себя загнали в дыру и сами себя караулим. И чего прежде не жилось?.. Понеслись, словно взбесившаяся тукка. Новые земли! Вот и карауль теперь.
– Говорят, Мунаг на совете предупреждал, что так будет. За это его ван в шавар и отправил.
– Это Хооргон-то ван? Дурак он вымокший, а не ван. Всех обошёл, тварь шаварная. Надо, пока не поздно, с настоящим ваном мириться. Принесём повинную, Хооргона головой выдадим и будем жить, как на алдан-тэсэге…
– Самого тебя головой выдадут, – перебил второй стражник.
Он повернулся и спрыгнул с поребрика в темноту. Первый последовал за ним. Голоса сразу стали глуше, почти ничего нельзя было разобрать:
– …Совсем не может… подумай – на двух оройхонах и ван, и одонт… Затравят, как жирха в норке, – не отвоняется…
Едва дождавшись, чтобы голоса стихли, Шооран приподнялся и пополз вдоль насыпи, прочь от далайна. Направление он теперь знал. Запах гари усилился, в лицо пахнуло жаром. Через минуту ладони даже сквозь толстые рукавицы почувствовали огонь аваров. Не останавливаясь, Шооран пополз в самое пекло. Затрещал хитин панциря, смрадно закурилась кожа рукавиц и башмаков. Горелая окалина шелушилась на раскалённой поверхности, дважды Шооран не мог удержаться и съезжал вниз, оставляя на аварах клочья тлеющей одежды. Но зато здесь явно никого не могло быть, и Шооран рвался вперёд, почти не скрываясь, уверенный, что никто не различит его силуэт на фоне огненных камней. Выдать его мог только шум, но вокруг всё было сглажено огнём, и нечему было падать.
Скатившись с аваров по ту сторону преградившей путь баррикады, Шооран скинул рукавицы, с трудом сдерживая крик, сорвал раскалённый и во многих местах треснувший панцирь. Нестерпимо жгло ноги, жар пробрался сквозь многослойную подмётку, и теперь, когда граница была уже позади, казалось, будто он стоит на аваре босыми ногами. О том, чтобы снять башмаки и идти босиком, не могло быть и речи – перед ним лежал бесконечно длинный мокрый оройхон.
Приплясывая от боли, Шооран двинулся в путь. Испорченные рукавицы он зашвырнул на авары, а обломки панциря тащил с собой. Оставлять их на виду значило во всеуслышание объявить о своём приходе. Панцирь надо закинуть в шавар – мелкозубые жирхи быстро сгрызут подарок.
Рассвет застал Шоорана довольно далеко от границы. На сухое Шооран выходить не стал: давно минуло то время, когда он мог гулять в этих местах, зная, что никого не встретит. Теперь оба оройхона – и стариков, и его – заселены почти так же густо, как и благословенные земли вана.
- Предыдущая
- 43/108
- Следующая
